За пределом
Шрифт:
Но на то мы брат и сестра, что знаем друг друга хорошо — Наталиэль знает, что я так не сделаю. А я знаю, что она знает, и она об этом знает.
— Ладно, пойду собираться тогда, — вздохнул я. — Давай кушай, а то кожи да кости.
— Это всё мой метаболизм. Завидуй молча, ведь я могу есть, сколько захочу, в отличие от тебя.
— А мне зимой не холодно! — хлопнул я по пузу, по которому аж волны пошли, чем вызвал её смех.
Люблю, когда сёстры смеются. В их голосе всегда было что-то искреннее.
Хоть мне и не надо было сегодня в школу, я всё же взял портфель для
— Ты не опаздываешь? — заглянула она ко мне.
— Если только немного. Закроешь за мной?
— А ключи?
— Сегодня физкультура, не хочу, чтоб вытащили, — спокойно соврал я. Не хочу, чтоб их случайно получил кто-то из моих работодателей.
— У тебя каждый день физкультура. Постоянно их оставляешь.
— Могу расписание показать, — спокойно ответил я.
Меня не бесила их приставучесть, если только немного и скорее по-доброму. В конечном итоге обо мне беспокоятся. Семья, это вообще практически единственные в мире, кому я готов доверять. Есть ещё один человек, но тут семья — однозначная и абсолютная надёжность.
— На всё отговорки, — поморщилась она. — Вот, малыш, доиграешься же.
— Все мы когда-нибудь доиграемся, — пожал я плечами и вышел из комнаты, поцеловав её по пути в щёку.
Натали до сих пор не знала ничего о другой моей жизни. Знала только то, что это нелегально, но не более. А я не считал правильным её посвящать. Она ничем помочь не сможет, а только нервы себе изведёт, вот и всё. Так что смысл?
— Ладно. Наталиэль, пока! — крикнул я ей на кухню.
— Пока! — донеслось до меня.
— Ты сегодня на работу, кстати? — поинтересовался я.
— Нет, сегодня у меня выходной. Ты опять поздно вернёшься?
— Как получится, — пожал я плечами, ещё раз чмокнул её в щёку — наша традиция, поцелуев в щёку мало не бывает, — и вышел. — Давай.
— Не дам, — разулыбалась она, показала язык и закрыла дверь.
Сейчас было девятое ноября. Два месяца работы на добрых и отзывчивых людей с пистолетами.
На улице уже было холодно, приходилось одеваться значительно теплее. Температура ещё не пробила ни разу ноль, но висела в районе трёх-пяти градусов, не спеша ни падать, ни подниматься. Это я по лужам судил, которые ещё не застыли.
Заберут как обычно, значило то, что мне надо было дойти до конца этой улицы, откуда не видно моего дома и где меня обычно высаживает Сирень. Здесь было далеко от моего дома, так что можно было не беспокоиться, что кто-то из соседей случайно или намеренно увидит, кто меня сюда возит.
Там я её и увидел. На всё том же старом хэтчбеке, который жалобно тарахтел около тротуара. Сирень, облокотившись попой на переднее крыло, стояла и курила.
Вот на неё затявкала какая-то мерзкая маленькая собачка, визгливо и противно, и Сирень без раздумий бросила в неё окурок. Спокойно достала пачку, закурила другую. На что тут же среагировала какая-то старая бабка.
— Эй! Ты чо делаешь!? — это, наверное, самая заезженная фраза и самая часто слышимая от всех людей
пожилого возраста. — Убирайся отсюда немедленно! Стоит, дымит тут! В животных окурки бросает.— Зришь в корень, старая, бросаю только в животных, — и тут же бросила окурок, но уже в бабку. — Катись отсюда, бабка, пока я тебе зубы оставшиеся в асфальт не вбила.
Я ничего не имел против старых людей, но был в корне не согласен с аксиомой, что старших надо уважать. Никто не будет уважать бомжа, даже если ему за сотню лет. Он бомж, его никто не знает и никого не волнует, что он старше. Так почему я должен уважать старших просто за возраст, если они глупее меня? Терпеть их грязные слова, если первый раз их вижу, и они никто для меня.
Потому, глядя на эту небольшую сценку с бабкой, я почувствовал лишь удовлетворение. Моё настроение поднялось на несколько пунктов.
Глава 15
— Ты что так долго? — нахмурилась она, прогнав бабку и закуривая уже третью сигарету. — Я тут от агрессивных бабок отбиваюсь.
— Окурки не надо разбрасывать, — спокойно заметил я. — Давай, поехали.
— Раскомандовался, — фыркнула она, села в машину и принялась дымить уже внутри. Хоть окна можно было открыть, чтоб весь этот кумар выдуть. Хотя ручки стеклоподъёмников так скрипели, что иной раз казалось, что закрыть окно я не смогу.
Мы медленно катились по осеннему серому городу, который даже своими неоновыми вывесками не мог воссоздать атмосферу жизни. Не зря осень считают временем смерти. Весной всё рождается, летом живёт, зимой спит, а осень… Она серая, влажная и меланхоличная.
— Зачем нас созывают?
— Приедешь, скажут, — отрезала она.
— Грубиянка.
— Молчи, мягкий. Раздражаешь.
— Не буду тебя больше обнимать, Сирень. Злая ты.
— Больно нужно, — демонстративно махнула она волосами. Но проходит пять минут… — Но мы же друзья?
— О боже, какой же ты великовозрастный ребёнок… — вздохнул я.
— Я тебя старше так-то! — взмутилась она.
— Вот это и странно…
Мой запас прочности, отведённый на Сирень, исчерпался очень быстро. Остальную свою часть прочности я оставил на Малу и Алекса. Оба могли буквально вытягивать в струну нервы. Один своей неуравновешенностью, другой — вечно хорошим настроением. Это не считая остальных людей, с которыми мне по зову работы приходится встречаться. Одни пытаются наехать и втоптать в грязь, другие — наколоть. Но пока что я держусь и не даюсь.
Когда мы въехали в центр города, Сирень начала кружить по району, пока не выехала к нужному дому, около которого и остановилась. Здесь располагалась целый ряд кафешек на первом и даже втором этаже. И одно из названий мне было уже знакомо, хотя я и ни разу там не бывал.
«Свеча» была скорее ресторанчиком с демократичными ценами, чем кафе. Отличное место для влюблённой парочки, которая хочет не только поесть, но и полобызаться. Когда мы вошли внутрь, то оказались в довольно приятном тёмном и тёплом помещении, настраивающем скорее на романтику, чем на дела. Хотя, зная Малу, не удивлён, что он выбрал именно это место.