За скипетр и корону

– Мы должны дать ему средства встретить опасность лицом к лицу. У нас на севере есть бригада Калика, мы можем предоставить ее в его распоряжение и фельдмаршала Габленца в придачу.

– Наших лучших солдат, – вставил граф Менсдорф. – Впрочем, ведь он стоит на очень важном посту. Ну, а если король Георг ничего этого не примет?

– Тогда, – сказал Мейзенбуг, – обстоятельства заговорят сами за себя. Колебание графа Платена, если тот не захочет сделать решительного шага ни в ту, ни в другую сторону, вызовет недоразумение и недоверие, и приведет наконец к такому положению, которое вынудит Пруссию резко обойтись с Ганновером. Подобный шаг заденет гордость короля и свяжет на севере значительные прусские силы, между тем как мы будем оставаться свободными от всяких обязательств относительно Ганновера, – прибавил Мейзенбуг, усмехаясь. – Однако в Берлине очень сильно ухаживают за Ганновером, – продолжал он, – и когда там был граф Платен, заходила даже речь о семейном союзе.

– Да? – спросил, оживляясь, Менсдорф. – Каком именно?

Мейзенбуг вынул из портфеля письмо и подал его министру, отметив предварительно ногтем одно место.

– Граф Платен пояснил графу Ингельгейму, что он может быть уверен – из этого ничего не выйдет, – сказал Мейзенбуг, потирая руки, пока министр читал, – а в Берлине у нас есть совершенно нам преданный Штокгаузен, который сумеет помешать всякому соглашению.

– Итак, господа, – сказал граф Менсдорф, вставая и возвращая письмо Мейзенбугу, – вы теперь знаете намерения Его Величества; принимайтесь же скорее за работу. Мы с вами еще увидимся у графини?

Оба советника низко поклонились и вышли из комнаты.

Граф Менсдорф с минуту посидел в своем кресле в глубоком раздумье. На черты его легла мрачная серьезность, а взгляд, оторвавшись от ближайшей обстановки, потерялся, казалось, в далеких пространствах.

Затем он медленно поднял голову, окинул взглядом большой полутемный кабинет и проговорил медленно:

– О вы, великие люди, которые здесь, под этими сводами, стояли на страже величия Австрии! Если б вы могли быть на моем месте! Я охотно готов обнажить меч за свое отечество, но править кормилом государства в этом море подводных камней мне не под силу – я вижу перед собой бездну, на краю которой стоит моя милая Австрия, но не могу ее удержать, не могу и оставить места, возлагающего на меня всю ответственность. Я вынужден выжидать на своем посту, потому что я солдат, хотя и не могу действовать как солдат…

Он снова погрузился в глубокую думу.

Вдруг раздался легкий стук у внутренней двери кабинета, и почти непосредственно вслед за этим вошли два мальчика, лет восьми и пяти, сперва осторожно и застенчиво, но, увидев, что граф один, они радостно бросились к нему и обступили его кресло.

Граф Менсдорф вышел из забытья, лицо его прояснилось, и он, улыбаясь, обнял обоих мальчиков.

– Ведь мы еще тебя сегодня не видели, папа! – сказал младший. – И все ждали, когда можно будет проститься с тобой! Покойной ночи, милый папа, – мы должны сейчас идти спать, мы очень устали!

Граф Менсдорф нежно погладил детей по волосам и, притянув к себе поближе, поцеловал обоих в чистые белые лобики.

– Спокойной ночи, дети мои, – произнес он нежно, – благодарю, что дождались меня, – надеюсь, вы весь день были умны и прилежны?

– О да, папа! – отвечали оба мальчика с гордой уверенностью. – Нам иначе не позволили бы посидеть подольше и прийти к тебе!

Глаза министра засветились весело и ласково, и кто бы увидел его сидящим теперь в кресле, обнявшим руками мальчиков и глядевшим на них смеющимися глазами и с кроткой нежностью в лице, тот не поверил бы, что это тот самый человек, который избран судьбой вести великую державу к решительному кризису и приготовить Германии страшную, кровавую катастрофу.

– Спите спокойно, детки, – сказал граф Менсдорф, – да благословит вас Бог! – Он еще раз поцеловал их и, перекрестив, нежно проводил глазами до дверей, но когда они вышли, лицо его снова подернулось тенью.

