За полвека до Бородина

Девизом ордена стали слова: «За любовь и верность». Орденом святой Екатерины награждались только женщины, проявившие заслуги на службе отечеству. (Самодержавный произвол, проявлявшийся в чем угодно, проявился однажды и в награждении этим орденом, когда его кавалером стал мужчина — Александр Александрович Меншиков, сын знаменитого Александра Даниловича Меншикова. 5 февраля 1727 года он получил этот орден за то, что однажды появился на придворном маскараде в полумаске и женском платье. Никто не мог узнать прелестную незнакомку, пока заинтригованная императрица Екатерина I не приказала снять с лица таинственной дамы маску и была столь сильно поражена метаморфозой юноши Меншикова, что тут же велела наградить его орденом святой Екатерины.)

А теперь снова о Елизавете.

Она любила не только наряжаться, но и сладко поспать — как правило, от семи часов утра до двух–трех часов пополудни — и много и хорошо поесть и попить. Правда, насколько изысканна была она в нарядах, предпочитая всем иным модам парижские, настолько проста была в пище — блины, щи, гречневая каша и кулебяки оставались ее излюбленными блюдами всю жизнь. И если бы не танцевала все ночи напролет, то была бы необычайно толста. Но благодаря бесконечным танцам, маскарадам, увеселительным прогулкам, очень часто пешком или верхом на коне, а также и многодневным охотам, она была просто полной, вальяжной дамой.

Ей шли мужские костюмы, и «императрикс» чаще всего появлялась то в виде французского мушкетера, то казака–запорожца, то голландского матроса. «Одевшись в мужское платье, представляла она собою очень красивого и статного мужчину, имеющего героическую походку, сидящего прекрасно на лошади и танцующего с приятностию», — писал все тот же Болотов. И добавлял: «Она любила художествы и пиршествы».

Заметив однажды, что многим придворным дамам эти наряды не к лицу, она настояла, чтобы все женщины появлялись на маскарадах только в мужских костюмах. Милыми ее сердцу «художествами» были не только балы и маскарады, но и театр, гулянье, фейерверки, без которых не обходился ни один праздник, псовая охота и даже богомолье.

Государыня хотя и ходила на богомолье всегда пешком, да только как «ходила»! От Москвы до знаменитого монастыря — лавры Троицы — хотя и было всего–то шестьдесят верст, а проходила она их за месяц. В путевых дворцах, построенных по дороге, живала она по нескольку дней и бывало, что в иной день, выйдя по солнышку в дорогу, к вечеру преодолевала «императрикс» три–четыре версты.

Забавы и увеселения составляли не только большую часть жизни Елизаветы, но и являлись главным ее содержанием. Говорили, что и французский язык выучила она не затем, чтобы вести беседы с галантными иноземными министрами–резидентами, но чтоб читать любовные романы, следить за парижскими модами и, главное, получать плезир от французского театра, комедиантов коего она содержала в столице на жалованьи и привилегиях штаб–офицеров гвардии.

Елизавета Петровна не выходила замуж, хотя поговаривали, что тайно обвенчалась с Алексеем Григорьевичем Розумом — сыном бедного казака, придворным певчим, в которого влюбилась безоглядно.

Однако же из–за ветрености нрава любила потом и многих иных, но более всего скромного и малознатного костромского дворянина Ивана Ивановича Шувалова, поначалу состоявшего при ней слугою.

Детей у Елизаветы Петровны не было, и потому, беспокоясь о будущем престола, призвала она к себе племянника — сына своей рано умершей сестры Анны Петровны.

Была Анна Петровна, еще при их отце, просватана за немецкого герцога Карла, имевшего во владении земли в Голштинии и Шлезвиге. Там, в Голштинии, родила Анна Петровна сына, нареченного Карлом Петром Ульрихом. Ребенок рано осиротел, и августейшая бездетная тетка сначала объявила его наследником российского престола, а затем и выписала к себе в Санкт — Петербург.

В 1745 году семнадцатилетнего наследника престола женили на Софье Августе Фредерике Ангальт — Церб–стской, которая, по приезде в Россию, приняла православие и стала называться Екатериной Алексеевной. Карл Петр Ульрих тоже принял православие и стал именоваться Петром Федоровичем. (Заметим, что если по женской линии у Петра Федоровича дедом был русский император Петр I, то по мужской — шведский король Карл XII, и вследствие этого он одновременно был наследником и шведского трона. Однако даже такое родство и такая «порода» не помогли, и Петр Федорович являл собой ярчайшее доказательство того, что на потомках великих людей природа отдыхает.)

Следует отметить и еще одно обстоятельство: будущий император Петр III был последним в династии Романовых, в ком оставалось пятьдесят процентов русской крови. С этих пор и до самого конца наследники русского престола брали жен только из Германии, и таким образом российский императорский дом чем дальше, тем больше превращался в совершенно чужеродное явление на русской почве.

И все–таки даже не в происхождении было дело: тот же Яков Брюс тоже по части родословия не подкачал — был прямым потомком шотландских королей, однако ж славу свою не в том видел и за честь почитал не только благородное происхождение.

С Петром Федоровичем дело обстояло иначе.

С какими бы мерками мы к нему ни подходили, кроме как ничтожеством назвать его было нельзя.

Поселившись в России, он с самого начала возненавидел и страну, которой ему предстояло править, и ее народ. Кумиром же для себя избрал прусского короля Фридриха II, и из нескольких масонских орденов Петр отдал предпочтение тому, во главе которого стоял властитель его дум.

Верный брат–каменщик писал почтительные письма своему гранд–метру, сиречь гроссмейстеру, и хотя и получал и ответные эпистолы, да только переписка сия шла на пользу лишь одному из двух корреспондентов, а именно Фридриху, умному, дальновидному, просвещенному, игравшему своим поклонником столь же легко и просто, как великовозрастный Петр Федорович играл оловянными солдатиками.

А теперь еще раз нарушим хронологию и заглянем вперед.

Елизавета Петровна умерла 25 декабря 1761 года, оставив трон этому тридцатитрехлетнему недорослю.

Болотов писал: «Елисавета лежала еще во гробе, а Петр уже пировал с непотребными своими друзьями и с итальянскими певцами, вкупе с их толмачами, разговаривая на пиршествах въявь обо всех самых величайших таинствах и делах государственных».

Став императором, голштинский Митрофанушка и вконец распоясался: он был почти всегда пьян, а любимое свое английское пиво и крепчайший голландский табак — кнастер велел носить за собою, где бы он ни был.

Под стать императору было и его окружение — кто не пил с ним вровень, тот не мог рассчитывать ни на какой государственный пост. Более того, первые сановники империи пытались во всем подражать Петру III, часто искусственно низводили себя до его уровня, — перепившись, они играли, как малые дети, боролись, толкались, пинались.

Портрет гранд–метра висел теперь уже не только в кабинете, но и над постелью Петра III. И эта приверженность демонстрировалась не когда–нибудь, а в годы войны России с Пруссией, королем которой и был Фридрих.

Дело кончилось тем, что во дворце возник заговор в пользу жены Петра — Екатерины. Верные ей гвардейские офицеры схватили «урода», как называли они Петра между собой, и убили.

На престоле оказалась Екатерина.

Но сегодня — в день крестин своего сына — Петр Федорович был на вершине жизненного успеха, и многие из собравшихся здесь сановников и придворных, хотя и знали, что представляет из себя великий князь, в этот день готовы были простить ему многое и не столь взыскательно судить его.