За Отчизну

– Не совсем, достопочтенный отец.

– Мы имеем в виду писцов, корректоров, продавцов пергамента, аптекарей, переплетчиков, книгопродавцев, старателей написанного... ну конечно, и других купцов, что сбывают свой товар университету. Теперь понятно?

– Понимаю, достопочтенный отец.

– Хорошо. Ты, вероятно, слыхал, что немцы - магистры, бакалавры и студенты - твердо решили не принимать королевского декрета о новом порядке в университете. Надо, чтобы ты в беседах с мастерами и купцами растолковал им, что если немцы уйдут из Праги, то они, то есть мастера и купцы, не будут иметь заказчиков,

Вот ты и растолкуй им, какой они понесут убыток, если немцы из университета покинут Прагу. Надо, чтобы чехи-ремесленники возмутились этим декретом, дающим победу в университете проклятым еретикам. Надо разъяснять, что декрет ведет их к разорению, а университет - к гибели.

– Но, достопочтенный отец, осмелюсь сказать, я слишком молод годами, чтобы мастера, люди зрелого возраста, позволили мне их в чем-нибудь убеждать.

– То, что ты молод, - это как раз и лучше. Ты их ни в чем не убеждай - одному-другому внуши эти мысли, а они уже сами начнут друг друга убеждать. А ты будешь вне подозрений. Кто ж заподозрит зеленого юношу в подстрекательстве солидных мужей!

– Теперь мне все понятно, достопочтенный отец.

– Я тебя, сын мой, не предупреждаю, что может случиться, если ты кого-нибудь посвятишь в наш разговор.

Тут вставил свое слово Ян Протива, до сих пор хранивший почтительное молчание. Наклонившись к старику, он быстро сказал ему по-латыни:

– Достопочтенный отец может быть на этот счет совершенно спокоен. Парень навеки связан с нами, и если он нам нужен, то мы ему еще больше. Надо ему кое в чем помочь за его усердие.

Старик кивнул головой:

– Говори. Мы поможем.

Ян Протива обратился к Шимону снова по-немецки:

– Скажи, сын мой, ты как будто хотел поступить приказчиком к купцу Гельмуту Гартману?

– Ничего не получилось, пан мистр. Нужен залог, да еще всякие взносы и угощение. А где взять столько денег? Отец не даст.

Ян Протива поднялся и положил свою тонкую мягкую руку на плечо Шимона:

– Если твой ослепленный ересью отец не желает помочь своему сыну, ему поможет наша общая святая мать - католическая церковь. Когда выполнишь свое задание, приходи ко мне, и мы решим твое дело. Святая церковь непокорных еретиков карает, но преданных ей сынов щедро награждает.
– И, повернувшись к старику, спросил: - Достопочтенный отец, ему можно уходить?

– Пусть идет с миром.
– И как бы про себя задумчиво произнес: - Ремесленники в Праге - большая сила... очень большая... Да, постой!
– окликнул он уходящего Шимона.
– Где этот друг пражского еретика... как его там... ну, купец, что всюду ездит и рассеивает, где только может, семена дьявольского учения?

– Ян Краса?
– подсказал Ян Протива.

– Да, да, Ян Краса. Он сейчас тоже в Праге?

– Нет, ваше преподобие, Ян Краса, как я слышал от отца, в настоящее время где-то в Моравии, и его в нашей семье ожидают в скором времени.

– Вот о ком еще плачет палач!
– проворчал старик.
– Ну да ладно, ступай себе, сын мой.

Шимон снова подошел под благословение и, низко склонившись, вышел. Клирик, что-то напевая, выпустил его наружу. В дверях Шимон спросил клирика:

– Слушай, Генрих, кто этот почтенный священник?

Лицо Генриха выразило крайнее удивление с оттенком снисходительного презрения:

– Неужели ты до сих пор не знаешь магистра Маржека Рвачку, инквизитора святейшего престола в Чехии?

– А-а... Вот оно что!..
– только и мог протянуть пораженный Шимон, проходя на крыльцо.

Когда Шимон вышел на улицу был уже поздний вечер. Улицы были пустынны. Изредка доносились гулкие голоса перекликающейся стражи.

Шимон остановился в раздумье. Куда же идти? Одному идти домой через всю Прагу в такое позднее время небезопасно... Но скоро он нашел выход из затруднения:

"Ведь тут, совсем рядом, есть хорошенькое место, где всегда собираются немецкие приказчики, - шинок "Добрый Клаус". Пойду туда, повеселюсь, а потом вместе идти будет не страшно". И бодрой походкой, напевая веселую немецкую песенку, Шимон направился вдоль по темной улице. Настроение у него было самое радужное.

А что, если в самом деле мистр Ян Протива и инквизитор Маржек Рвачка помогут ему стать приказчиком у толстого Гартмана? Ведь тогда он и в доме Зуммера будет в почете. Шутка ли: приказчик у самого Гартмана! Пожалуй, старик Зуммер не будет возражать насчет своей дочки Эрны. А что он, Шимон, чех, а не немец, так ведь чехи разные бывают. Если он будет усердным и проворным, так и в этом деле магистр Маржек Рвачка ему поможет. С инквизитором ссориться никто не захочет.

Ну, а если он станет зятем старого Зуммера... Ого-го-го!.. Шимон в увлечении даже присвистнул и не заметил, что попал ногой в скользкую грязную лужу, и растянулся в вонючей жиже.

– Будь ты проклята трижды!
– заворчал он, поднимаясь и стряхивая с себя воду.

Невдалеке в одном из домов светилось окно, и оттуда доносилось громкое нестройное пение. Шимон пересек улицу и прямиком направился в шинок "Добрый Клаус".

В день 29 апреля были назначены выборы ректора университета. Заседание было бурное, немцы не допускали выборов по новому положению, так как старые должностные лица не сложили свои полномочия.

Ректор Геннинг фон Бальтенгаген бросил упрек Яну Гусу в том, что Ян Гус и его приверженцы нарушают клятву хранить устав университета. Ян Гус встал и заявил:

– Жители чешского королевства, настоящие чехи, как светские, так и духовные лица, в силу королевского декрета должны пользоваться особыми привилегиями в совещаниях и управлении, в занятии первых мест и должностей для успеха и чести короля и королевства. Король Вацлав даровал жителям своего королевства - чехам - в Пражском университете три голоса, чем оказал им предпочтение перед тевтонами.

Среди немецких магистров пронесся ропот негодования. Тогда поднялся магистр Рудольф Мейстерман - грубый, рослый, с рыжеватыми, подернутыми сединой волосами и бородой. Глядя с ненавистью на Яна Гуса, Мейстерман с сильным саксонским акцентом выкрикнул:

– Нас, немцев, в университете большинство! Мы тут хозяева, и не чехам господствовать в университете! Ваше дело - учиться у нас и быть нам благодарными за это.

Ян Гус продолжал стоять спокойно и только чуть усмехнулся.

Когда на минуту шум в зале затих, раздался ровный, звучный голос Яна Гуса:

– Чешские ученые превзошли немецких и поднялись во всех науках выше иностранцев.

В зале поднялся неистовый рев. На Гуса и его друзей сыпались проклятия, угрозы и площадные ругательства.