– Они счастливы, – прошептал министр, – забота не лишает их сна!

Он встал и позвонил.

Вошел камердинер.

– Много гостей у графини?

– Сегодня малый прием, – отвечал камердинер, – но съехалось очень много.

Граф Менсдорф вздохнул, бросил беглый взгляд в зеркало и вышел из кабинета, чтобы показаться в гостиной у жены.

Там между тем общество стало еще многочисленнее и перемещалось взад и вперед по комнатам с большим оживлением. Дипломаты обменялись новостями или заверили друг друга, что ничего нового нет, и примкнули к различным группам, чтобы убить время в легкой болтовне до появления министра. Юноши кружились около молодых дам, и между прочими можно было заметить лейтенанта Штилова в оживленной беседе с молодой особой поразительной, чрезвычайно изящной красоты.

Эта молодая особа, единственная дочь вдовствующей графини Франкенштейн, была та самая, на которую указывал фельдмаршал Рейшах как на предмет внимания Штилова в городском театре. И в самом деле, офицер с особенным увлечением поддерживал, по-видимому, легкую, салонную беседу, причем с необычайным участием смотрел на молодую девушку, которая, подняв на него взор своих больших, темных глаз, вертела в руках веер из белых перьев, гармонировавший изящной простотой с ее совершенно белым платьем, украшенным маленькими букетами фиалок.

– Итак, графиня, – говорил Штилов, – когда вы с вашей фрау маман поедете в Швейцарию, то возьмете меня с собой? Я знаю все лучшие места и буду превосходным проводником.

– Не мне решать вопрос о наших проводниках, но я не сомневаюсь, что моей матери будет весьма приятно встретиться с вами в Швейцарии и воспользоваться вашими любезными услугами.

– Какой бесконечно вежливый ответ, графиня! – сказал лейтенант, хмуря брови. – Слишком вежливый, по-моему. Я, разумеется, знаю, что графиня от меня не отвернется, если встретит, и не откажет в позволении поехать с вами в горы, но…

– Стало быть, наш план готов и все в порядке, – прервала его графиня, тонко и лукаво улыбаясь, – или вам, может быть, хотелось невежливого ответа? Этого вы от меня не дождетесь!

– Вы не добрая, графиня, – отвечал Штилов, кусая губы и тщетно стараясь поймать зубами маленькие усы, – вы очень хорошо знаете, что я имел в виду не обмен пустыми вежливостями, а серьезный вопрос. Я ни в каком случае не желаю быть лишним и обязанным только вежливости вашей матери тем, что меня не прогонят. Вы знаете, – продолжал он через минуту свободнее и горячее, – сколько радостей я ждал от этой поездки… Мне нравится простор природы и чистый воздух гор и я думаю, что и вы также будете восхищаться прелестными долинами и величественными горами, что вы способны понимать природу и вам там будет лучше, чем здесь.

Молодая девушка слушала его, и взгляд ее светился все горячее и задушевнее, потом она вдруг опустила глаза и прервала его с иронией, впрочем, смягченной кроткой улыбкой, игравшей на ее губах:

– Почем вы знаете, что я здесь не чувствую себя в своей стихии?

– Знаю, графиня, – сказал с живостью молодой офицер, – и, зная это, желаю вам сопутствовать и прочесть вместе с вами великую поэму прекрасной природы, но только если вы сами серьезно этого хотите и меня в самом деле охотно возьмете…

– Мы строим планы на лето, – опять прервала она, – а кругом говорят о войне. Кто знает, – продолжала она, и на ее лицо легла тень, – может быть, все наши планы разлетятся как дым или сгорят в огне!

– Боже мой! – вскричал Штилов. – Конечно, если будет война, все будет иначе, но это нам не мешает строить планы на тот случай, если войны не будет. Итак…

– Вот граф Менсдорф, – сказала молодая девушка, вставая, – может быть, мы сейчас услышим что-нибудь новое, и мама мне кивает. Извините, я вас оставлю – мы ведь увидимся на днях, тогда вы мне расскажете, что узнаете насчет войны или мира и имеют ли шансы наши идиллические планы или нет.