За границами легенд

После завтрака и до обеда шли танцы. Я научила того, с седыми прядями, а ещё светловолосого танцевать танцы моей родной страны. Имён я их, кстати, никак не могла запомнить. Там было что-то до жути похожее, из трёх букв. Не понимала, как у этих выпендрёжников остроухих так получилось, что имена у всех — у моих знакомых точно — состояли из трёх букв, двух согласных и одной гласной. Почему б им не сплести что-нибудь длинное, заковыристое, что красиво звучит, если говорить нараспев и с придыханием?!

Двое других эльфов играли. Обычно один на флейте, другой на каэрыме — эдакой красивой чуть узористой доске с несколькими струнами, которая, если поставить на бок, доходила до пояса или до середины бедра. И играли на ней сидя, положив на колени или какой-нибудь камень перед собой. Впрочем, когда после того, как они несколько раз усыпили меня своей игрой, а потом предложили мне научить их чернореченским танцам — видимо, чтобы меньше спала или чтоб ободрить — выяснилось, что они и тот, с седыми прядями, знают до жути инструментов. И притащили из своих коллекций уже знакомые мне гусли, дудочку, ложки, бубен, бубенцы, барабаны и балалайку. Один, Тин, даже свистульку мне расписную притащил. Я ею залюбовалась — такие красивые крупные чёрные кудряшки на золотом фоне. И едва в глаз ему не засветила ею, когда он сказал, что такие делают в Светополье — у наших врагов. То есть, у страны, с которой Черноречье уже с полвека воюет.

Тин увернулся. Седеющий эльф, смеясь, сказал, чтоб он притащил лучше чернореченскую игрушку, с яркими цветами на ярком фоне. И точечными завитками. Тин проворчал, что и там, и там цветы одинаковые: яркие, ляпистые. Я, вздохнув, сказала, чтоб, если что, тащил что-то белое, в синих цветах и веточках — такие расписывали в Тайноземье. А с Тайноземьем чернореченцы не воевали. Или, чтоб тащили такие белые, где всякие фигурки, будто детьми нарисованные, на белом фоне, с жирными красными мазками-туловищами и чёрными тощими ножками, ну, и всякими простенькими узорами из чёрных точек, штришков и завитушек, причём, неодинаковым, несимметричным.

В итоге, после обеда первого дня занятий Тин притащил бумагу, кисти и краски — и я им до вечера рассказывала про народную роспись Черноречья и ближайших к нему стран. Потом, правда, выяснилось, что тот, немолодой уже остроухий, итак всё знает. И, кажется, даже больше, чем я. На второй день, после обеда, рассказывал уже тот, эльф в периоде Короткой молодости, который теперь будет стареть с человеческой скоростью. Вооружившись бумагой, кистью и красками, он рассказывал мне кратко об основных направлениях в живописи народов Белого, Синего и Жёлтого краёв.

Сначала я смеялась над тем, как в Жёлтом краю рисуют людям крохотные небрежные кисти рук, большие головы и глаза-щёлки. Но когда он стал показывать, как в Жёлтом краю рисуют одним лишь чёрным цветом, по белой бумаге, я смотрела за тем, как летали его руки, как завороженная. Было что-то такое… в изяществе чёрных линий, ложащихся на белый фон. В наброске силуэта, кое-где пересыпанного упавшими с кисти чёрными пятнами, которые тоже красиво ложились в общую картину… и в тех мелких непонятных рисунках штришками, которые, как уточнил, на самом деле были их словами. Буквы в Жёлтом краю были совсем другие! Потом смеялся надо мной уже Тин, когда выяснилось, что я не знала, что Белый, Синий и Жёлтый края — не единственные в нашем мире. Но это эльфы и драконы могут путешествовать с помощью магии, а мне-то откуда знать?..

На третий день после обеда мне обещали очень кратко рассказать о географии, но, увы, в тот день на завтрак припёрся мой отец. И на занятия остался. Смотреть на чернореченские танцы простонародья ему не понравилось. То, мол, скучно, да и платочком я, в танце идя, не слишком изящно размахиваю. То ему не понравились танцы, где надо подпрыгивать, топать ногами или ходить вокруг партнёра-мужчины, подбоченившись… И вообще он мне запретил подол платья подвязывать как штаны — для некоторых чернореченских танцев с притопами мне это пришлось сделать — ему не понравилось, что подвязанный подол подпрыгивал до колен или чуть выше — и учителям много всего было видно. Видны были только ноги. Но, оказалось, эльфийки всегда ходят в платьях в пол или до щиколоток. Отец уточнил, что для мужчины, если ему позволят увидеть хотя бы край женской туфельки — это уже роскошь. И что-то там нёс про красоту обнажённой шеи, когда волосы подобраны вверх. Короче говоря, я поняла, что красота у каждого народа своя. И что эльфы к женским грудям относятся полегче, чем их соседи из Белого края. Ну, ладно, у меня груди не пышные, да и я не слишком толстая. Для людей порою даже слишком худая. Но для остроухих, как выяснилось, сойдёт. У них вообще худые и хрупкие женщины ценились. Изящные. До изящной женщины мне, впрочем, было ещё далеко.

