За гранью возможного

— Где Атлантида? — повторил он, глядя мне в глаза. Его голос был низким, хриплым, с каким-то металлическим оттенком, будто прогоняли через дешёвый фильтр.

Я молчал. В голове крутился бар "Тропа", Пётр с его ирокезом, набережная, огни города — всё, что было до этого кошмара. Я цеплялся за эти картинки, чтобы не думать о боли. Он хмыкнул, словно ожидал этого, и надавил чуть сильнее. Лезвие вошло глубже, кровь потекла быстрее, заливая верёвки, которыми я был привязан. Боль была терпимой, как укол в игре на низких настройках — резкая, но знакомая. Я стиснул челюсти и уставился в стену, где тень от решётки дрожала в слабом свете. Там, за окном, был Питер 2059-го — дроны, трамваи, жизнь. А я тут, в этой бетонной могиле.

— Упрямый, значит, — он отошёл, убрал кинжал в ножны на поясе и достал из кармана что-то похожее на портативный шокер — чёрный, с красной кнопкой и тонкими электродами. — Посмотрим, как тебе это понравится.

Щелчок — и в грудь ударил разряд. Тело дёрнулось само, мышцы свело судорогой, как будто кто-то выкрутил мне рёбра. Я закусил губу, чтобы не заорать, — вкус крови заполнил рот, солёный и горячий. Он дал мне пару секунд отдышаться, глядя с какой-то больной ухмылкой, и ударил снова. Второй раз был хуже — ток пробил до позвоночника, ноги затряслись, а в глазах заплясали искры. На третий я чуть не вырубился: всё поплыло, подвал завертелся, как в кривом симуляторе, а в ушах загудело, будто рядом запустили дрон. Но я молчал, сжимая кулаки, пока ногти не впились в ладони.

— Ты крепкий, — он убрал шокер, скрестил руки и прислонился к стене, разглядывая меня, как мясо на прилавке. — Но это только начало.

Он ушёл, оставив меня в темноте. Дверь хлопнула, эхо прокатилось по стенам и затихло. Я висел на стуле, тяжело дыша, чувствуя, как кровь из царапины стекает по руке, капая на пол всё медленнее. Сколько прошло — час, два? — не знаю. В подвале время было как река без берегов: текло, но не понятно куда. Сырость пропитывала воздух, холод поднимался от бетона, пробираясь под кожу. Я пытался шевелить пальцами, чтобы хоть как-то отвлечься, но верёвки впились так глубоко, что руки онемели. За окном что-то мелькнуло — тень, слабый отблеск, — но я даже не надеялся, что это кто-то живой. Тишина давила, прерываемая только моим хриплым дыханием да редкими каплями воды где-то в углу.

Он вернулся, когда свет из окошка стал чуть тусклее — видимо, вечер. В руках было ведро, старое, ржавое, с потёками по бокам. Вода в нём плескалась, мутная, с каким-то металлическим запахом. Он молча вылил её мне на голову. Холод ударил, как молот, пробирая до костей, стекая по лицу, шее, смешиваясь с кровью и заливая глаза. Я мотнул головой, стряхивая капли, но они всё равно текли, холодные и липкие, оставляя за собой ощущение, будто кожа покрылась льдом.

— Где Атлантида? — снова этот вопрос, уже с ноткой раздражения.

Я молчал, глядя в пустоту. Он фыркнул, бросил ведро в угол — оно загремело, покатилось и замерло у стены, — и ушёл, хлопнув дверью так, что пыль посыпалась с потолка.

На следующий день он заявился с ящиком — старым, металлическим, с облупившейся краской и вмятинами, будто его пинали годами. Поставил его передо мной с глухим стуком, бетон под ногами чуть дрогнул. Открыл крышку — внутри лежали инструменты: плоскогубцы с потёртыми ручками, тонкие иглы, блестящие, как медицинские, и что-то вроде миниатюрного лазера с тусклым красным индикатором, мигающим в такт его дыханию. Я сглотнул — горло пересохло, во рту остался только вкус крови и металла, — но виду не подал. Просто смотрел в пустоту, стараясь не думать о том, что он задумал.

— Ты мог бы всё упростить, — сказал он, беря иглу и покручивая её между пальцами, как сигарету. Свет от окошка отразился на острие, бросив блики на стену. — Одно слово, и я тебя отпущу. Где Атлантида?

Я молчал. В голове всплыл шестой сервер "ВирГента" — данж, где я нашёл город, тёмные коридоры, светящиеся руны. Я цеплялся за это, чтобы не провалиться в боль. Он наклонился и воткнул иглу мне под ноготь на указательном пальце. Боль пронзила, как разряд, острая и резкая, раскатываясь по руке до локтя. Я зашипел сквозь зубы, стиснув их так, что челюсть заныла, но не дёрнулся. Он выдернул иглу — кровь потекла, тёмная, густая, капая на пол с тихим звуком, который казался оглушительным в этой тишине. Потом перешёл к следующему пальцу, потом к третьему. На четвёртом я уже не чувствовал рук — они превратились в комок пульсирующей агонии, пальцы распухли, ногти посинели, а кровь залила верёвки, делая их скользкими.

