За безупречную службу!

Он не опоздал, поспев к самому началу увеселения. БТР уже опять занял позицию поперек дороги. При взгляде издалека он неплохо сливался с фоном, и те, кто догонял «Урал» на двух уцелевших «мерседесах», поняли, какая встреча им подготовлена, слишком поздно. Стрелок медлил до последнего и открыл огонь, только когда внедорожники разом, как по команде, затормозили, в опасном боковом заносе одинаково подставив под пули правый борт.

Крупнокалиберный пулемет оглушительно загрохотал, и даже издалека было видно, как от окутавшихся дымом и пылью бронированных «меринов» во все стороны полетели железные клочья. Юрию вдруг стало неприятно на это смотреть — потому, наверное, что там, в «мерседесах», сидели вчерашние солдаты. Да не какие попало, а настоящие — те, с кем, вполне возможно, он не раз случайно пересекался на каменистых горных дорогах и пил из одной на всех консервной банки отдающий железом и березовым веником чай у костра, разведенного в развалинах высокогорного аула. Они умели только то, чему их обучили, и, оказавшись не у дел, зарабатывали на хлеб с маслом как могли. Они были обычные люди, исправные налогоплательщики с постоянной, хорошо оплачиваемой работой, в которой, как и в любой другой, порой случались неприятные моменты. У каждого имелась столичная регистрация, каждый числился в штате легальной, солидной, работающей на законных основаниях фирмы; у них были жены, дети, собаки, кошки, ручные крысы и хомячки. Они были люди; они были солдаты — такие же, как Юрий Якушев, волей судьбы очутившиеся по другую сторону баррикады. Сложись все немного иначе, они, вполне возможно, стали бы его боевыми товарищами; повернись флюгер на полградуса правее или левее, Юрий, очень может статься, в данный момент вместе с ними дергался бы в безумной пляске смерти на изодранном в клочья, скользком от крови сиденье, одну за другой принимая в себя крупнокалиберные пули.

— Вот дерьмо, — с чувством произнес несостоявшийся доктор философских наук Якушев и спрыгнул с крыши кабины в груду ржавого железа на дне кузова.

Пулемет бронетранспортера замолчал, и в наступившей после этого оглушительной тишине бессмысленное высказывание Юрия прозвучало громко и отчетливо, заставив всех в радиусе десяти метров вздрогнуть и обернуться.

Юрию хотелось многое сказать этим полузнакомым и совсем незнакомым людям, но он промолчал — во-первых, потому, что не любил впустую сотрясать воздух, а во-вторых, потому, что от притормозившего поодаль потрепанного армейского «уазика» к нему уже шел, знакомым жестом потирая обезображенную страшным шрамом лысину и поблескивая темными линзами солнцезащитных очков, генерал Алексеев собственной персоной. В последний раз посмотрев туда, где посреди исковерканного пулями крупного калибра шоссе чадно горели два бронированных «мерседеса», Якушев выпрыгнул из кузова и пошел навстречу Ростиславу Гавриловичу.

И, делая первый шаг, краем глаза поймал в боковом зеркале кабины настороженный, недобрый взгляд подполковника Сарайкина.

Глава 16

Подполковник (пока еще) Сарайкин сидел, развалившись в кресле, за письменным столом в своем служебном кабинете и, попыхивая сигаретой, глядя в потолок, держал около уха телефонную трубку.

— Ты мне за это ответишь! — гундела трубка. — Накрошил трупов, устроил, понимаешь, целую войну и думаешь, что это тебе вот так, запросто, сойдет с рук? Хрен ты угадал, товарищ бывший подполковник! Тебе что было приказано, а? Сидеть и не рыпаться, вот что! А ты?..

— А я действовал по обстановке, — вклинившись в паузу (сделанную, по всему видать, затем, чтобы набрать в грудь воздуха), лениво произнес Сарайкин. — Стрельба, заложники — это, по-вашему, ситуация, в которой начальник полиции должен сидеть и не рыпаться?

— Был начальник полиции, — скрипучим от едва сдерживаемой ярости голосом холодно поправила трубка. — Был, да весь вышел. Готовься, Сарайкин, мало тебе не покажется.

— Всегда готов, — с кривой ухмылкой ответил подполковник, но его не услышали: на том конце провода раздался раздраженный лязг в сердцах брошенной на рычаги трубки, и в наушнике зачастили короткие гудки.

Сарайкин аккуратно положил свою трубку на аппарат, раздавил в пепельнице коротенький окурок, а потом, внезапно испугавшись рожденного начальственным ором призрака, включил компьютер и вышел в интернет. Он вошел в свой почтовый ящик, открыл папку «Отправленные» и вздохнул с некоторым облегчением: послание, отправленное абоненту, зарегистрированному в сети под логином «ali55asha», было тут как тут. Запись в журнале учета утверждала, что письмо отправлено четвертого августа в двадцать один пятьдесят семь, и данное утверждение никоим образом не противоречило информации, которая хранилась в памяти подполковника Сарайкина.

