За боем бой
Шрифт:
– Ну, извините...
– Я вас прощаю!
– Боровский откинулся на стуле, глубоко вздохнул, несколько раз провел ладонями по лицу, словно стирая мутное оцепенение, и продолжил: - Я совершенно случайно стал свидетелем спора одного стерлитамакского комиссара с ясновидящим - знаете, эдаким нестеровским пустынником. Старик, по-моему, - обычный проходимец, но занятный... И спор у них вышел занятный, я бы даже сказал: диспут. Раньше ведь как соберутся двое русских, так о боге спорят... А эти, представьте себе, о мировой революции рассуждали... Впрочем, объяснений требуют только плохие стихи... Слушайте:
Был
В пещеру втиснут.
Был молод, дерзок комиссар,
И вышел диспут...
– Мы революции врагов
Разгоним стаю.
Не будет больше бедняков...
– Я это знаю.
– Мы всех накормим,
Наш набат весь мир разбудит.
Жизнь станет краше во сто крат!
– Все так и будет...
Поднимет чудо-города,
Всех звонниц выше,
Страна свободного труда...
– Я это вижу.
– Да ты, старик, и впрямь пророк!
Тогда скажи мне:
Как я умру, какой мне срок
Отпущен жизнью?
Ты не молчи - я устою:
За дело наше
Я смерть готов принять в бою,
Под пыткой вражьей.
Пусть страшен будет мой конец,
А все же - светел.
Не бойся, говори, отец.
Он не ответил...
Закончив чтение, Боровский обхватил голову руками и тихонько засмеялся. Калманов выдержал вежливую, вдумчивую паузу, какую обычно делают люди, не разбирающиеся в стихах, но не желающие обидеть поэта, и заговорил с усмешкой:
– Чем закончит ваш комиссар и мы сами, я, конечно, не знаю. Не пророк-с, но вот что завтра ночью шлепнут заложников - это точно. Имеется приговор трибунала.
– Жаль. Штамберга я знал еще с гимназии. Схожу попрощаюсь...
Калманов вздрогнул, с трудом выдержал паузу и совершенно равнодушным голосом бросил:
– Если пойдете, передайте от меня коробку папирос. Пусть хоть покурят перед смертью.
– И он выложил золоченую пачку с витиеватой надписью "Зефир".
– Трофеи!
– покачал головой Боровский.
– На войне как на войне, - тонко улыбаясь, ответил Калманов.
Он вышел из комнаты и, не попадаясь на глаза часовым, по темным улочкам поселка пробрался к складу, где содержались заложники. На дверях висел здоровенный замок, а перед входом топтался караульный. Лунный свет поблескивал на кончике штыка.
Калманов незаметно обошел склад, приблизился к маленькому зарешеченному окошечку и, выждав несколько минут, тихо позвал:
– Попов... Попов...
Внутри завозились, раздались приглушенные голоса, и в темном оконце забелело чье-то лицо.
– Попов, это вы?
– спросил Калманов.
– Я... А кто вы?
– Ваш друг... Вам привет из Самары... Возьмите вот это!
– Он вынул из кармана наган и, прижимаясь спиной к стене так, чтобы изнутри его не было видно, просунул оружие между прутьями.
– Завтра ночью вас поведут расстреливать... Постарайтесь бежать... Главное - уйти, кругом части Дутова. Прощайте.
Калманов незаметно вернулся к себе, полежал несколько минут на койке, вышел с шумом на крыльцо и раздраженно крикнул:
– Часовой! Часовой!
– Я здесь, товарищ Калманов, - отозвался голос из темноты.
– Ничего подозрительного не заметил?
– Нет, товарищ
командир.– А мне показалось, кто-то ходит... Может, приснилось?
– Бывает...
– Ну ладно, разбуди меня, когда рассветет...
Следующей ночью заложников повели за околицу - расстреливать. Когда отошли на такое расстояние, что деревня стала казаться просто россыпью степных огней, вдруг раздался выстрел - один из конвойных схватился за голову и упал.
– Белые!
– крикнул кто-то.
– Братцы, отступаем!..
– Стой!
– закричал командир конвоя Жильцов и схватился за маузер.
Отстреливаясь, Попов бросился бежать. В темноте он столкнулся с растерявшимся от неожиданности Штамбергом.
– Бегите... Только в другую сторону... Убьют, как собаку! задыхаясь, крикнул Попов и, отпихнув его, бросился дальше.
– По врагам революции - огонь!
– срывая голос, скомандовал Жильцов, и темнота взорвалась залпом.
Раненный в бок, Штамберг затравленно оглядывался на темные силуэты и бежал, бежал, с ужасом чувствуя, как намокает кровью одежда. Над головой свистели пули, и каждая из них в любую секунду могла догнать его и положить лицом вниз на влажную траву...
Из донесения начальника штаба 3-й дивизии Уральского корпуса белых:
"Сегодня утром нашим разъездом подобран в степи возле Ахмерово неизвестный, назвавшийся сыном видного лесопромышленника Штамберга. После очной ставки показания подтвердились. Штамберг-младший находился в плену у красных в качестве заложника. Во время конвоирования к месту расстрела заложники пытались совершить побег. О судьбе остальных, в том числе интересующего вас члена губернского комитета эсеров Попова, Штамберг ничего конкретного сообщить не может. По его утверждению, Попов был вооружен и бежал в противоположную сторону. В темноте Попов мог заблудиться, поэтому его появления можно ожидать в самое ближайшее время. Штамберг также дал ценные сведения о количестве, вооружении и моральном состоянии отряда Кашириных - Блюхера.
В соответствии с полученным запросом Штамберг направлен в Омск".
– Значит, одного все-таки упустили?
– сурово спросил председатель следственной комиссии.
– Упустили, товарищ Попов!
– сокрушенно ответил Жильцов.
– Хорошо хоть, моего однофамильца достали. Значит, он стрелял?
– Он, сволочь. Двух человек положил!
– Наган нашли?
– Нашли, все патроны расстрелял и бросил...
– Покажите...
– Попов, внимательно разглядывая, повертел в пальцах оружие.
– Значит, наган ему кто-то передал, и, наверное, тот же человек предупредил о предстоящем расстреле... Кто разговаривал с заложниками накануне?
– Я спрашивал... Говорят, только Боровский.
– Боровский? Он передавал что-нибудь?
– Да, папиросы...
– Сначала - письмо, потом - папиросы, а в результате - побег. Вот что, Жильцов, возьмите ребят и арестуйте Боровского. Но доставить живым. Понятно?
– Понятно, товарищ Попов...
Через четверть часа боевики втолкнули в комнату следственной комиссии, где, кроме Попова, сидел еще Павлищев, недоумевающего Боровского.
– В чем дело, товарищи?!
– возмущался он.
– Я не позволю...