За огнями маяков

Гюмер Азизов расхохотался, ажно покраснел с натуги. И команда вся хохотала над его выходкой.

По примеру Корчака парни рассовывали сухари по карманам и постоянно жевали, это не мешало ни беседе друг с другом, ни созерцанию морской стихии. Чтобы быть ближе к морю, Слава Маннаберг и Боря Коревский спустились с верхней палубы на нижнюю, через которую хлещут и перекатываются волны. Сверху расслышался окрик:

— Молодые люди! А ну, подымитесь наверх! И не спускайтесь больше! — отчитал их второй помощник капитана. — Не хватало еще, чтобы вас волной смыло!

— Мы хотели проверить силу волны. Тут же и поднялись бы.

— Идите и больше не подходите сюда! — Помкапитана не слушает оправданий: с морем шутки плохи.

Олег не слышит, как отчитывают его ребят, смотрит на запад, где еще светлый горизонт. Где люди пришли с работы и всей семьей усаживаются ужинать, вместе с едой вкушают семейный уют и тихую радость. Часто же мечтается ему о семейной радости. Представляется не город с квартирой, а простая деревенская изба с горящей печью, с керосиновой лампой. Здесь вот, у моря, на возвышенном побережье, стоят избушки, денно и нощно ветер стонет им в окна. Доверху Олег застегивает куртку, нахлобучивает кепочку, поднимает и воротник — встречает очередной порыв мокрого ветра. Нет, холод все-таки пробирает, манит в теплое место. Стал спускаться в твиндек. Освещается он слабо, но зато в нем тепло. По привычке проверил, все ли парни на месте, забрался на койку. Ощутил вздымающийся вверх и ухающий вниз твиндек весь и ласковое его поталкивание то с одного бока, то с другого.

— Олег Иванович, — подошел Корчак, — голова у вас не болит?

— Нет, Жора.

— А тошнит?

— Есть маленько.

— Сухари жуйте, Олег Иванович, тошнить не будет. Я проверял на ребятах. Вот возьмите, — протянул кулек из газеты. — И вода есть, сейчас принесу. Верно я говорю, ребята?

— Правильно! Верно! — раздались голоса парней.

— Спасибо, Жора. А как там, сухарей-то много?

— Хватит, Олег Иванович.

«А он, вроде бы, прав, — Олегу подумалось: — Тошнота отступает. Ржаные сухари, они вкусные. Когда долго жуешь…»

37. Шторм

Волны ударяют в борт, переламываются и шелестят по нижней палубе, заполняя все, даже мало-мальские отводы в сторону. Сидят, наблюдают с Геной Седовым на тех ступеньках, откуда в первый день парней прогнал помкапитана. Только сверху. Миновало три ночи, на корабле все пригляделось и надоело, хочется на твердую землю. А она не принимает. Идут себе тихим ходом вдоль берега: дрейфуют, говорят моряки. Жуют себе сухари да мечтают о настоящей еде. Вечером в очередной раз проходят Александровск, слышат на берегу пьяные песни, тоскуют по берегу. Проходят мимо, швартоваться даже не пытаются. Идут дальше. Справа по борту — шахтерский поселок Мчаги. Слышно, и там поют в три-четыре голоса: александровцам уступают по мощи и колориту. Гена Седов с интересом слушает Олегов рассказ о Владивостоке, о боях на ринге. Вспоминает:

— А ведь все начиналось с занятий во дворе и в нашем клубе. А как все обернулось! Ты, сам-то, ожидал такого успеха?

— Конечно, старался хорошо готовить, но приглашения во Владивосток, конечно, не ожидал… А теперь уже скучаю об Александровске — давно уехали, и ребята скучают… Да, заменил Александр Васильевич мои уроки?

— Ну, конечно! Сейчас уже июнь на носу, готовятся выпускать на практику. А кого и на каникулы. Так что мы приедем к шапошному разбору. Дак еще сколько будем здесь кантоваться? — Показал и глазами, и бровями на осточертевший корабль. — Огольцы тебя, конечно, здорово встретят. Любят тебя и ждут. Впрочем, ждут и мастера, и преподаватели. И, конечно, Руфина Фоминична, — намекнул особо.

С интересом Олег взглянул на коллегу, улыбнулся.

— Больше никто не ждет?

— Имеешь в виду ту девочку, с которой приз заработал? Она приходит, танцует. Ее дело молодое — танцуй да танцуй.

За спинами молодых людей, громко щебеча, подходит толпа вербованных девушек; увидели перемену погоды — вышли на свет белый: солнце светит, ветер стихает; волны, правда, катят себе, поочередно вздымают корабельные нос и корму. Мертвая зыбь натуральная. Но сердце, сердце, оно трепещет и зовет на простор!

— Одна вербованная на тебя поглядывает. Вон, вон она, оглянулась!

В самом деле она оглянулась, с улыбкой подняла руку. Олег кивнул ей, как старой знакомой.

— А я, — продолжал свое Гена Седов, — как вы с Гошей приехали, сразу тебя, ну, выделил. Прибьюсь, думаю, к нему, будем дружить. А только твой Гоша охраняет тебя во все глаза, никого не подпускает близко. Оно, может, и правильно делает: я ведь маленько увлекаюсь этим… Вином, спиртом. С тобой подружился бы — завязал бы…

— Или меня приучил бы к спирту.

— Но Гоша, что ты, к тебе разве кого подпустит?

— Если придешь с каким делом — не помешает. Был ведь в судейской коллегии, бокс судил — кто тебе мешал?

— Дак судил. Потому что ты просил. И получается так от случая к случаю. Спортом-то надо заниматься серьезно, а мне уже…

— Э-э, парень! Это не поздно. Как и учиться… Кстати, не собираешься поступать в учительский институт? В Южно-Сахалинске открылось заочное отделение.

— Н-нет, не думал.

— А я хочу поступить.

— Тебе что не учиться, Москальцов тебя любит, будет поддерживать.

Корабль дрейфовал, тихо шел вдоль берега: дойдя до поселка Мчаги, поворачивал обратно. За Александровском, у поселка Дуэ, снова разворачивался. Чтобы постоянно смотреть на сахалинский берег, друзьям надо было переходить с борта на борт. Попутно общаться и с ребятами.

Но вот на корабле началось какое-то движение: матросы куда-то шли, бежали, трогали предметы такелажа, готовили чалки — выполняли подаваемые в рупор команды.

— Катер, катер идет!

— И баржу ведет!

— Не баржу, а кунгас.

— Нет, баржу!

Катер в самом деле вел баржу, только не на буксире, а связав с ней борта. И вместе, борт о борт, обходят корабль, останавливаются в двадцати шагах, чтоб не ударило волной о корабль. Задвигалась на барже стрела консольного крана. Трос с захватом удерживает спускаемую на палубу корабля пеньковую сетку. На нее ставятся грузы, все переносится на баржу и выгружается. И катер с баржей входят в ковш и становятся под выгрузку. Сейчас же, когда пассажиров порядком укачало, решили свезти на берег. Пограничники командовали с баржи:

— Давай-те этих вот, с детьми, их в первую очередь. Так, попробуем поднять — ну-ка, понесли…

Под женщинами и детьми в это время катились живые волны, нагоняли страх, но сетка стремительно неслась к барже и над пустующей, огражденной бортами впадиной опустилась. С помощью пограничников все разгрузили, и сетка, влекомая тросом, поднялась и понеслась к кораблю. Боксеры с рюкзаками за спиной, с сетками, сумками толклись уже на палубе, ожидали очереди. Пока не попали пограничникам на глаза.