За Русь святую!

— Кто это сделал? — Кирилл кивнул в сторону избитых офицеров. — Я спрашиваю, кто? Какой мерзавец решил поднять руку на командира? Какой мерзавец, не выдержав вида буйствующей толпы и строгости приказа, поднял руку на офицера?

Волынцы молчали. В казармы заходило все больше и больше оказавшихся в распоряжении Кирилла солдат.

— Трусы, — в сердцах бросил Сизов. — Исполнять приказ — это не для вас, а убивать своих командиров — точно по вам! Вы не люди, вы просто трусливое отребье, недостойное носить солдатскую форму!

Кирилл начал входить в раж. Видя людей, боявшихся посылки на фронт, но не испугавшихся убить своих же офицеров, поднять мятеж, он чувствовал, как вскипала ненависть.

— Пока вы тут играете в революцию, ваши же соотечественники на фронтах гибнут. Трусы! — Фраза, брошенная в толпу волынцев, вернулась… револьверной пулей!

Кирилла откинуло назад: он растянулся на полу, раскинув руки в сторону, закрыв глаза. На мундире Великого князя отчетливо виднелась дыра, проделанная пулей. Моряки из Экипажа, увидев павшего командира, уже вскинули винтовки, готовясь дать залп. Послышался мат: волынцы услышали все, что о них думают.

Выстрелы… Матросы Экипажа палили по волынцам, мстя за контр-адмирала. Люди падали, запрокидывая головы, заваливаясь назад, хрипя или крича, матерясь или безмолвствуя. Русские убивали русских…

— Отставить, — выкрикнул Кирилл. — Черт побери, отставить! Прекратить!

Еще несколько выстрелов — и стало тихо.

Люди вокруг таращили глаза на восставшего из мертвых Кирилла. Великий князь, морщась, поднялся на ноги. Опустил свой взгляд вниз, на китель, в котором темнело два «пятнышка» — дыры от пуль. Оказывается, выстрелов было два, но их звуки слились в один… Кирилл же, судя по всему, даже испугом не отделался. А вот другим… другим так не повезло…

Двадцать или тридцать трупов, не меньше. Еще вдвое больше — раненых. Кирилл нервно сглотнул, зажмурил глаза: он не хотел, всеми силами противился картине, полной алых красок. Уже слишком много крови стоила эта революция. Но Сизов все же решил продолжать, он взял на себя ответственность, он поднял свой крест, который с каждым вздохом становился все тяжелее и тяжелее…

Кирилл потрогал двумя пальцами одну из дыр в мундире: пуля застряла в панцире Черепанова, который загодя надел Сизов. Металлическая пластина спасла ему жизнь. Но если бы он мог своею жизнью заплатить за чужие смерти, спасти сотни тех, кто уже погиб и кому только предстояло погибнуть в жерле революции, — Кирилл сделал бы это незамедлительно. Но ничего не дается так просто…

— Видите, до чего довели вас глупость и проклятые агитаторы с провокаторами? Вы убивали людей на демонстрациях, теперь убивают вас. Запомните эту сцену. И когда кто-либо когда-либо в вашей жизни станет призывать вас вскинуть дула ружей ради блага революции, ради какого-то идеала — вспомните эту ночь. Может быть, это воспоминание направит вас по правильному пути.

Кирилл сжал кулаки и, демонстративно повернувшись к замершей в онемении и оцепенении солдатской массе, направился прочь из казарм, на ходу приказав:

— Здесь — делать то же самое, что и у павловцев. Никого не впускать и не выпускать. Не уходить отсюда. Только по моему личному приказу. Поняли? Личному!

Люди молча провожали ошарашенными взглядами Кирилла. Почерневший от грязи китель, зажатый в правой руке револьвер, спина, ровная, как линейка… Но никто не видел, как дрожал подбородок Великого князя — от страха. Кирилл так до конца и не смог поверить, что спасся, что выжил. Этот гром выстрела… И мощный удар в живот, бросивший его на пол… Это было страшно, невероятно страшно…

На улице, вдохнув морозного воздуха, чуть-чуть успокоившись, Кирилл сел в броневик. Завели грузовики. Путь теперь лежал к Таврическому дворцу, туда же должны были направиться кадеты, юнкера и надежные части — Кирилл решил, что надо сделать за Хабалова его работу…

Занимался рассвет. Первые лучи солнца освещали волнующийся город. Грузовики и броневики оцепили Думу, к которой стекались со всех концов города люди, не знавшие, что происходит, и думавшие, что в Таврическом они найдут ответ.

А депутаты сами оказались в замешательстве. До них уже дошли известия о мятеже волынцев и павловцев, быстро подавленном усилиями Кирилла Владимировича Романова. К тому же нигде не могли найти Александра Федоровича Керенского: его жена сообщила, что муж поздно вечером направился куда-то, с полным решимости лицом. До этого кто-то ему звонил, кажется, из трудовиков…

Представители левых партий неистовствовали: они обвиняли всех и вся в предательстве народа, избирателей, тех, кто доверился Думе, в новом Кровавом воскресенье. Однако и они примолкли, едва пришла новость о мятеже в Кронштадте: матросы, давным-давно волновавшиеся, подняли красный флаг, перебили офицеров и немногочисленных верных строю сослуживцев и теперь заперлись на острове, громя все, что под руку подвернется…

Удар за ударом в дубовую дверь. Капитан первого ранга Сидорков встал у узкого окна-бойницы, выходившей на воды Балтики. Куски льда плавали по темной воде. Небо только-только начал озарять рассвет: редкие алые лучики прорезали тьму, кромсая ее на части, даря надежду.

— Ух, гад! Заперся! Ломи, братва, ломи! — Петли уже почти не выдерживали. Сыпалась штукатурка.

В Кронштадт как-то просочились вести о том, что запасные батальоны подняли мятеж, что народ вот-вот выйдет на баррикады, требуя мира и хлеба. И полыхнуло…

В крепости собрались самые горячие головы со всего флота, не нюхавшие дыма немецких линкоров и не попадавшие под пули их пулеметов в десантах, не смотревшие на проплывавшие у самого борта мины. Безделье и муштра, вечное, опостылевшее однообразие: многих это может свести с ума, чаще же — может привести к тупой ярости, к желанию поменять, любыми способами поменять, чтобы не так, как раньше, чтобы хоть как-то, но иначе…

Матросы «поднялись», перебив всех офицеров, что пытались удержать их от восстания. Началась бойня, избиение кучки людей толпой озверевших, опьяненных чувством безнаказанности (они-то еще не знали, что устроили за бунт запасным батальонам) балтийцев.

Офицеры-балтийцы не сдались просто так. Они сражались до конца так, как могли. Многие смогли укрыться в кабинетах и арсеналах, закрепиться там с оставшимися верными царю и порядку матросами.

Капитан первого ранга Кирилл Сидорков смог найти защиту за дверью кабинета. Но и за ним «пришли»…

Капитан крутил барабан «нагана», пересчитывая оставшиеся в нем патроны. Три штуки. Много, это очень много. Даже если бы остался только один патрон — этого было бы достаточно.