За годом год

— Удивляетесь? — ответив на приветствие, спросил Прибытков. — Живя тут, разве чего купишь? Где ты тут что поставишь?

— Да, да, — согласился Василий Петрович, комкая в руках шляпу.

Мальчишки перестали есть, как птенцы вытянули шеи, не сводя глаз с незваного гостя, но, заметив, что отец сердится, снова принялись за еду.

— Может, поужинаете с нами? — смущенно пригласила хозяйка.

— Нет, спасибо. Я так, просто…

— Просто с моста, — с издевкой прокомментировал Алешка.

— Я хотел поговорить с вами относительно вчерашнего, товарищ Прибытков.

— А чего тут говорить? Оно и так все видно, — обвел тот взглядом комнату. — Вы бы хоть сели.

Старший мальчик, примостившийся у окна, пододвинул свою табуретку Юркевичу и отошел на прежнее место.

Хозяйка подала на стол миску тушеной картошки, отложила немного в тарелку старшему и, пристроившись рядом с самым маленьким, обняла его за плечи, чтобы удобней было сидеть.

Все опять принялись за еду.

— Я вот тоже в гостинице живу, — сказал Василий Петрович, разглядывая семью угрюмого каменщика.

Алешка, как норовистый конь, к которому подошел незнакомый человек, отвернул голову и, глядя на запыленное окно, посоветовал:

— А вы поменяйтесь. Вот и квит.

— Я сюда не ссориться пришел.

— Это правда, Костусь, — заступился Прибытков. — А вы, товарищ Юркевич, не обращайте внимания. Он сам не знает, что ему надобно.

— Ой ли? Одно, да знаю! — упрямо махнул головой Алешка. — Нельзя, чтоб так было.

— А как тогда?

— Это уж не моей головы дело…

— Вот видишь, — спокойно прервал его Прибытков. — А я, это самое, вот что хочу сказать. Не такие мы бедные, товарищ Юркевич, чтоб жить так… Мы можем жить лучше. Надо только, чтобы каждый не забывал о другом и сам был как все.

— Будет, жди! — ударил себя по колену кулаком Алешка. — Урбанович и тот мне вчерась на собрании твердил: "Пень, — говорит, — метит из земли вылезти, а битое стекло, обратно, в землю влезть". А на черта мне такое!

— Ты не злись, — и на этот раз успокоил его Прибытков. — Злость не советчик. Ты до конца послушай. Неужто плохо было бы, если бы в стране нашей, это самое, все люди были простыми? Я никуда не лезу — ни из земли, ни в землю. Но мне, может, не так обидно в подвале жить, как из него ходить к кому-нибудь…

"Страна простых людей! — подумал Василий Петрович. — Пусть это, быть может, и наивно, но тут есть определенный смысл. И его надо осознать душой…" Нет, не островок заветной земли будущего, окруженной прежней убогостью, видимо, нужен людям. Они жаждут иного и имеют право на большее. Этот островок, о котором когда-то мечтал он и который теперь почти создан, не может принести подлинной радости. Наоборот, он пробуждает обиду своим несоответствием тому, что осталось вокруг… Страна простых людей!.. Архитектору особенно много в ней работы, и самое трудное, вероятно, поиски красивого — красы, простой и близкой человеку…

Вечером Юркевичу повезло — посетителей в приемной у Зорина не было, и о нем сразу доложили. Сквозь двойную, обитую дерматином дверь Василий Петрович прошел в кабинет и увидел секретаря не за столом, а возле окна. Раздвинув тяжелую, в мягких складках портьеру, тот смотрел на улицу. Услышав покашливание Василия Петровича, наклонился к окну, будто заинтересовался чем-то происходившим снаружи. Но когда наконец повернулся, Василий Петрович увидел, что лицо у него сердитое, злое.

— Садись, — не скрывая своей враждебности, сказал он и, подойдя к столу, подвинул на его край какие-то бумаги. — Познакомься, пожалуйста.

Василий Петрович взял бумаги, сел в кожаное кресло и начал читать. Как он и ожидал, в них шла речь о злосчастных проектах. Но что более всего удивило его — бумаги были из Академии архитектуры.

— Что скажешь? — с досадой спросил Зорин, дождавшись, когда Василий Петрович кончил читать.

Стараясь быть спокойным, тот положил бумагу на стол и тоже встал.

— Я не могу согласиться и с этим. По-моему, высокий защитник — тоже Понтус.

— Глупости! — вскипел Зорин. — Доморощенные штучки! И причем знакомые.

Значит, Зорин связывал его борьбу против проектов Понтуса с позицией, занятой в отношении коттеджей на Круглой площади. Значит, как и раньше, решил бросить ему обвинение не в отдельных ошибках, а в системе порочных взглядов, в порочной линии поведения. И потому нужно было не только выяснить формулу обвинения, постараться разубедить Зорина, но и опровергнуть его собственные взгляды, показать их уязвимость.

— Извините, но, честное слово, не доходит… — схитрил Василий Петрович, выкраивая время.

— До меня тоже, собственно говоря, не доходит, против чего ты воюешь. Против того, чтобы была прославлена эпоха? Тебе не по вкусу торжественность наших дней? Или не нравится, что наши люди желают видеть искусство не на одних выставках? Для тебя не существует ни команд, ни авторитетов и тянет проповедовать уравниловку. На политическом языке ты знаешь, как это называется?

— Нет.

— Тем хуже для тебя.

Они стояли близко друг к другу, и Василий Петрович кожей лица ощущал возмущение Зорина. Но вместе с этим и чувствовал — тот в чем-то не уверен, мешкает и тоже ждет еще чего-то. Иначе он вел бы себя совсем по-другому. В двух случаях — это знали все — когда Зорин в духе или чувствует свое превосходство, он всегда распоясанно прост и несдержан. Хлопает собеседника по плечу или грозит под самым носом пальцем, толкает под бок или стучит кулаком по столу, хохочет и матерится, демонстрируя свое "народное нутро".

— Сперва насчет уравниловки, — помедлил Василий Петрович, опасаясь теперь одного — как бы не ляпнуть такого, за что ухватился бы Зорин.

— Ну-ну, роди!

— Город строится не на десятки лет. Умрут заслуженные ученые, герои, народные артисты — они также небось люди. Кто тогда останется в коттеджах? Конечно, их потомки. Но кто знает; может быть, самые обыкновенные, если не хуже. Так почему же они должны жить в каких-то особых квартирах и домах?

— Не выкручивайся!

— И не думаю, — возразил Василий Петрович, понимая, что Зорин видит убедительность его слов. — Ведь фактом будет: город пострадает и каста появится. А по-моему, если и передавать что-нибудь по наследству, то только не привилегии. Не к лицу это нам…

— Однако наглеешь ты понемножку… И спорить насобачился… — как и ожидал Василий Петрович, не полез на рожон Зорин и, смерив его взглядом, вновь отошел к окну, всем видом, однако, показывая, что свое сделал.