За право летать

– Дорогой Халиль! – медленно прочел он. – Вынужден тебя обеспокоить вопросом: не оказалось ли среди погибших людей существ другой расы, очень похожей, но все же другой…

– Даешь мне этот, – сказал похититель, мягко и стремительно вынул из рук принца радиограмму и блокнот – и исчез за дверью. Второй молча встал в дверях, чуть сгорбившись; Халиль понимал, что на любое враждебное действие последует стремительный и, вероятно, смертельный бросок…

Через несколько секунд, показавшихся очень длинными, в рефрижератор скользнули ещё трое таких же, но поменьше ростом. Каждый поднял на руки тело погибшего соплеменника, беззвучно пронесся мимо замерших землян… Они исчезли, а страж у двери внимательно посмотрел на остающихся – будто запоминая. Глаза у него были желтые. И – вертикальные зрачки…

Санкт-Петербург, Россия

Саньку все ещё лихорадило – и в прямом смысле: температура прыгала, как ей вздумается, бывало и тридцать пять, и тридцать восемь, – и в каком-то другом: время вокруг него то ускорялось, то почти останавливалось, и к этому невозможно было приспособиться. За окном почти всегда была ночь. Изредка где-то внутри словно срывался какой-то рычажок, тело мгновенно становилось мокрым и ватным – и тогда Санька засыпал, койка засасывала его, как жидкая теплая грязь…

Снилось все время одно и то же: летящие в лицо комки пламени. Это было невыносимо. Но потом приходили Юлька, полковник Адам, какая-то незнакомая маленькая женщина, Пашка с Анжелой, ушастый – и забирали его оттуда…

…Ушастый пришел, когда Санька уже перестал его ждать. Скользнул под одеяло, вытянулся рядом, уткнулся головой в подмышку, рядом с сердцем. От него исходило легкое шелковистое, волнистое тепло. Санька попытрлся его погладить, но рука не послушалась, упала. И почти сразу захотелось спать, но не провально, не засасывающе – а легко и сладко. Он ещё чувствовал, как ушастый выбирается из-под одеяла и толкается где-то внизу, в ногах, скрипнула сетка, потом кто-то несколько раз подходил к нему, один раз это была мама, он почувствовал её, но открыть глаза не сумел. И все это время ушастый был где-то поблизости, и, проснувшись утром – от упавшего на подушку солнечного луча, – Санька почувствовал этого маленького негодника: он пристроился под матрасом. Санька дотянулся рукой до еле ощутимого холмика и погладил его.

Адам ехал не очень быстро, шестьдесят–семьдесят в час, хотя пустота дороги звала вдавить газ до уровня пола. Просто быстрая езда увлекала его сама по себе, а сейчас хотелось ещё и подумать.

Картинка получалась безрадостная. В сущности, понятно, в чем тут дело: наконец-то впервые за эти одиннадцать лет (всего одиннадцать… ни фига же себе…) появился ещё один принципиально новый фактор: эта парочка, которая чувствовала себя в вакууме, как рыба в воде. Адам не мог представить себе ничего конкретного, но прекрасно понимал, что появление их – пусть не в практическом смысле, но в мировоззренческом хотя бы – сравнимо с прибытием марцалов. Марцалы перевернули жизнь на Земле, сделав что-то прежде важное ничтожным – и наоборот. Но они преследовали какие-то цели: как явные, проговоренные, так и – теперь это уже не вызывает сомнений – скрытые, тайные, темные. Эта же парочка попала на Землю случайно, однако само их появление могло вызвать ничуть не меньшие потрясения. Перемещение в пространстве – и не просто в пространстве, а среди звезд! – без громоздких кораблей, высоких энергий, грубых, сотрясающих пространство насилий над временем… Итак, стало ясно, что это принципиально возможно. Значит, это будет реализовано. Рано или поздно. И что тогда?

Что – тогда?

Обретение какой-то новой, странной, непредсказуемой свободы.

Да. Свободы. Не просто – «степени свободы», а – полной свободы…

И Мартын это понял. Просчитал сразу, как только узнал. И, вероятно, просчитал два десятка отдаленных последствий.

Это. И ещё – невнятная информация о том, что марцалы могут покинуть Землю. Добились того, чего хотели? Или, наоборот, отчаялись? Или что-то еще?

