За городской стеной

В бумажнике у него лежало пять кредиток по одному фунту и еще десять шиллингов. Пять фунтов он положил в конверт, заклеил его и написал на нем несколько слов. Затем умылся холодной водой, привел себя в порядок, стараясь не шуметь, вышел из дома и направился к ее двери. Наверху, в спальне, горел свет, и он постоял немного, не сводя глаз с освещенного окна. Человек, подаривший ей этого ребенка, был неизвестен ему, его имя никогда не называлось, он никогда не приезжал в Кроссбридж. И не приедет. Эдвин опустил конверт в ящик для писем и поспешил обратно к себе.

Обнаружила этот конверт Эгнис, спустившаяся через несколько минут вниз вскипятить молоко для ребенка. Она довольно долго смотрела на него, зная, что благодарные чувства ее дочери будут весьма поверхностными, лишний раз поражаясь терпению этого человека, тому, как он проявляет свою любовь.

На конверте было написано:

Дженис

Для ее дочки!

С наилучшими пожеланиями

Эдвин Кэсс

Глава 4

Ричард уже несколько раз просыпался и снова засыпал, ощущая, как блаженная истома, возникая во рту, медленно растекается по всему телу, доходит до ног. Он так хорошо выспался, что пробуждение было чистым удовольствием: словно лопалась тоненькая оболочка дремоты и он тут же глубоким вздохом восстанавливал ее; словно кто-то осторожно прижимал к его лицу подушку, набитую вереском, и он зарывался в нее, и его кожа, глаза, медленно пробуждавшиеся мысли погружались в ароматную духоту — так дельфин медленно выныривает из моря лишь затем, чтобы снова погрузиться в него. Девственный сон. В нем прошлое величаво отступало назад, очищенное от едкого пороха, которым оно постоянно грозит воспламенить настоящее; будущее же — мысль о котором обычно врывалась по утрам в его сознание со скоростью падающей в почтовый ящик газеты представлялось несерьезным, отрадно бесформенным, так, тоненькая спиралька душистого дыма, вьющаяся у лица, никаких разрушительных взрывов и столбов огня. В этом сне он купался, замирал и плыл куда-то, чувствуя, что его дурманно-радостное состояние подтверждает — первый шаг на пути к осуществлению мечты сделан.

Яркое солнце проникало сквозь легкие занавески, пронизывая медно-красными и золотыми лучами клубящийся пылинками полумрак, превращая его комнатку в лениво вращающийся шар, позолоченную клетку, и она покачивалась перед его пресыщенным взором под пение птиц, которые населяли медленно плывущий за окном мир.

Полдень остался позади, когда он наконец встал и начал одеваться, и слабость словно бескостных, отяжелевших пальцев тоже была приятна. Он вышел во двор и глубоко вдохнул воздух, чистый, как звонкий хрусталь, радостно поеживаясь, когда холодок проникал ему в теплые легкие. Затем не спеша приготовил себе завтрак и, поев, уселся с сигаретой, чашкой кофе и тихо мурлыкающим за спиной транзистором.

Громкий стук в дверь, через несколько секунд ставший настойчивым, разрушил его мечтательное настроение.

— Извините, что потревожила, — сказала миссис Джексон, сияя улыбкой, — но приехал фургон Кооперации. Теперь уж до понедельника его не будет. Вот я и решила задержать его для вас.

Она указала на фургон с таким видом, будто сама добыла его из-под земли. Шофер пожелал Ричарду доброго утра.

— Очень любезно с вашей стороны, только я привез с собой кучу всяких продуктов. По-моему, у меня все есть.

— Вы уверены? О молоке и яйцах можете не беспокоиться — это можно брать у миссис Лоу. Ну а как насчет мяса? И колбасы? Имейте в виду, в Кооперации делают хорошие колбасы. Конечно, не то что у Лина Тернера в Коккермауте, ну и с колбасой, которую готовит мисс Фэргюссон, они ни в какое сравнение не идут, да ведь и к мисс Фэргюссон надо в Эгрмонт ехать… но все же колбаса у них неплохая. Уж вы такой, наверное, не едали.

Отказаться после этого значило бы выставить себя человеком нелюбезным и нелюбознательным. Он поднялся по двум ступенькам в лавку-фургон, где шофер достал длинную тонкую коричневую колбасу и отвесил ему фунт с лишком.

