За огнями маяков

— До свиданья, Олег.

— До свиданья, Лена. До встречи… Да, а когда встретимся?

— В субботу, возможно. Если встретишь…

— О, конечно!

Она помахала рукой и взялась за щеколду, и, обернувшись, чтоб улыбнуться в последний раз, скрылась за калиткой.

Он стоял и раздумывал: зачем отпустил? Ведь не сказал ничего, о чем думал и что хотел сказать. И теперь через неделю только увидятся! Постоял, поглядел на выбивающуюся травку на улице, на звездное небо, на сверкающую под луной то ли бутылку, то ли консервную банку. И все. И ничего больше не оставалось, как возвращаться домой, той же дорогой. И жалеть, что разошлись так рано.

На мостике встретились два парня. Шли домой, возможно, тоже с вечеринки и громко разговаривали. Здесь, на окраине, улица Сталина была тихая. Сейчас она вся ушла на отдых: догнали его только на лошади, в кошевой, мужчина с женщиной. Прохожих не было, улица была пустынна: все кругом угомонилось, огонь горел в немногих окнах. Олег шел размашисто, деревянные тротуары отзывались на его гулкие шаги — покряхтывали и поскрипывали. Ближе к центру, на улице Цюрупы, куда Олег повернул, огней горело больше и наблюдалась какая ни есть жизнь — движение автобусов, лошадей, пешеходов. Улица Кирова, на которой стояло общежитие, не освещена вовсе. Да при лунном свете электричество, пожалуй, было бы и лишним. Дорога знакома до мелочей: вечерами Олег возвращался по этой улице из спортивной школы. Слева стояло с погаснувшими огнями замершее до утра педучилище — крепкое одноэтажное здание с деревянным забором, с воротами и с калиткой. Здесь учатся девушки. Тоже организуются вечера танцев; приглашают знакомых парней; не обходят и разбитных железнодорожников. А вот и больница, тоже слева, в ее честь названа трамвайная остановка — «Сов. больница»: два здания, огороженные, с запасом территории, деревянным забором.

Общежитие близко, почти рядом, перейти только через дорогу. Ребята, конечно, еще не спят: рассказывают случаи из жизни, анекдоты, играют в шахматы и демонстрируют фокусы. А кто и уроки учит — зубрит… Рано еще, в каких-нибудь играх можно и участие принять или, разобрав постель, полежать с книгой. Так обычно было, когда он возвращался с тренировки. Но сегодня вечер особенный: впервые он проводил девушку!

В тишине гулко раздавались его шаги. Откуда-то взялись, как с неба упали, три парня. Окружили. Четвертый, Олег заметил, стоял в стороне. На стреме, что ли? Он прислонился спиной к забору больницы, в прозрачном свете луны увидел блеснувшие у его груди лезвия ножей.

— Давай гроши! — потребовал стоящий в середке. Двое его подстраховывали с боков. — Давай! А ну, выкладывай!

— Откуда гроши? Не видите, что я студент? — Тянул резину, чтобы присмотреться… «Успею — не успею?» — думал. Риск, конечно, но чем черт не шутит.

Упершись ногой в основание забора, нанес удар среднему… Но тот удержался на ногах… Потом начал падать, однако так медленно! Не сдержался, ударил еще раз… И перескочил через упавшего. Вдогон ощутил глухой удар в спину. Обернулся лицом к нападающим. О, разбежались, с-сукины!..

— Идите! Подходите, чего стали?!

Не ждал ответа, но не ждал и нового нападения: похоже, инцидент был исчерпан. Упавший встал. Уходя с этого горячего места, Олег ощущал, как что-то теплое стекало у него под кителем, под рубашкой.

Поднялся на второй этаж. Ребята не спали. Рубашка была в крови. Рассказал о случившемся. Обе комнаты, занимаемые девятой группой, пришли в движение.

— Кто тебя? Где тебя? — допрашивали парни с пристрастием. Подходили из других групп, неизвестно как узнавшие о происшествии.