Заодно, из ворчания отца, узнала, что в Синем краю есть страны, где прямо на улице стоят голые или слегка прикрытые каменной тканью женские статуи. Я была в ужасе. Женщины! Голые! Каменные! Прямо посреди улицы, да и при свете дня! И дети там ходят и смотрят на эту срамоту! Хотя у меня возникло подозрение, что, хотя отец и говорил, что эльфам «нравится прикрытая красота и струящиеся силуэты женских одежд», ему те статуи в целом понравились. Ну как бы… взгляд у него на миг стал такой, какой-то мечтательный…

И, позанудствовав насчёт эльфийского понимания женской красоты, отец велел моим наставникам выучить меня эльфийским танцам. Сам сел на подоконник — дело было во дворе, точнее, в саду у моих покоев — и сказал, что будет смотреть за ходом обучения. Я, собрав волю в кулак, осторожно уточнила, нет ли у него срочных государственных дел. На что папаша невозмутимо ответил, что дела делами, но ему хочется присутствовать при том, как его дочь, причём, единственная его дочь, учится танцевать.

День был свежий, немножко прохладный, умеренно солнечный, тихий. Пока перистые облака деловито ползли по небу, пока птицы и обитатели Эльфийского леса радовались жизни, меня нещадно пытали. То есть, пытались научить танцевать какой-то древний традиционный танец.

— Ну, как так можно? — сорвался на крик король остроухих, — Я всю жизнь мечтал о дочке, но это… это…

Приличных слов, дабы описать мои способности к танцу его народа, точнее, полное их отсутствие, у него не нашлось. Он уже не первый раз срывался, пока с тоской внимал моим занятиям. А одарённейшие мастера закрытой эльфийской страны, которых он выбрал мне в учителя, с усилием прятали улыбки и желание закатить глаза к беспощадному небу. Торжественная встреча принцессы и подданных в который раз была отложена на неопределённый срок. Просто представить меня своим людям… тьфу, нелюдям, папаше было недостаточно: ему хотелось, чтобы на той встрече его единственная дочь сверкала ярче бриллиантов и солнца. К счастью для меня, ученицей я была крайне бестолковой. Хотя время от времени, наблюдая за искусством моих учителей и отца, я испытывала глубокую зависть и искреннее восхищение… Словом, уже не раз мне хотелось послать этот лес и его искусных обитателей далеко и надолго — и свалить к людям, но… но я заплатила своей свободой за ещё один шанс для Акара.

— Ну, как может девушка быть настолько… настолько… неуклюжей? — продолжал бушевать правитель Эльфийского леса.

Страшно хотелось ругаться, разбить что-нибудь… что-нибудь эдакое, значительное, прекрасное… Увы, легендарный королевский дворец кто-то уже разрушил незадолго до моего прихода. Мне порой хотелось самой найти разрушителя дворца и треснуть за такую подлость.

— Вот, смотри как надо! — нарушил мои тягостные раздумья отец.

Думала, он не сможет исполнить женский традиционный танец, но ему это как-то удалось, причём, красиво… Он не шёл под звуки флейты и каэрыма, он… летел… плыл… и руки его, кисти рук, пальцы плыли. А взмахи его длинных рукавов напоминали взмахи крыльями. Мне казалось, что ещё одно мгновение — и мужчина взлетит, поднимется в небо…

И я, кажется, начала понимать, зачем парадным одеяниям эльфов, мужским и женским, нужны такие длинные расширяющиеся или широкие рукава, шлейфы, зачем эльфийские мужчины носят рубашки до колен или даже накидки чуть ниже колен с разрезами по бокам, набросанные на штаны и опоясанную рубаху или сами опоясанные сверху. Чтобы все эти полы, подолы и рукава могли красиво развеваться в танце!

А Син, который обычно ходил в штанах и рубашке до середины бедра, опоясанной, с узкими или немного широкими рукавами, с узкими манжетами или без них, как поняла, носил будничные одежды. И вообще, как отец упомянул, Син иногда выполнял поручения вне Эльфийского леса. Но он относился к нему с уважением. Видимо, Син был не разведчиком, а послом. Послов эльфы уважали. И ещё, поняв, кем был этот «художник» и «ювелир», я поняла, почему именно его отправили ко мне первым. Видимо, он славился ещё и даром убеждения или заговаривания дам до полного их соблазнения. Хотя… наслушавшись от отца про таланты моих учителей — что-то я в первую встречу всё же расслышала и запомнила — я заподозрила, что профессия посла вполне могла дополняться у Сина и мастерством живописца, и ювелира и, может статься, чем-нибудь ещё. Так как, по словам отца, «красота — богатство эльфа». А эльфы отчаянно учились всему подряд, чтоб источать в мир как можно больше красоты.