За городской стеной

Очнувшись в фургоне, который он оставил на дороге поодаль, Эдвин добрых пять минут сидел, не в силах унять дрожь, — дрожь от стыда, злобы, отвращения к самому себе, жгучей неприязни ко всему лакейскому племени, не в силах завести мотор, пока наконец не принял утешившего — или успокоившего — его решения: завтра вечером снова приехать сюда и постараться, чтобы на этот раз все сошло гладко.

На второй раз его усадили у стены. По крайней мере один фланг был прикрыт. И столик был на двоих — не на четверых, как в первое посещение, — так что ему не пришлось трястись, как бы к нему не подсела компания лощеных незнакомцев, рядом с которыми он будет выглядеть деревенщиной. Кроме того, подавал ему тот же официант, был любезен, поболтал о том о сем, выразил удовольствие, что Эдвину понравилось, как у них кормят. А Эдвин и не разобрал, чем его кормили, — даже сейчас, обедая здесь вторично, он почти не различал никакого вкуса. На этот раз он украдкой поглядывал на других посетителей, особенно на мужчин — как одеты? В костюмах. Значит, с этим порядок. Большинство посетителей разговаривали вполголоса, а многие молча пережевывали пищу, кое-кто — как он смутно догадался — чувствовал себя здесь далеко не на месте, как и он сам. На этот раз он выпил кофе маленькими глоточками и попросил еще, а затем дождался, чтобы подали счет.

Заказы на обед прекращали принимать в четверть девятого, и, чтобы не опоздать, он ехал очень быстро. Мысли о предстоящем разговоре с Дженис, о том, что она тут, рядом, о машине, которую нужно беречь, о том, чтобы поспеть в ресторан вовремя, полностью завладели его вниманием, и, на счастье, ему было не до разговоров.

Гостиница стояла на берегу озера Бессентуэйт. Она была не так велика, как прочие приозерные гостиницы, но было в ней спокойное достоинство, которое приходит только с возрастом и которое Эдвин сразу же отметил, решив, что это как раз «то, что надо». Она стояла в большом парке, и днем из окон открывался вид на озеро, которое находилось в нескольких шагах. По отделке и общему тону она была несколько старомодна; еда была незамысловата и обильна, автомат-проигрыватель отсутствовал, так же как и пианино: ничто не должно было отвлекать от главной цели, ради которой сюда приезжали, — хорошо поесть. Гостиница знавала лучшие времена, служила пристанищем большим компаниям седоусых рыболовов, и на стенах ее висели гравюры и всевозможные чучела, столь милые сердцу спортсмена. Мебель была дубовая, ковры — чуть потертые, персидские, пестрые; стены оклеены неброскими обоями теплых тонов. Хотя было ясно, что гостинице уже не видать былой знатной публики, сейчас она переживала пору доходного бабьего лета, которое — как надеялся владелец — могло обернуться для нее весной. Владелец сам ведал кухней, жена его следила за чистотой в номерах и общим порядком, брат стоял за стойкой в одном из двух баров. Летом гостиница сотрясалась под напором туристов, приезжавших сюда целыми автобусами, однако не только справлялась с ними, но и приветствовала эти набеги, ничуть от них не страдая. Зимой, как сейчас, она служила отрадой пожилым людям; заглядывала сюда, в порядке эксперимента, и молодежь или же случайные aficionados [4] озерного царства, которые распинались в похвалах зимнему сезону, поскольку летний испорчен туристами.

4

Поклонники (исп.).

Эдвин сумел войти в зал с уверенным видом и сразу же с удовольствием заметил, что, хотя Дженис отнюдь не разрядилась ради него в пух и прах, она, бесспорно, была самой привлекательной женщиной в зале. Все взгляды обратились к ней, и он исполнился гордости, оттого что был ее эскортом. Он и действительно эскортировал ее, проведя чуть ли не церемониальным маршем к столику, который, слава богу, оказался угловым, пододвинул ей стул, взял меню с таким видом, будто собирался изучать боевое задание.

Он хотел сказать ей, чтобы она заказала самое дорогое блюдо, какое только есть, но удержался. И был очень доволен скромностью ее выборе, свидетельствовавшей о хорошем вкусе.

Заказать бутылку вина или нет, было серьезной проблемой. Иметь на столе бутылку и потягивать вино было бы чудесно. Но как заказать, не выказав своего невежества, и как пить, не обнаружив непривычки к нему? Обедая здесь во второй раз, он напряженно слушал, стараясь уловить тон, каким заказывают вино, — интонацию-то он уловил, но произношение, конечно, подвело бы его. Ну и потом, вино полагается пробовать — тут уж вышла бы одна комедия. Он решил не заказывать.

— Если хочешь, можно взять вина, — сказал он.

— Нет, спасибо, — ответила Дженис, — оно только нагоняет на меня сон. А ты пей, если хочешь.

— Возьмите пива, сэр! — сказал официант, который считал себя вправе вмешаться в разговор по своему усмотрению. — Пиво пойдет куда лучше с тем, что вы заказали, — по правде говоря, я считаю, что все эти вина — одно баловство. Пиво — вот что должен пить нормальный англичанин.

