За что?
Шрифт:
13 октября 1937 года отец послал меня в магазин купить продукты. Когда я вернулась — у нас производят обыск. Ничего не нашли, потому что нечего было искать. Взяли книгу Ленина, вложили туда паспорт отца и повели в город. Он сказал нам последние слова: «Дети, не плачьте, я скоро вернусь. Я ни в чем не виноват. Это какая-то ошибка…» И все, с тех пор мы больше ничего о нем не знали.
А в конце апреля 1938 года мы с мамой написали Сталину письмо. И 8 мая пришли и арестовали маму, а нас взяли в детский дом, троих детей. Я была самая старшая, мне было четырнадцать лет, другому брату двенадцать, а третьему — шесть. Я до сих пор не могу без слез вспоминать эту трагедию. Находились мы в детском доме № 5 города Кузнецка. Там было очень много детей из Москвы: Александра Дробнис (ее отец был членом Политбюро), Чапский Карл, Демченко Феликс, Логоповский Юрий, Пальковская Ванда, Виктор Вольфович. Некоторым уже было по четырнадцать
Я училась в железнодорожной школе. Смотрели на нас действительно как на врагов, а пионервожатая всегда говорила: «Яблоки недалеко падают от яблони…» Эти слова, как ножом, резали по сердцу.
Мой дальнейший жизненный путь… Участник Великой Отечественной войны. Дошла до Кенигсберга. Нашла брата, мать (взяла ее из лагеря, отбыла она восемь лет).
Я — Аверьянов Николай Петрович, 1921 года рождения, по национальности мордвин. Отпишу о себе и о своих родителях. 1932 года <в> апреле месяце моего отца Аверьянова Петра Матвеевича ночью арестуют и забирают не знай куда. После чего ночью на праздник Пасху, в мае месяце, арестуют маму, Аверьянову Варвару Егоровну, и семь человек детей, в том числе и меня, выгоняют из дома. Сажают на двух лошадей, нас, четверых больших детей, привязывают вожжами, чтобы не убежали, а троих маленьких, голых, уложили спать.
Увозят на станцию Атяшево — тридцать километров. Дома осталось все богатство, лошадь, корова, теленок, два поросенка и семь овец. Лошадь, корову и овец забрали в колхоз. А теленка, поросят и имущество растащили. Привозят нас на станцию Атяшево и сваливают на товарный склад. Там, на складе, запертые на замок, были семья моего отца и еще несколько семей. На второй день привозят старшего брата отца, Аверьянова Федора Матвеевича, с тремя детьми. Товарный склад был примерно сто метров в длину. Заполнили целиком.
На третий день подают вагоны и грузят нас туда, по нескольку семей в вагон, и опять запирают на замок. Туалета нет. Мужики ножами сделали дыру, и <все> туда оправлялись без стыда и совести. Люди стали дикими. Повезли нас по железной дороге, целый эшелон. Сколько дней ехали, не помню. В вагоне семь человек умерли от голода. Доехали до города Томска, и высаживают нас, несколько семей. Выгрузили из вагона несколько человек мертвыми, детей, стариков и молодых.
Из Томска нас отправили на пристань, погрузили на баржу, и <мы> поплыли по реке Чулым. Сколько плыли, не помню. Выгрузили нас на какой-то пристани, и пошли <мы> пешком километров семь до села Песочное Богатовского района. По дороге у нас двое детей умерли, Настя и Ваня. Бросили нас там — живи как хочешь! Отец и брат отца и еще три мужика сделали землянку, жили в землянке пять семей. Брат отца Федор Матвеевич вместе с женой и тремя детьми умерли. У нас четверо детей тоже умерли. В землянке остались отец, мать и я. Идем по селу. Валяются одни мертвые люди, голод и эпидемия.
В ноябре месяце мы убегаем из села, шли пешком до города Ачинска двести километров. На билеты денег нет, пришлось в Ачинске милостыню собирать. И вот взяли билеты до станции Атяшево. Доехали и пошли домой. Добрались домой ночью, а утром к нам уже пришли арестовывать отца и мать. Потом отец и мать все же убежали в Чувашию, а меня забрали в милицию. В милиции держали тридцать дней. Отца и мать так и не смогли поймать, а меня отпустили. Жил я где попало, милостыньку собирал.