— Сверните ему колбасу, мистер Портер, — сказала дама, — он, наверное, и не знает, как это делается.

Колбаса, похожая на толстую веревку, лежала, угнездившись, на белой эмалированной чашке весов. Мистер Портер помахал ею перед глазами Ричарда, затем сложил аккуратными петлями и переплел их между собой так, что в конце концов колбаса превратилась в огромный коричневый артишок. Воодушевившись, Ричард купил себе еще несколько пирожных и две баночки домашнего повидла — последнее вопреки протестам миссис Джексон, которая шипящим шепотом сообщила, что у нее в кладовой есть повидло получше, которое она охотно уступила бы ему. Она вошла с ним обратно в дом.

— А вы, я вижу, купили большую часть обстановки мистера Риггса. Он ведь сам ее делал — не всю, конечно, но часть сам. Большой искусник. Настоящий краснодеревщик. Знаете, у него под конец жизни появилось много странностей. Лично я ничего в этом плохого не видела, но поступки у него бывали более чем странные. Вы меня понимаете? Не то чтобы он позволял себе какие-нибудь пакости. Нет, этого не скажу. По-своему это был очень воспитанный человек. Всегда при галстуке и в крахмальном воротничке, но странности за ним водились. Ну, давайте выкладывайте свои покупки.

Ричард протиснулся мимо нее и свалил продукты на стол.

— Кто вам сделал уборку? Если, конечно, это не секрет.

— Ну что вы, какие тут могут быть секреты. Мне присылали уборщицу из Бюро услуг. По-моему, она работала здесь дня три или четыре.

— Я Ничего себе работала! Явилась из Коккермаута на этом, как его… мопеде. Мне лично не нравится, когда женщины разъезжают на этих штуках тем более толстухи вроде нее. В следующий раз, когда вам понадобится что-нибудь, далеко не ходите. Ну так как, все у вас теперь есть? А то вы только скажите.

— Все. Большое спасибо!

Закончив увертюру, миссис Джексон перешла к тому, что ее больше всего интересовало, и за какие-нибудь несколько минут выяснила, что коттедж он снял за один фунт десять шиллингов в неделю (дороговато, заметила она), мебель купил за пятьдесят фунтов (приблизительно так она и стоит), что поселиться здесь он решил на год, что приехал он из Лондона, где работал в редакции одного журнала, не женат, намерения приобрести домик в личную собственность не имеет (тут она стала настойчиво убеждать его, что очень даже стоило бы это сделать), что ни братьев, ни сестер у него нет и что и мать и отец у него умерли — отец погиб на войне (двадцать семь человек погибло из одного только Кроссбриджа, сказала она, просто не верится, ведь такое крошечное местечко и нате вам — правда, это за две войны), что вырос он у деда в провинциальном городке и что очень любит читать и читает много. По ходу допроса Ричард сообразил, что раз и навсегда дает ответы на все вопросы, которые могут возникнуть у жителей деревни, и что, сообщая эти данные миссис Джексон, передает их в надежные руки. Ясно, что ответы будут доведены до всеобщего сведения.

К выуженным из него фактам миссис Джексон обязательно добавит и свои домыслы — впрочем, под этим названием фигурировать они не будут, поскольку она, конечно же, убеждена, что личное мнение — по крайней мере ее — ничуть не уступает каким-то точным сведениям и, уж во всяком случае, внушает больше доверия. Итак, она скажет, что деньги — не очень много, на черный день, — у него есть, что твердостью характера он не отличается, уступчив и вообще человек воспитанный, приятный, хоть и ленивый, что ему следовало бы набрать веса и что он здесь и двух недель не проживет.

— Отчего же вы в таком случае выбрали Кроссбридж? — спросила она в заключение.

— Я как-то раз проезжал тут — сразу после рождества. И он напомнил мне места, где я вырос, — Дербишир. В общем, мне здесь понравилось.

— Что вам тут делать? Все, кто помоложе, бегут отсюда и правильно делают. — Миссис Джексон помолчала. — Ну что ж, задерживаться мне некогда. Вам, может, и нечего делать, а меня работа ждет. Я шучу, конечно.

Он сдержанно улыбнулся и вышел с ней во двор. Она приостановилась, беспокойно поглядывая по сторонам, опасаясь, не упустила ли чего-нибудь интересного. И заодно решила сообщить и ему кое-что в ответ.