За границей Восточного Леса

Ригзури продолжил некоторое время удерживать взгляд Капитана, подробнее вглядываясь в него.

Как будто читая мысли, тот сказал:

– И что же ты хочешь увидеть, малец? Всю мою жизнь в одном взгляде?

– Вряд ли хотел бы, если бы даже и мог, – грустно ответил Ригзури. – Я мало знал об этих местах до того как попал сюда, но чем дальше, тем больше я сожалею о полученном знании. На моей родине люди взаимодействуют иначе.

– Видно, там живут какие-то иные существа! – хмыкнул Капитан, – я столько разных людей за жизнь повидал, и все они в целом мало отличались друг от друга. Как же ты попал сюда к нам?

– Не по своей воле… – ответил Ригзури.

– Почему не вернешься тогда?

– Не могу. Есть то, что я должен сделать. И без этого вернуться я не могу, а может, и вовсе…

– Но ты не планируешь надолго задержаться среди нашей братии?

– Напротив. Для того, что я должен сделать, мне нужно не только не оставлять вашу науку, а совершенствоваться в ней.

– Вот и славно! – Капитан похлопал юношу по плечу и отправился в каюту.

Ригзури остался на посту. Этот разговор заставил его задуматься. Как получилось так, что люди лесов почти не пересекались с остальными? Ведь вот он на деревянном корабле. Откуда бралось это дерево? Значит, люди равнин где-то рубили леса и скорее всего взаимодействовали с их жителями, но в своих лесах он такого не встречал. Возможно, их родичи, к которым они тогда держали с сестрой путь, жили иначе?

Глава 11. Жрица Мелисса

На остров спускалась зима. Дожди сменились мелкими колкими снежинками. Лужи покрыла ломкая корка льда. Близость моря и ветра не давала снежинкам собраться в мягкие белые подушки, как в лесах на материке, где выросла Римьяна. Однако в дубовой роще и кое-где между кривыми деревьями скапливались белые прогалины зимы. Холодный ветер перестал так активно свирепствовать, как в конце осени, но был все столь же холоден и недружелюбен. Казалось, именно он и являлся истинным хозяином Острова. Завывая у монастырских окон, он будто старый волк облизывал зубы, говоря: «я был тут до вас, и буду, когда вас тут не будет». На территорию монастыря вход ему был закрыт, и потому оставалось только скалиться, бродя вдоль стрельчатых башенных окон.

За одним из таких окон, на невысокой кровати под пологом лежала юная девушка. Она почти не могла двигаться и только слушала, как за окном ноет старый волк – ветер, и смотрела на призрачные обрывки серых облаков, которые он гоняет по небу – все, что она могла углядеть в стрельчатом проеме окна. От каждой попытки двинуться тело пронзительно ныло, и боль прожигала его. Однако через эту боль она была способна чувствовать конечности, что было немаловажно. Травмы, которые молодая послушница получила при падении, были очень серьезны. И даже Старшая Жрица не могла пока сказать, восстановится ли девушка полностью.

Но Римьяна не испытывала страха. Возможно, сознание не до конца вернулось к ней, и она не понимала, что с ней в действительности произошло. Из этого состояния она иногда выныривала в бодрствование, где существовал лишь клочок неба в стрельчатом окне и боль. Но чаще Римьяна спускалась на иные уровни существования, пытаясь приблизиться к тому свету, что заполнял ее перед приближавшейся смертью. Она растекалась мягким теплом внутри своего тела, проходя изломы и трещины, заполняя их и все тело светом. Единственным ритмом, который она осознавала, было ее дыхание, но и оно порой исчезало, оставляя девушку в полной тишине.

