За порогом боли

Крест был против того, чтобы чеченцы влезли в их регион, но Ваха очень грамотно построил разговор, основывая его на воровских понятиях. До того грамотно, что Крест ничего не мог возразить, чтобы не попасться на неуважении к «закону». А Артем молодец, хотя и «фильтровал базар», но говорил смело, на грани. Не зря он кандидатскую защищал, мозги есть.

Крест чувствовал, что Артем здесь ни при чем, но все было против него. Кабак – Артемовский. Именно Артем настоял на том, чтобы охраны не было, да и джип его целехонек. Плохо это пахнет.

Наконец Саня-Рык не выдержал:

– Гостю – тачку! А мою кто вернет? Ты? Нулевый «Мерс»! Охраны, бля, не надо! Я отвечаю! Давай, б…, отвечай! – Рык вовремя «притормозил», поняв что в данной ситуации и конкретной фразе слово, которое он проглотил, было бы воспринято, как прямое оскорбление. А таких вещей Артем не прощал. В их мире расслабляться было нельзя.

– Со своими тачками сами разберемся! – огрызнулся Артем. – Это наш город и если мы здесь чего-то стоим, то и за тачки ответственных найдем.

– Ваш город, говоришь? – Ваха оскалился. – Хочешь, чтобы весь город одному тебе принадлежал? Смотри, не надорвись. Когда самолет в Москву?

– В семь утра, – ответил Рык.

– Пошли, пацаны, тачку ловить. Проводите меня. Пусть хозяин кабака сам с ментами разбирается.

Рык двинулся за чеченцем, но остановился, глядя на Креста.

– Идешь?

– Крест, Жорик, вроде, помер! – крикнул вдруг кто-то от горящих машин.

– Нет! – с явным облегчением ответил Крест. – Там с моим человеком что-то. Я его на крыльце оставлял. Если живой, скажет, кто это был.

– Как знаешь. – Рык пошел догонять Ваху.

Когда они скрылись за углом, стены соседних домов озарили голубые сполохи и по ушам резанули несколько милицейских сирен.

– Как всегда, вовремя, – сплюнул Артем.

Макс слонялся по квартире, как неприкаянный. А, поскольку, по однокомнатной квартире особенно не погуляешь, ему было вдвойне муторно.

На следующий, после диверсии, день позвонил Юрий Николаевич, поздравил с успешно сданным экзаменом, и распорядился, чтобы в ближайшую неделю Макс четко выходил на связь, так как возможны следующие задания «по горячим следам». Напоследок Юрий Николаевич слегка пожурил Макса «за чрезмерное усердие», посоветовал быть аккуратнее, и повесил трубку.

Макс недоуменно пожал плечами, но все прояснилось на следующий день, когда Кирилл, вернувшийся из вылазки «в народ» и за провизией, молча бросил перед Максом свежий номер «Вестника» и уселся напротив.

«ТЕРРОРИСТИЧЕСКИЙ АКТ В ЦЕНТРЕ ГОРОДА», – аршинными буквами кричал заголовок на первой полосе. Статья за подписью Евгения Лосева, то есть Джона, сопровождалась тремя фотографиями: вход в «Черный Дракон», общий вид автостоянки с покореженными остовами машин, которые уже убирались аварийщиками (Макс поцокал языком, оценивая оперативность фотокорреспондента, успевшего только к «раздаче слонов»). Третьим был портрет молоденького парня с аккуратной стрижкой и большими, широко распахнутыми глазами. На фотографии ему было лет шестнадцать, и Макс с трудом узнал того нагловатого юнца, что пытался ему помешать. Макс задержал взгляд на портрете, чувствуя смущение, и начал читать.