Взять бы языка… какого-нибудь румяного марцальчика… – вдруг отчетливо подумал кто-то внутри Адама. И тут же застыдился, шаркнул ножкой, съежился, исчез. Адам почувствовал, как прилила кровь к щекам. Ф-фу… чего только не придет в голову спьяну…

Отмазался. Ладно, пусть будет «спьяну». Запомним.

Двести пятьдесят граммов под хорошую закуску… и как результат – несколько секунд свободомыслия…

Он хотел по примеру Ромки специально подумать еще, но в этот момент буквально под колеса бросился человек. Адам ударил по тормозам, остановившись буквально в полуметре от высокого худого старика, раскинувшего руки крестом.

С третьей попытки удалось отстегнуть привязной ремень. Потом ещё – долго искать дверную ручку. Потом оказалось, что ноги подгибаются…

Старик стоял и трясся крупной дрожью. Он, кажется, тоже понял, что сейчас могло произойти. И только чудом не произошло.

– Х-христом Б-богом… – выговорил он. У него были белые и очень легкие волосы, шапкой стоящие вокруг головы. Ветерок шевелил их.

– Вы с ума сошли? – спросил Адам.

– Не знаю… – с замороженной ровностью голоса ответил тот. – Нет, наверное. «Скорая» все не едет, а она уже рожает, понимаете? Уже кричит…

Адам вдохнул. С трудом выдохнул.

– Куда ехать?

– Здесь, здесь, – засуетился старик. – Здесь, рядом…

– Садитесь. Показывайте.

Тот, который недавно предлагал захватить языка, теперь судорожно перелистывал страницы «Справочника спасателя», попутно вспоминая, что там такое говорили и показывали на практических занятиях…

Оказалось действительно рядом. Молодая растрепанная рыжая женщина в солнечно-ярком сарафане и темном бесформенном лохматом пиджаке, наброшенном на плечи, сидела в страшно напряженной позе, одной рукой опершись о спинку подломанной скамейки, а другой – придерживая неестественно большой живот. Лицо её, пятнистое, залитое слезами, выражало тупое отчаяние.

– Вы уже знаете, куда ехать? – спросил Адам старика.

– У нас было направление в имени Отта, но… туда не проехать, и машину, которую они сюда отправили, задержали…

– Кто? Почему? – спросил недоуменно Адам, и вдруг до него дошло: сегодня же первый день «разграбления»… гуляет детвора…

Бог ты мой!.. Конечно, центр перекрыт – или почти перекрыт.

Женщина застонала.

– Поблизости роддом есть? – спросил Адам.

– Да, но… нам сказали, только в Отта…

– Что-то сложное?

– Ну… – Старик вдруг скривился, словно сам хотел застонать. – Двойня у нас. И… в общем…

– Не надо, Митя, – выдохнула женщина. – Зачем?.. – И снова протяжно застонала.

– А чего? – почти завопил старик. – Чего скрывать-то? Марцальские это детки…

– Понял, – подчеркнуто спокойно сказал Адам. – Садитесь скорее. Я знаю, куда везти.

– Куда?

– В госпиталь КОФ. Это на Пискаревке. Рядом с Мечниковской. Даже не рядом, а пара её бывших корпусов. Там есть родильное отделение и специалисты.

И возможность послать вооруженный конвой за любым врачом в городе, подумал он. Никакие разгулявшиеся пацаны не смогут преградить дорогу…

– Откиньтесь, – велел он, размещая тяжелую неповоротливую женщину на заднем сиденье. – Дышите глубоко. Расслабляйтесь изо всех сил…

– Бо-ольно… – простонала она.

– А воды отошли? – вспомнил он что-то из справочника.

– Да-а…

Плохо это или хорошо, Адам не знал.

Чуть не забыли пакет с какими-то неимоверно важными вещами. Старик на заднем сиденье не поместился, сел рядом с Адамом, тут же перегнулся назад – гладить руку и утешать… Адам гнал так быстро, как позволяла дорога, пустынная, но донельзя разбитая. Глайдеры, хоть сами шли мягко, что-то в дорожном покрытии портили куда сильнее, чем колесные машины. Он объехал одну выбоину, другую, подпрыгнул на ухабе… Женщина вскрикнула, старик тоже вскрикнул.