Южный Урал № 13—14

И Клавдия со стыдом подумала, что сегодня дедушка Потапов, вместо того, чтобы отдохнуть от своей трудной и хлопотливой работы, пожертвовал выходным днем и приехал в больницу за несколько десятков километров. А тот, не подозревая о ее мыслях, весело рассказывал всякие новости, развертывал свертки и пакеты.

— Это тебе от месткома. Масло, печенье, лимончик, варенье клюквенное… Кисленькое оно, приятное. А это, — он вытащил насквозь промокший кулек, — твои подружки с товарного двора, Ольга и Варвара, печеных яблочков прислали. Шлют привет и велят поскорее поправляться.

У Клавдии задрожали губы.

— Дедушка Потапов, как же они обо мне вспомнили? Ведь я их и не знаю почти.

Старик строго посмотрел на нее через очки и ничего не ответил.

Она виновато покраснела.

— Дедушка, — сказала она робко, перебирая свертки. — Напрасно вы беспокоились, тратились. Мне ничего не надо.. Вот только я хотела вас спросить: не узнаете ли вы, как там мои дочки. Я вам адрес сейчас напишу.

— Фу ты! — сердито сказал Потапов. — Прах ее бери, память какая стала. Ты, Клавдия, адрес мне не давай, я его и сам знаю. А дочки твои благополучны, устроены как нельзя лучше. Старшую мы отправили в детский санаторий на все лето, а меньшую — в круглосуточные ясли. И не сомневайся, живы, здоровы. Вот сама поправляйся скорее.

— А быстро как вы управились, — заметила Марья Тарасовна. — Мы ведь только вчера вечером телеграмму вам отбили.

— Какую телеграмму? — удивился Потапов. — Разве что случилось? Никакой телеграммы я не видел.

— Да как же, — настаивала Марья Тарасовна, — вашему партийному секретарю послали телеграмму насчет ее детей.

— Не видал такой телеграммы, — повторил Потапов. — Может, секретарь и получил. А зачем было посылать? Мы и без телеграммы соображаем. Детей это он устроил, а мне вот поручил поехать, навестить, спросить, не надо ли чего?

— Бросили все, — шепнула Клавдия. — Из-за меня без выходного остались.

— Эка! — сказал Потапов. — Не я — так другой поехал бы.

Он засмеялся, и по всему лицу его разбежались веселые, добрые лучики.

…Когда гости ушли, Клавдия встала, накинула халат и подошла к Марье Тарасовне.

— Тетя Маша, угощайтесь, пожалуйста, — сказала она, протягивая мокрый кулек. — Возьмите яблочко.

Марья Тарасовна молча посмотрела на нее поверх очков и взяла яблоко.

Клавдия обошла с кульком всех соседок, и никто не отказался. Выбросив пустой кулек, она облегченно вздохнула и улеглась в постель.

Густели за окном темноголубые сумерки, а свет зажигать не хотелось. Так и лежали в полутьме, перебирая в памяти впечатления прошедшего дня. Слабо пахли ландыши на тумбочке Анны Андреевны.

Марья Тарасовна смотрела в окно. Она видела, как одна за другой в небе загорались крупные, свежие звезды, видела верхушки деревьев, ставшие угольно-черными. Косынка ее сбилась набок, строгость с лица исчезла, и оно стало добрым, умиротворенным и даже как будто помолодело.

«Славный старичок, — думала она о дедушке Потапове. — Правильный. Не нужно было телеграмму посылать… Хотя нет, — мысленно поправилась она, — нужно было. Пусть знают, что и в больнице есть, кому позаботиться. Да и Клавдия успокоилась, а то плакала бы всю ночь». Она добродушно покосилась на соседнюю кровать. «Ишь, уснула, перестала рюмить».

А Клавдии в полусне мерещился дедушка Потапов. Сквозь дрему она слышала, как он журил ее за то, что она не написала заметку в стенную газету, а она, смеясь, уговаривала его не сердиться: «Напишу я, напишу». Потом пришли Ольга и Варвара обе плечистые, загорелые, веселые. Засмеялись и превратились в дочек — Валюшку и Наташу. Они гладили ей голову своими ручками. Ручки были маленькие и ловкие. Клавдии стало очень весело, очень хорошо и спокойно на душе, и, умиротворенная, она заснула крепким и глубоким сном.

Яков Вохменцев СТИХИ

РОДНОЙ КРАЙ

Неблизкий край родной России, Степной, ковыльный, тихий край, На целине твоей впервые Заколосился урожай. А было: вьюга била в лица, Шли по сугробам трактора. А в той степи, как говорится, И ни кола, и ни двора. Весна и солнце нам открыли Так много неба и земли, Что мы по компасу водили Свои степные корабли. И я внезапно стал счастливым, Не отрывал от поля глаз, Увидя всходы в первый раз С их нежно-палевым отливом. Плоды своей работы вешней Работой летней сохранив, Мы согласились: — Климат здешний Хотя суров, но справедлив.

ПЕРВЕНЕЦ

Тех, кто очень волновался, Подбодрял усталый врач. Ночью в комнате раздался Самый первый детский плач. Мать с отцом, конечно, рады — Свой, ведь, кровный, как никак, И наследник всей бригады, И потомственный степняк, Только утро наступило, — Поздравленьям нет конца, Хоть выстраивай в затылок Всю бригаду у крыльца. Кто-то к дому на трехтонке Люльку первую привез. К полдню весть о том ребенке Облетела весь совхоз. По земле метались вьюги. Мальчик спал спокойным сном, Но по всей степной округе Знали к вечеру о нем.

ВСЯ СТЕПЬ В ПРОТАЛИНАХ…

Вся степь в проталинах — пришел зимы конец. Ручьи звенят о том, как хорошо в апреле. К нам на вагончик прилетел скворец И начал рассыпать свои лихие трели. Послушал я его. И грустно стало вдруг, И стало радостно от этих песен вешних. А бригадир вздохнул: — На тридцать верст вокруг Ты здесь не встретишь ни одной скворешни. Пусть мне, друзья, уж не двенадцать лет, — Я доску притащил, принес топор с пилою: Коль детворы у нас пока в совхозе нет, То на часок мы сами стали детворою.

Анатолий Головин СТИХОТВОРЕНИЕ

Не забываешь ли порой, Что мать с тобою дышит рядом? Порой ее укор прямой Встречаешь отчужденным взглядом, Встречаешь дерзостью совет, Что благодарности достоин, И горько, что ты с этих лет Самонадеянно-спокоен. А мать останется всегда Такой — Заботливой и нежной. Пройдут года, еще года В висках пыльцой осядут снежной. И одинокая весь век Тебя лишь будет ждать у двери. Как трудно матери поверить, Что сын — никчемный человек!

Владимир Акулов СТИХИ

ДРУЖБА

Небосвод был необычно светел, Отцветали вишня и сирень, Я случайно двух подружек встретил У завода в тот погожий день. И спросил у той, в китайской блузке: — Как у вас на родине дела? Мне она ответила по-русски, Что давно в Пекине не была. И за плечи волосы откинув, Продолжала: — Расспросите вы, Надя вот недавно из Пекина, Я же здесь проездом из Москвы. Разговор прервав на середине, Прогудел раскатисто гудок, И о том, как жизнь идет в Пекине, Я узнать у девушек не смог. Над проспектом тихо плыло лето, Шли они, одна другой под стать, И подумал я, что дружбы этой Никому вовек не разорвать.