Из статьи следовало, что прошлой ночью на стоянке был совершен террористический акт – взорваны три автомобиля известных в городе бизнесменов и их иногороднего партнера. Бизнесмены Рыков, Пронин (такую «милицейскую» фамилию носил Крест) и оказавшийся на месте теракта их товарищ Артемьев прокомментировать случившееся отказались, при этом Артемьев дал понять, что опасается мести рэкетиров (Макса покоробило от такой наглости и издевки). Анонимный представитель правоохранительных органов, считающий вышеозначенных коммерсантов лидерами преступных сообществ, охарактеризовал теракт, как внутрибандитские разборки, высказал сомнение в раскрытии этого преступления и предсказал скорую вспышку бандитских войн. По его мнению, инцидент был вызван разногласиями «крестных отцов» города в вопросе сбора воровского «общака». А то, что это случилось на территории, контролируемой «зареченскими» группировками, наиболее легализовавшими свой бизнес, и то, что остался цел автомобиль Артемьева, которого этот представитель органов считает лидером «зареченских» бригад, довольно ясно говорит о том, откуда подул ветер. Сам же Джон высказал сомнение в однозначности случившегося, допуская возможность провокации с целью столкнуть лбами наиболее преуспевающую «зареченскую» команду с остальными бандами.

В конце статьи говорилось, что при взрыве был тяжело ранен случайный прохожий – 19-тилетний Георгий Покровский, который той же ночью умер в реанимации не приходя в сознание. Мать Георгия и его супруга, на которой он женился месяц назад, находятся в шоке от такой нелепой гибели. Организацию похорон взяли на себя друзья покойного.

Макс отбросил газету, и опустил голову на руки, чувствуя себя не в своей тарелке. «Мать, молодая жена, нелепая гибель, в шоке…» – эти слова вертелись в его мозгу, как зубчатые колеса, цепляясь за остатки не иссохшей еще окончательно совести и сострадания.

Через пару минут он поднял трубку телефона и набрал свой рабочий номер. Джон ответил сразу же. Осудив своего «неблагодарного коллегу» за долгое молчание и исчезновение без предупреждения, он вое же дал адрес Покровского, поинтересовавшись:

– А на фига он тебе? Не сидится в отпуске?

– Кое-что проверить надо, – уклончиво ответил Макс и поскорее распрощался. Макс посмотрел на Кирилла. Тот пожал плечами, но согласно кивнул:

– Завтра?

– Да. На Гоголя, где новостройки.

Макс сам сел за руль. Чтобы не дергаться, ему нужно было чем-то заняться. Названный адрес они нашли быстро. Дом, в лучших советских традициях, смотрел окнами во двор, а подъездными дверями – на дорогу. Макс пристроил «восьмерку» к обочине на противоположной стороне улицы и достал бинокль. Он заметно нервничал и сам не мог понять почему. Ведь уже далеко не первый человек погиб от его руки, но таких чувств он еще ни разу не испытывал. Смущение, стыд, чувство вины и злость на себя. Чего он трясется-то? Сдох бандит. На земле стало чище…Но пальцы подрагивали, в животе было холодно и глаза не могли сосредоточиться на одном предмете…

Возле подъезда кучковались соседи, оживленно делясь впечатлениями. В ожидании прошло несколько минут и, вдруг, произошло какое-то движение. Из подъезда стали выходить люди, появился оркестр, и, наконец, суетясь в узких дверях, несколько мужчин вынесли гроб. Следом за гробом вышла высокая девушка в чёрном. Она была бледна, но двигалась уверенно. За ней двое парней вывели под руки худую женщину с заострившимся от бессонницы лицом. Ноги ее подкашивались и без посторонней помощи она, похоже, передвигаться не могла. Бессмысленным взглядом она смотрела на лицо сына, обработанное специалистами из похоронного бюро, не узнавая родных черт.

Макс с трудом проглотил комок и закрыл глаза. Это он подрезал крылья этой матери. Это он поставил точку на ее жизни…Макс открыл глаза и застыл…

Из подъезда выходили люди. Один за другим. Много людей. Они выстраивались у гроба мрачной толпой. Одни парни, молодые, здоровые. С такой узнаваемой внешностью. Кожа, кашемировые полупальто и кепки, несмотря на очень теплый день, короткие стрижки, золотые печатки на пудовых кулаках, и цепи на бычьих шеях.

Макс содрогнулся. Сердце забилось редко и громко, как паровой молот, заколачивающий сваи. Он не отрывал остановившегося взгляда от этой толпы. Их было человек пятьдесят. Одна молодежь и среднее звено. Старшие не приехали. Они помянут своего «бойца» потом, перед остальными, поддерживая миф о братстве, о «семье»…