В бодрствующем состоянии она почти не принимала пищи и пила лишь немного воды. Неизвестно, что поддерживало в ней жизнь это долгое зимнее время. Однако ближе к началу весны, приход которой на северном острове достаточно долго можно было счесть незамеченным, девушка вдруг подала более активные признаки жизни. Ранним утром, когда Нритта пришла проведать послушницу, она нашла ее сидящей на кровати. И, не успев подойти, Нритта увидела, как та, что в конце осени лежала изломанная и искалеченная внизу обрыва, поднялась на ноги. Девушка ступила несколько шагов, но тут колени ее подломились, и она рухнула в объятья подбежавшей сестры. Нритта удержала ее и хотела помочь добраться до кровати. Но Римьяна лишь отрицательно покачала головой и, опершись на жрицу, снова выпрямилась и с трудом, но решительно двинулась к двери.

Девушка выглядела ослабшей. Многие мышцы подверглись атрофическим процессам вследствие долгого бездействия. Однако она совсем не казалась сломанной, и на человека, получившего травму позвоночника, никак не походила. Многие раны за это время затянулись, оставив лишь слабые рубцы.

Жрицам Ордена было известно искусство врачевания и самоврачевания, но Римьяна была еще новичком в подобного рода вещах. Да и мало кто из опытных жриц смог бы быстро восстановиться после столь серьезных травм.

До катастрофы Римьяна находилась на том этапе обучения, когда еще мало что объясняли. Послушницы просто проходили положенные ритуалы и практики и изучали писания. Жрицы считали, что многое не имеет смысла объяснять, пока нет соответствующего опыта. И для начала необходимо наработать его регулярной практикой и получить общие знания. Тот же опыт, который Римьяна обрела на раннем этапе, для Старшей Жрицы свидетельствовал о готовности девушки двигаться дальше.

Нритта вошла в просторную комнату, уставленную книжными стеллажами. Подле одного из них рядом с окном стояла Старшая Жрица. Ее силуэт в темном одеянии слегка терялся на фоне высокого узкого окна, за которым сгустились сумерки. Рядом с этой миниатюрной женщиной Нритта казалась еще более крупной и рослой. У нее было смуглое лицо, крепкие руки, привыкшие к работе в саду, и спокойный взгляд. Старшая Жрица повернулась к ней, внимательно изучая ее лицо совиным взглядом. Казалось, в этих желтоватых с прожилками глазах отражался огонь всех светильников, хотя сейчас в комнате горел лишь один. Они напоминали янтарь, который мог снова стать смолой при любом удобном случае. Тихая и спокойная, как давно потухший вулкан, она хранила в себе незастывшую лаву. И эта мощь чувствовалась, так что ее хрупкое телосложение не могло обмануть присутствующих рядом с ней.

Но Нритта и так знала, на что способна стоящая перед ней. Она знала жрицу с тех времен, когда та еще не занимала высокого поста. Она знала ее с тех времен, как сама юной послушницей прибыла в монастырь, а молодая жрица сестра Наттья присматривала за ней, как она сейчас присматривала за сестрой Мелиссой.

– Значит, она поднялась с постели, – было не совсем ясно по тону, спрашивала ли Старшая Жрица или вопрошала. Нритта кивнула.

– Она провела полдня в саду. Ходила, даже немного помогала. Пила воду и немного ела уже.

– Хорошо.

Жрица снова перевела взгляд за окно. Смотря во мрак ночи, она прислушивалась к ощущениям.

– Да. Тогда начнем сегодня, – сказала она будто бы себе.

Нритта немного колебалась. Ей казалось, что нужно чуть больше времени, прежде чем ее подопечной стоит двигаться дальше. Но вслух она лишь спросила:

– Мне привести ее?

Старшая Жрица обернулась и снова внимательно посмотрела на сестру. Она видела ее колебания, вызванные чувством, близким к материнскому. Но Старшей Жрице нельзя было располагать подобной роскошью, как жалость.

– Да, – кивнула она.

Нритта слегка приклонила голову и удалилась. Бывшая сестра Наттья, а ныне Старшая Жрица, подошла к столу и зажгла свечи, а потом принесла из другого конца зала еще один стул. Предстояла длинная беседа.

Легкий стук в дверь предварил появление жрицы и послушницы. Римьяна слегка опиралась на руку сестры Нритты, пока они поднимались по лестнице, но когда они вошли в комнату, девушка отпустила ее и самостоятельно пошла к Жрице.