В 1933 году арестуют младшего брата отца, Аверьянова Ивана Матвеевича, а его жену с двумя детьми выгоняют. Жили где попало. Отец и мать мои скитались по Чувашии до 1935 года. Отец заболел — и перестали преследовать. Когда мы встретились, то все — и отец, и мать, и я — начали делать саманные кирпичи, построили дом и перешли жить в него. Жили нормально…
Можно много писать о сталинских репрессиях. У нас в селе раскулачивали и бедных, и средних. В селе было 220 домов, сейчас осталось 100 — одни старые люди…
Мой брат Трахтенберг Леонид Михайлович родился в 1924 году в Одессе. В 1929 году родители переехали в Иваново. Брат увлекался поэзией (печатался в газетах и сборниках), много читал, имел грамоты за победы в олимпиадах по математике и физике… В 1939 году учеником седьмого класса он был арестован и более полугода отсидел в одиночке НКВД. Причина — фамилия брата оказалась в списке активистов областной библиотеки, составленном ее сотрудником, оказавшимся «троцкистом». К счастью, отец арестованного вместе с братом
преподавателя Олега Вязова (впоследствии потерявшего ногу на фронте, доктора биологических наук) оказался сведущим в юридических делах и добился рассмотрения дела в Верховном суде РСФСР. 8 мая 1939 года появилось определение этого суда, отменившего прежнее постановление, поскольку к началу «преступных действий» осужденные имели по тринадцать лет каждый и не могли привлекаться по контрреволюционному преступлению согласно закону от 7 апреля 1935 года. Ребят освободили, перевели в разные школы. Пригрозили, чтобы помалкивали. Вернулась жизнь, учеба, друзья, поэзия.Внезапно на второй день войны арестовали отца (Трахтенберг Михаил Романович был осужден на пять лет, срок отбывал в Вятлаге. Умер в 1945 году, реабилитирован в 1956-м). Вскоре мать выгоняют с работы. Все мы чувствуем необходимость отпора беде, фашизму. И вместе с тем — семья «врага народа». 13 сентября 1941 года брат исчезает из дома. Только через три мучительных дня мы получили записку по почте: «Мамочка, прости. Еду на фронт. Надеюсь, что папино дело повернется благоприятно…»
Брат был ранен, лежал в госпитале. Снова фронт. Он погиб 13–15 сентября 1943 года при нашем прорыве севернее Брянска, командуя отделением автоматчиков…
Смею сказать, что брат мой был человеком одаренным, инициативным. Честь и честность руководили всеми его помыслами и поступками. Удары жизни не поколебали его веры в справедливость, желания приносить благо Родине, людям. Смею думать, что брат был из тех сынов земли, что призваны хранить ее и вести к свету…
Голод на Украине
Воспоминания, документы
Эти воспоминания взяты из выпущенной в Киеве в 1991 году книги «33-й. Голод», имеющей подзаголовок «Народная книга-мемориал». Составили ее два украинских журналиста — Лидия Коваленко и Владимир Маняк. В ней — рассказы людей, переживших страшный голод, охвативший почти всю Украину в 1932—33 годах, голод, унесший 7,5 миллионов жизней, голод, который был организован искусственно.
С трудом пришедшие в себя после ужасов гражданской войны, военного коммунизма и последовавшего за ними голода 1926—27 годов, крестьяне Украины начали наконец обрабатывать землю, сеять, собирать урожай, обзаводиться кое-каким имуществом — словом, жить нормально. Они надеялись пусть пока еще не на обещанное светлое, но на мирное и стабильное будущее. Они строили дома и рожали детей. В свидетельствах очевидцев — авторов этой книги обычно описываются семьи, в которых по пятеро, семеро, десятеро детей.
Однако надеждам не суждено было сбыться — грянула новая беда: сплошная коллективизация и ликвидация кулачества как класса. И покатили по селам «черные обозы», и привели за собой тотальный голод. Уже в начале 1932 года охватил он целые районы. Вот выдержки из писем к Сталину от крестьян, отчаявшихся обрести спасение и прибегших к последнему средству — прямому обращению к вождю: «Уважаемый т. Сталин, существует ли такой закон Советской власти, чтобы крестьянство сидело голодное, так как мы, колхозники, не имеем уже с 1 января 1932 г. в своем колхозе ни одного фунта хлеба… За что мы сражались на фронтах, за то, чтобы сидеть голодными, чтобы видеть, как дети умирают в корчах от голода?»; «С самого начала мы стояли за Советскую власть и сейчас не хотим, чтобы она потеряла авторитет, но мы уже не в силах терпеть и просим — обратите внимание: у нас уже опухли от голода дети. Нас 284 чел.; чтобы нас не забрали в ГПУ поодиночке, мы не подписываемся»; «В нашей местности голод охватил все районы. Все крестьянство движется и удирает из сел, дабы спастись от голода. В селах в день умирает от голода по 10–20 семей…»
И как бы в ответ на это — телеграмма ЦК ВКП(б) Центральному комитету КП(б)У от 16 февраля 1932 г. за подписью Сталина: «Завтра публикуем постановление ЦК и Совнаркома о сборе семенных фондов… Бросьте на сбор колхозных семенных фондов все силы… Имейте в виду, что ЦК не примет никаких отговорок — семенные фонды должны быть собраны… полностью и притом не позднее установленных сроков. Сообщите в ЦК о принятых вами мерах». А уже на следующий день, 17 февраля, идет директивное письмо ЦК КП(б)У и Совнаркома УССР в обкомы, горкомы и райкомы партии о мобилизации семенных фондов: «Из ряда районов в ЦК поступили требования об отпуске семян для колхозов, сдавших, будто бы, все свои ресурсы по хлебозаготовкам, а также многочисленные требования от совхозов дать им семена и в довольно значительном количестве. ЦК сообщает для неуклонного руководства, что в связи с общим положением с хлебными ресурсами… не может быть и речи о каком-либо отпуске семян для Украины, где положение с урожаем вполне благополучное и где есть все возможности мобилизовать семена на месте». И далее: «Необходимо во все совхозы немедленно командировать твердых людей, которые обязаны внутри каждого совхоза мобилизовать все ресурсы для семян, не останавливаясь ни перед чем».