За семью замками. Снаружи

— Я говорил с твоей Агатой. Она не хочет заниматься шрамом. Только нахер не послала, но понять дала однозначно…

Костя усмехнулся… Вежливая. Его слала. И не раз. Но он какой-то бракованный. Ни нахер не идет. Ни в жопу. Ни в канаву сдыхать. Держится, сука. За жизнь и за неё.

— Пусть думает. Это не горит.

Получив ответ, Гаврила на несколько секунд задумался будто, потом кивнул… Посмотрел на Костю осторожно, заговорил так же…

— Ты знаешь, что случилось-то? Она рассказала?

Спросил, готовился к привычной Костиной острой реакции, получил же только перевод головы из стороны в сторону.

— Толком не объяснила. Мать убили. Её порезали. Подробностей не знаю.

— Ей бы психолога может… Она в стрессе. Это видно.

Гаврила продолжил аккуратно, Костя снова перевел голову.

— Даже говорить не станет. Презирает их. В детстве херню ей втирали. Она считает, что говно это всё. И я с ней согласен.

Гаврила усмехнулся, придерживая рвущееся: «ну вам положено… Муж и жена — одна сатана ведь…».

— Понял тебя. Тогда, если не против, я поезжу к тебе. Разговорю ее немного. Жалко мне девку твою… Видно, что ей плохо…

Костя долго смотрел на подчиненного, потом же выдохнул, кивнув. Он и сам видел, что плохо. Просто абсолютно не понимал, что с этим делать. Отпускать — не может. Секс не помогает. На разговоры она не идет. А Гаврила… Более человечный что ли. Вдруг…

— Только так, чтобы у меня вопросов не возникло, понял?

Получив от Кости угрожающий взгляд и вопрос с наездом, Гаврила не сдержался — откровенно улыбнулся.

— Отелло, блять. Успокойся. Я со своей историей не разберусь никак. Нахер мне в твою лезть-то? Просто правда жалко. Она мне сестру напомнила… Малую мою. Такая же. С иголками. Но хорошая была. Жалко мне таких… С мудаками свяжутся, а потом…

— Не сравнивай. А общаться хочешь — общайся. Только не наседай. Может правда поможешь. Потому что у меня пока… Туго…

Костя признался, Гаврила вздохнул сначала, потом головой покачал, вытягивая ноги, устремляя взгляд в потолок.

В кабинете снова стало тихо. Каждый снова думал о своем, но немного об одном и том же. Что их с детства никто по-человечески не научил. И теперь почему-то всё как-то… Туго…

— Распетляемся…

Гаврила пообещал, Костя кивнул.

— Надеюсь.

Глава 5

Случившееся ночью выбило у Агаты землю из-под ног. В очередной чертов раз, но так сильно и так обидно, что словами не передать.

Она ведь не лукавила, говоря раз за разом, что Костя ей противен. Так и стало. Потому что она — не животное, которое тянет просто потому, что тянет и сил нет сопротивляться. Она — чуть более сложное существо.

Наверное, зря. Наверное, нет смысла надеяться, что к тебе будут относиться вот так — как к более сложному — если изначально ищешь себе просто чувака на потрахаться.

Кто виноват, если влюбляешься в него? Кто виноват, если от него залетаешь? Кто виноват, если он ожидаемо оказывается мудаком-изменщиком? Кто виноват, что это делает тебе невыносимо больно, а он не смиряется?

Во многом одна только ты… И это забивает новые гвозди в и без того накрывшую тебя крышку.

Но раньше у нее хотя бы удавалось вести себя так, как чувствует, а ночью… Она же сама себя подставила. Никто её не насиловал. Утром она всё прекрасно вспомнила. Думала, что спит и ей во сне так хорошо, а оказалось…

Что сначала было очень хорошо не во сне, а потом гадко-гадко-гадко тоже в реальности.

Потому что она искренне не хотела этого умом. Это всё гормоны. Это всё не угасшие чувства. Это всё победа эмоций над разумом. И теперь её такое уверенное сопротивление выглядеть будет… Жалко.

Плача в ванной, Агата чувствовала, как душа выворачивается. Потому что только абсолютный лох после такого не зайдет к ней следующей ночью с ироничным: «не ломайся, детка, сама же набросилась, чё уже выпендриваться?»…

И Костя — не исключение. А у нее сил просто нет…

Она не знала, спит ли он сейчас с кем-то ещё. Как бы ни уговаривала себя, что люто ненавидит, эти размышления вызывали страх и отчаянье… Потому что до сих пор важно, хотя должно быть всё равно.

Но в том, что захочет продолжения банкета с ней — не сомневалась.

В отличие от себя. В себе теперь сомневалась очень сильно. Чувствовала себя, будто человек, потерявший контроль над телом. Связь между приказами головного мозга и реакциями организма разорвана. Руководит теперь не она.

А она…

Жалкая.

Просто жалкая.

То самое барахло.

Мешок со слезами и истериками.

И не на кого надеяться. Не к кому пойти. Уже не впервые в ее искалеченной жизни. Но она успела забыть, как это страшно. Как это больно. Как это сложно, когда тебя окружают люди, но делают они только хуже.

И совершенно непонятно, что она сделала всем людям, которые кирзовыми сапогами с таким удовольствием топчутся по ее судьбе, оставляя разнообразные вмятины в жиже, образовывающейся из стертого в пыль разрушенного мира и пролитых слез, втаптывая в неё же саму Агату.

Она знала, что Костя ушел. Наверное, даже благодарна была за это. Потому что выходить и говорить с ним не было душевных сил. Конструктивно не получился. А жалко… Сколько можно жалко-то?

Чтобы хотя бы немного успокоиться, ей понадобилось несколько часов. Агата понимала, что это ненормально, но сделать с собой ничего не могла.

Всё зависело от других.

Она же просто чувствовала, как ломается.

Устает.

Бояться.

Считать сроки.

Не мочь загуглить даже, что делать-то.

Ждать, когда Костя всё поймет.

Когда она потеряет даже надежду на то, что когда-то ей удастся от него отбрыкаться, освободиться, сбежать.

Он не позволит сделать аборт. Он заставит рожать. Он будет и дальше сводить её с ума, подавая всё так, будто проблема в ней… И может даже отчасти всё действительно именно так, но Агата не сомневалась, что хочет элементарных вещей, право на которые принадлежит каждому. Каждому, а её этих прав лишили. По воле Кости.

Забиться в норку. Зализать рваные раны. Выжить, если получится. Продолжить цепляться за свою жалкую-жалкую бесцветную жизнь. И никогда больше… Ни-ко-гда не рисковать. Сердцем и спокойствием.