— Где Атлантида? — он наклонился так близко, что я уловил запах табака и металла от его дыхания, смешанный с чем-то кислым, будто он жрал какую-то дрянь перед этим.

Я сплюнул ему под ноги — слюна с кровью шлёпнулась на бетон, оставив тёмное пятно. Он зарычал, как зверь, и ударил меня кулаком в челюсть. Голова мотнулась в сторону, во рту хрустнуло, вкус крови стал гуще, а в ушах зазвенело, как после сбоя в нейроимпланте. Потом он взял плоскогубцы — холодные, тяжёлые, с запахом ржавчины, — и сжал мой мизинец. Я услышал хруст кости раньше, чем почувствовал: звук был сухой, резкий, как ломающаяся ветка. Боль пришла с опозданием, раскатываясь по руке, как волна, до самого плеча. Я зажмурился, выдохнул через нос, чувствуя, как пот стекает по вискам, но крика ему не дал. В голове крутилось: "Не сломаюсь. Не сломаюсь".

— Ты псих, — бросил он, отходя и вытирая пот со лба тыльной стороной ладони. Его голос дрожал от злости. — Но я тебя сломаю. Увидишь.

Он ушёл, а я остался висеть на стуле, глядя на распухшую руку. Сломанный мизинец торчал под странным углом, кожа вокруг покраснела, а кровь капала всё медленнее, оставляя липкие лужицы на полу. Ночь тянулась бесконечно — холод пробирался под кожу, верёвки врезались всё глубже, а в голове крутился только один вопрос: сколько я ещё выдержу? Я то проваливался в забытьё, то приходил в себя от боли, слушая, как где-то капает вода, а за стеной что-то гудит — может, старая проводка или вентиляция. В какой-то момент мне показалось, что я слышу шум города — далёкий гул трамваев, жужжание дронов, — но это был просто обман уставшего мозга.

На третий день он вернулся злее, чем раньше. Его шаги гремели по бетону громче обычного, каждый удар пятки отдавался в моих костях. Глаза блестели, как у хищника, загнавшего добычу, а на лбу выступили капли пота, стекающие по шрамам. Видимо, моё молчание его бесило до чёртиков. Он притащил тот же лазер — маленький, с тонким красным лучом, что мигал на конце, как зловещий глаз. Провёл им по моей ладони, не спеша, почти лениво, оставляя тонкий ожог. Кожа зашипела, запахло палёным мясом, а боль раскатилась горячей волной от кисти до плеча. Я стиснул зубы так, что чуть не раскрошил их, и уставился в потолок — там, где бетон отслаивался, виднелись ржавые пятна, похожие на карту какого-то мёртвого мира. Я представлял, что это Атлантида, мой город, мой секрет, и это держало меня в сознании.

— Где Атлантида? Как туда попасть? — он почти кричал, брызгая слюной, лицо покраснело от злости, шрамы на голове стали ярче.

Я молчал. В голове всплыл момент из игры — как я впервые увидел город: золотые шпили, парящие платформы, бесконечное небо. Это было моё, и он не заберёт. Он схватил меня за волосы — пальцы впились в кожу головы, верёвки натянулись, врезавшись в запястья до крови, — и полоснул лазером по щеке. Жгучая боль, как будто кожу расплавили, прошла через всё лицо, до виска, до глаз. Я замычал, горло сжалось, воздух застрял в груди, но слов он от меня не дождался. В глазах помутнело, подвал поплыл, стены будто наклонились, но я держался, цепляясь за остатки воли.

Он выругался — гортанно, с каким-то звериным рыком — и швырнул лазер на пол. Тот звякнул, откатился к стене и замер, мигая красным. Потом пнул ящик так, что тот загремел по углам, отлетел к двери и застрял в щели.

— Ты думаешь, я шучу? — он ткнул пальцем мне в грудь, ноготь впился в кожу через мокрую от воды и пота футболку. — У меня времени полно. А у тебя — нет.

Он ушёл, хлопнув дверью с такой силой, что с потолка посыпалась пыль, оседая на мне мелким слоем. Я остался в темноте, чувствуя, как кровь и пот стекают по лицу, смешиваясь с водой, что ещё не высохла с прошлого раза. Щека горела, как будто туда приложили раскалённый уголь, а ладонь пульсировала, отдавая болью в каждый нерв. Силы таяли, ноги затекли, а в голове гудело, как после цифрового отката в игре. Я пытался дышать ровно, но воздух был тяжёлым, влажным, с привкусом плесени и ржавчины. Где-то за стеной что-то скрипело — может, старая труба, а может, крыса. Я не знал. И не хотел знать. Главное — не сломаться.