Засобирались куда-то. И ушли. Двое-трое крутились возле Олега. Тима Широков принес вату, Саша Козловский — одеколон. Смочили, бинтом прижали к ране. «Ничего, — сказали, — заживет».

Парни скоро вернулись: всю улицу обыскали — никого не нашли. Потолковали. Да, это уже не первое нападение на железнодорожников. Так что хватит ходить поодиночке. Олег слушал, не встревал в разговоры. Вслушивался и в пульсацию своей перевязанной раны. И засыпал. И спал крепко. Нож, как выяснилось, угодил в кость позвонка, рана получилась неглубокой. И скоро зажила. Проколотый ножом китель комендантша за десять рублей постирала, заштопала и прогладила — и стал он совсем как новый.

Жизнь потекла, как будто ничего в ней не произошло.

6. Стычка с хулиганами

На самодеятельные вечера техникумов и институтов посторонние приходили только по приглашению своих студентов. Или по пригласительным комитета комсомола. Железнодорожников нередко приглашали, как и всех иных, в чужие коллективы, и там они знакомились с девушками и приглашали их на вечер к себе, в свой техникум. Однажды вечером, в субботу, когда уже вернулись с танцулек, в общежитие позвонила женщина — ночной сторож педучилища, что расположено почти рядом, на той же улице Кирова. Сообщила, что у них находятся ребята-железнодорожники, избитые городскими парнями. Они спрятали их у себя, так что надо прийти за ними, встретить их и проводить.

С быстротой молнии разнеслось по общежитию известие: «Наших бьют!» Парни поднялись. Захватили ремни с латунными бляхами, пошли отрядом человек в тридцать. Ночь стояла, как по заказу: тихая, лунная. В одноэтажном побеленном здании педучилища и вокруг него во дворе стояла жуткая тишина. Через калитку ввалились в пустующий двор, постучали в темное окно. Отодвинув занавеску, выглянула женщина, увидела на ребятах форменные кителя, отворила двери.

— Есть тут ваши хлопцы, — сказала и выпустила троих парней, в том числе Валеру Беляева.

— Здесь они где-то, близко! — прикладывая к разбитым губам платок, заговорил он.

За воротами ограды толпа городских парней разразилась истошными криками и свистом — как будто только и ждали его голоса. Приоткрыв калитку, ножами стали щепать деревянные столбы:

— Идите, ну, идите! Всех порежем к… матери!!!

Так-то вот. Оказались в мышеловке, и она, кажется, захлопнулась. Зловещий под луной блеск ножей нагонял жуть. Рослый, здоровый парень Ватоличев из выпускной группы паровозников, а за ним и еще три хлопца, первокурсники, направились было в глубь двора. Наутек, возможно. Но Ватоличева окликнул и позвал к себе, якобы на совет, фронтовик, первокурсник Степан Некрасов. Оглядел он калитку, ворота, собрал ребят.

— Всем собраться! — скомандовал, перекрывая гул и выкрики городских хулиганов. — Слушай меня внимательно. Ворота надо отворить. Видите, они одностворчатые. Значит, засов вынимаем и все разом наваливаемся — растворяем на всю катушку. Оттесняем этих архаровцев. И сразу все выбегай и окружай.

— Ну, окружили, а потом? — задался кто-то вопросом.

— Так бей, чего глядеть потом? Поняли, да? Ну, все, значит, пошли! Навались, братцы: и-и-и, р-раз!..

Приподняли створ, навалились. Отпихнули нападавших. Окружили.

Вырвались только два человека, остальные, пятясь, отбивались кольями, угрожали ножами, но были прижаты к забору. Засвистели ремни с бляхами — их начали бить. Нанес свой удар и Олег. И скоро все они полегли.

Все стихло… Железнодорожники оглядывались — вокруг стояла тишина.

— Ну и что? Все, значит? Пошли домой, значит, да? — оглядываясь по сторонам, спросил фронтовик Некрасов. — Ну, значит, и все. Пошли.

— Построиться! Всем построиться! — воспрянул духом Ватоличев, собравшийся было удирать. Теперь его было не узнать. — Стройся, ребята! Взвод, шагом марш!.. Вислянский, з-запевай!