Немного подумав, Анатолий Павлович удалил сообщение из папки, а потом, закрыв окно браузера, очистил корзину. Он знал, что совершает, по большому счету, бессмысленное действие: чтобы до отправленного письмеца никто не докопался, следовало сначала физически уничтожить жесткий диск компьютера, а затем, проникнув в офис интернет-провайдера, проделать ту же операцию с сервером. Но в таких сложностях не было никакой необходимости, и то, что сделал, он сделал просто на всякий случай — чтобы никакая крыса, сунув в его почтовый ящик любопытный нос, ненароком не узнала того, что ей знать не полагается.

Выключив компьютер, он посмотрел на часы. Было уже без четверти одиннадцать утра, перекидной календарь на столе утверждал, что сегодня шестое августа, понедельник. «Долго чешутся», — подумал Сарайкин. Он не ждал, разумеется, что решение по его вопросу станут принимать и, тем более, официально оформлять в выходной день. Вообще, такие дела обычно тянутся неделями и даже месяцами, но в данном случае, как ему казалось, можно было сделать исключение. Так казалось, в основном, потому, что он очень этого хотел; прекрасно это понимая, подполковник все равно с трудом сдерживал нетерпение, потому что от реакции на отправленное «Али-пятьдесят пятому-паше» зависело все — карьера, судьба и, в конечном счете, жизнь Анатолия Павловича Сарайкина.

Впрочем, кое-какие подвижки все-таки имели место быть. Бойня у проходной «Точмаша» и учиненный московскими эфэсбэшниками расстрел на ведущем к аэродрому шоссе были событиями такого масштаба, что при иных обстоятельствах тут, в Мокшанске, прямо в этом кабинете, давно было бы не протолкнуться от людей с большими звездами на погонах и двойными лампасами на штанах. Однако ничего подобного до сих пор не наблюдалось; только что завершившийся телефонный разговор с областным управлением можно было смело отнести на счет глупости и недостаточной информированности звонившего. В остальном же царили тишь, гладь и божья благодать, а это, по разумению Сарайкина, означало, что его вопрос находится на рассмотрении и вот-вот будет решен — скорее всего, положительно, поскольку лиц с суицидальными наклонностями в губернаторы не берут.

Логин «ali55asha» принадлежал господину губернатору. Это был адрес его личного, закрытого для деловых контактов, секретного почтового ящика, который Анатолий Павлович ценой немалых усилий вытянул из небезызвестного Зуды. Губернатора звали Павлом — стало быть, Пашей; родился он в пятьдесят пятом году, а приставка «али» прозрачно намекала на амбиции, в силу которых уважаемый Павел Игнатьевич отождествлял себя с известным турецким султаном. Амбиции свои ему отныне следовало попридержать, ибо отправленное на упомянутый адрес письмецо содержало в себе видеоролик с участием все того же Зуды и покойного генерала Камышева плюс краткий перечень требований, выдвигаемых автором сюжета. Ну и, разумеется, предупреждение о последствиях, которые возымеет неразумное, с точки зрения отправителя, поведение адресата.

Политики — народ уязвимый, нежный, подверженный невзгодам и напастям, на которые рядовые налогоплательщики склонны поплевывать с высокой колокольни. На месте губернатора и мэра, который доводился Зуде родным дядей по женской линии, Сарайкин давно закопал бы этого отморозка в землю — живьем закопал бы, а потом с превеликим удовольствием помочился бы на могилку. Но господа чиновники все тянули, надеясь, что кривая вывезет, и вот, наконец, дотянули — надо сказать, к вящему удовольствию подполковника Сарайкина. Отныне он намеревался беречь Зуду как зеницу ока, поскольку имел на него вполне конкретные планы.

«Надо же, — подумал он, — дурак дураком, а пригодился для хорошего дела!»

Сначала, для разгона, начальник областного управления, подумал он дальше. Потом, по достижении предельного возраста, пенсия — разумеется, персональная, генеральская. Потом кресло в областной Думе, потом — в законодательном собрании автономии, а там, если не надоест, глядишь, и в Москву переберемся — законы сочинять, отстаивать интересы земляков… Чем плохо-то?

План был головокружительный, но при этом простой, незатейливый и легко осуществимый. Для его воплощения в жизнь наверняка потребуются деньги, каких подполковник Сарайкин отродясь не видал, но Анатолий Павлович, кажется, знал, где их раздобыть.