За голубым сибирским морем

— Может быть, среди многих были и добрые люди, — продолжал тот, — вполне возможно, не отрицаем. Но покорение есть покорение, штык есть штык.

— А русская цивилизация? Наши предки принесли сюда свою культуру, она же была значительно выше культуры народов окраин, Не так ли?

— Может быть, пожалуй, и так. Но в чем это выражалось, в чем? Где конкретные доказательства?

— Значит, вам нужны доказательства?

— Вот именно.

— Хотите, чтобы вам принесли их на блюдечке?

— Мы не просим и не нуждаемся в них. Не нуждаемся, — подчеркнуто спокойно сказал Ветков. А потом вдруг внимательно посмотрел на Грибанова и еще тише, осторожнее добавил: — Вы говорите об истории нашего края, и я вспомнил: статья о Чернышевском не через ваши руки проходила?

Павла бросило в жар.

— Да… я сдавал.

— О, дорогой! Я бы на вашем месте об истории нашего края говорил более осторожно.

— Потому что не знаю ее?

— Мм… вероятно, не совсем хорошо.

— Тогда оставим глубину веков. А вот раздел социализма, развитие Забайкалья в наши дни вас устраивает?

— Слабоват этот раздел, слабоват, признаем.

— Не слабоват, его почти нет. Уходите от современности.

— Кое-что, может, мы и не показали, но наш город — это вам не Комсомольск и не Магнитогорск. Согласитесь, это же так?

— Н… нет, не соглашусь! — выкрикнул Грибанов и, непозволительно сильно хлопнув дверью, вышел из кабинета.

2

В понедельник Павел снова заговорил с редактором о давно задуманной статье.

— Опять вы о музее?

— Иван Степанович! Музей — важный участок идеологической работы. Там непорядки.

— Я знаю, Павел Борисович, — не школьник. Но поймите, что в первую очередь нам нужны деловые статьи — из практики заводов, колхозов, клубов, школ. Злоба дня, так сказать.

— Музей — тоже злоба дня.

— А я говорю, музей — не главное. Кстати, вчера мне в обкоме снова напомнили о той ошибке… Но не в этом суть.

Сейчас сеноуборка в разгаре. Выезжайте-ка лучше в район да покажите передовую избу-читальню, ее роль в пропаганде решений февральского Пленума. Вот наша работа. Музей не убежит. Потом.

Грибанов повиновался.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ ЗАГОВОР ДРУЗЕЙ

1

В первую субботу июля Грибановы получили квартиру: коридор, кухня, большая комната с балконом. Дом был только что отстроен, в нем не выветрился еще запах извести и краски.

Супруги долго обсуждали, как лучше разместить мебель. Кровать поставили в угол, справа, так, чтобы рядом с нею в недалеком будущем можно было втиснуть кроватку сына. Слева, у самого окна, — письменный стол, около него — диван, посередине комнаты — круглый стол. Не было книжного шкафа — Павел сделал полку. Долго возился с недоделками строителей.

Дверь на балкон прошпаклевана и покрашена, а крючок не закрывается. Пришлось отрывать его и прибивать заново. И шпаклевка полетела. Только это успел сделать, Аня крикнула с кухни:

— Ты посмотри, дверь сама открывается.

Отрезал кусок кожи и прибил к усохшему полотну двери.

Раковину умывальника маляры так завозили масляными красками, что пришлось долго скоблить ее ножом. После Аня терла ее содой. Стала, наконец, чистой и гладкой.

Весь выходной провозились, лишь поздно вечером сели на диван и, уставшие, но радостные, стали любоваться чистотой и уютом своей новой квартиры.

2

Вместе с другими материалами Грибанову принесли от редактора большое коллективное письмо и кучу любительских фотографий. Павел начал было рассматривать их, но помешал Курбатов. Он, как всегда, широко распахнув дверь, шагнул в комнату и сразу же заговорил:

— Ну, братцы, Агриппина Львовна на «Победе» отъездилась!

Люба посмотрела на него, улыбнулась.

— Не ты ли запретил?

Павел тоже поднял глаза, улыбнулся. А Курбатов состроил удивленное лицо:

— Ничего не слышали? Э-э, вы, как всегда, отстаете от жизни. Без отдела информации — никуда. — Он вытащил из кармана плаща блокнот, несколько коротких исстроганных карандашей, повесил плащ и продолжал: — Вот послушайте. В выходной день, то есть вчера, первый секретарь обкома Богунцов был на центральном колхозном рынке.

Люба засмеялась, махнула рукой:

— Понес, понес!

— Да ты слушай, слушай. Эта информация точная. Значит, был на рынке. Говорят, ходил по рядам, беседовал с колхозниками. И вдруг подкатывает «Победа» председателя горисполкома. Оказывается, председательша за свежим лучком пожаловала. Сегодня Богунцов вызывает к себе председателя, спрашивает: «Твой шофер отдыхает?» — «Нет, — говорит, — почему, работает». — «А он же вчера работал». Ну, и дал ему прикурить. Об этом сегодня весь город знает.

— Весь город!

— Ну ладно, Люба, не придирайся к слову, главное — факт. Теперь любой начальник подумает, прежде чем дать машину жене. Правда, Павел?

— Конечно, правильно. Но… на базар съездить еще полбеды. Некоторые на государственных машинах на охоту выезжают, за зайцами гоняются. Вот бы кого проучить еще!

— Проучат, не беспокойся. Богунцов на этот счет молодец, у него не сорвется, — внушительно протянул Курбатов, приступая к работе.

Павел начал читать письмо.

Воспитанники детского дома подробно описывали свой туристический поход. Они с восхищением сообщали о тайге, сопках и падях, увиденных птицах и зверях, с детской непосредственностью хвалили своего директора.

Грибанов прочитал письмо и вслух порадовался:

— Интересно. Детдомовцы в походе.

— Что, что?.. — переспросил Курбатов, не отрываясь от работы: он спешил закончить отчет о вчерашнем футбольном матче.

— Воспитанники детского дома совершили большой поход.

— О-о! Так это же чистейшая информация, почему она к вам попала? — он теперь уже бросил писать, встал и направился к Грибанову. — Это мне, мои строчки.

— Куда? — засмеялась Люба. — Павел Борисович, уберите письмо — схватит.

— Ну, я уж не такой, как у вашего отца дети.

Он взял в руки письмо, а Павел продолжал просматривать фотографии. Вот ребята карабкаются на скалы; здесь переправляются через горную реку; варят обед; тут склонились над картой…

— О, братцы, — крикнул Володя, потрясая конвертом. — Это же чистейший подхалимаж! Дети хвалят своего учителя. Подстроили.

— Хороши дети, — возмутилась Люба, — ученики седьмых и восьмых классов.