— Ах, я с удовольствием выпью пива, — сказала Дженис. — Полпинты, пожалуйста.

— А вам пинту, сэр? Хорошо. Поверьте, нигде в округе вы не получите такого великолепного пива, как у нас. Мистер Роулинсон прямо помешан на своем пиве. У нас есть мельхиоровые кружки, которые мы держим для собраний бизнесменов и тому подобных случаев, в них я вам и подам — уж если пить пиво, так только из мельхиора.

Эдвину все это очень понравилось.

После густого острого супа с индийскими пряностями им подали бараньи котлеты с овощами и картофелем и фирменный мусс.

— Ну как? — сказал официант Эдвину. — Может, еще себя побалуете? Внизу у нас осталось несколько порций — зря пропадут. Знаете, мусс, который делает наш повар, лучший из всех десертов, которые мне доводилось пробовать, за исключением разве самых шикарных ресторанов. Ну так как? Принести?

— Да, — ответил Эдвин, совсем освоившийся здесь. — Пожалуйста!

— А мадам? Принести вам, красавица?

— Спасибо, нет.

— Не смею настаивать. Дамам нужно следить за фигурой. Не то что нам, мужчинам, верно, сэр? Значит, так. Спешу за одной порцией мусса. Одна нога здесь, другая там.

Они болтали так свободно, что Эдвин даже позволил себе слегка откачнуться на стуле — мало того, сознавая, что действует в нарушение этикета, он нашел в себе достаточно уверенности, чтобы пренебречь этим.

Дженис долго сидела над кофе, но наконец настало время уходить. Эдвин дал официанту на чай пять шиллингов, и тот многозначительно подмигнул ему в ответ.

Место, где он сделает Дженис предложение, было выбрано с большой тщательностью, хотя и без мучений, сопровождавших поиски ресторана. Выбор его пал на небольшую проселочную дорогу, доходившую почти до самой кромки озера — она словно упиралась в озерную гладь; в отдалении же, прямо из черной воды, подымались черные горы, и несколько фонарей, похожих на огромных светляков, проглядывало сквозь чащу, покрывавшую горные склоны.

Стоило заглохнуть мотору, и в наступившей тишине к ним подкралась решающая минута. Он чувствовал, что каждое сказанное слово будет окончательным. Шелуха приготовлений отпала. Оставалась цель, и ее следовало назвать. Четко и ясно назвать. Никаких околичностей, это лишь умалит ее, никаких заходов издалека — это лишь обесценит слова.

Эдвин болезненно — как еще никогда в жизни — ощущал свою внешность. В ресторане он видел Дженис такой, какой — при удаче — будет видеть ее отныне всю жизнь. Хорошо одетая — для него; красивая — для него; весь разговор в течение всего вечера, каждое движение — для него. Он очень скоро убедился, что никто из присутствующих не может сравниться с ней в очаровании, и гордость за нее, вожделение к ней, сознание своего ничтожества рядом с ней — все это перемешалось с любовью, которую он всегда питал к ней, и спокойная преданность, распалившись, перешла в бурную страсть, из которой когда-то родилась. Но теперь, в машине, он видел ее волосы, осветленные белесым светом луны, всего в нескольких сантиметрах от своих ног — ее ноги, такие нежные и упругие, и лежащие на руле машины собственные руки показались ему большими и узловатыми; он ощущал мельчайшие капельки пота на своем бескровном лице и вспомнил его неровный овал, и даже собственные зубы стали казаться ему безобразными, не по рту крупными, так что челюсть словно выдвигалась вперед, как лопата.

— Дженис, — начал он, — ты уж выслушай меня до конца. — Он замолчал, не глядя на нее, но видя — по ее крошечному отражению в зеркале, — что она не смотрит на него. Так было легче. — Так вот, мое материальное положение тебе известно, мне нет нужды повторять…

— Это не важно, — сказала она ласково, не прерывая, скорее ставя знак препинания.

— Для меня важно. Это лежит на мне. Так вот, все, что я хочу сказать по этому поводу: мне нужно уезжать отсюда. Мне подвернулась возможность открыть свое маленькое дело в Уайтхэйвене, и я решил этой возможностью воспользоваться. Пока что это всего лишь старый гараж, но накладные расходы невелики, и, как мне кажется, я могу рассчитывать, что часть прежних клиентов перейдет ко мне, так что будет по крайней мере, с чем начинать. Электросварщиков не так уж много — во всяком случае, их не хватает, а научиться этому делу не так-то просто. Мне бы только зацепиться, а уж там я своего добьюсь. По крайней мере хочу попытаться.

— Но это же чудесно, Эдвин. Конечно, ты всего добьешься. «Эдвин Кэсс — Электросварка!» Ты и жить там будешь?

— Да. Мне придется поселиться над гаражом. Помощник мне пока не по карману, поэтому даже несложные работы будут отнимать у меня порядочно времени. На втором этаже есть несколько комнат — сейчас это просто мусорная свалка, но я приведу две-три комнаты в божеский вид, чтобы там можно было жить. Конечно, времени у меня будет мало, на развлечения хватать не будет, собственно, и не почитаешь даже, но это меня не пугает: я люблю доходить до всего своим умом — может, и не оглупею.