За свои слова ответишь

"Блин, даже крыс и мышей нет в этом каменном мешке!

А зачем тебе крысы, – тут же ухмыльнулся Комбат, – что, с ними тебе будет веселее? Если они начнут грызть твои ноги, тебя это порадует? Нет, – сам себе сказал Комбат, – нет крыс, и не надо. Хотя, судя по всему, крыс здесь хватает, этих гнусных тварей полно. Всех их надо убивать, они достойны смерти, хотя, как всякая тварь, хотят жить. Ну, ну."

Комбат и изо всей силы ногой саданул в дверь. Эхо разнеслось по коридорам и вернулось. Сотрясение воздуха, и больше ничего.

«Была бы граната– тут же Рублев улыбнулся. – К черту граната! Какая граната может сковырнуть эту дверь, которая, кроме всего прочего, открывалась вовнутрь, а не наружу, даже дернуть не за что. Хорошо придумали, мерзавцы, этот опыт надо учесть. Ну, Грязнов, ты соответствуешь своей фамилии, я это давно знал. И не думай, я не раскаиваюсь, что выгнал тебя из армии, и жалею, что не упрятал тебя за решетку, хотя такая тварь, как ты, вышла бы из тюрьмы живой и невредимой. Лучше бы я тебя пристрелил где-нибудь там, в горах Афгана, пристрелил и отправил гроб в Россию на страшном вертолете. И пусть бы лучше все думали, что ты герой, погибший за…»

А вот за что погибали герои в Афганистане, думать Комбату и вспоминать не хотелось. Он проклял в душе ту войну, страшную и бессмысленную, войну, которая не принесла ничего хорошего, а лишь забрала столько жизней афганских, и русских.

«Мерзавцы, политики! Вообще кругом одни мерзавцы, одни сволочи! – Комбат резко обернулся, словно сволочи и мерзавцы стояли у него за спиной и ему немедленно надо было вступить с ними в смертельную схватку. – Что же это так гудит? Неужели в голове? – наконец-то Борис Рублев почувствовал странное гудение, которое пронизывало его тело. – Я же раньше так быстро отходил после контузии.» Он замер. Но гудение продолжалось, оно было подозрительно ровным. Так не может шуметь в голове даже после ударов, тогда боль и шум приходят словно волнами, как на берегу моря. Рублев прикоснулся рукой к стене и ощутил, что гудение идет через холодную плитку, прикрывавшую одну из стен.

«Так значит, здесь рядом работает какая-то установка. Ах да, вентиляция… Окон-то нет, значит, мощный вентилятор, – еще раз подумал Рублев, почти забывший о своем прежнем открытии. – Я под землей, и это абсолютно точно. И оборудовано это подземелье по всем правилам, как какая-нибудь ракетная шахта. Не для меня же специально готовили эти двери, толстые стены?»

Он прижался лицом к круглому, как иллюминатор, окну в двери, но вновь ничего не смог рассмотреть, кроме облицованной белым кафелем стены. И вновь принялся колотить в дверь ногами, поскольку кулаки были сбиты в кровь.

«Должен же здесь быть кто-то живой!»

И тут он увидел тень, мелькнувшую в коридоре. Кто-то остановился, но не подходил – так, чтобы нельзя было .увидеть.

– Эй, ты, открой, выпусти! Где я?

Тень качнулась. И Рублев еще раз изо всей силы саданул ногой в дверь. Та даже не вздрогнула. И тут с другой стороны иллюминатора к стеклу прильнула странная, абсолютно лысая голова. Комбат вспомнил, что этого человека он уже видел, это именно он вколол ему в вену наркотик – героин. Взгляд надзирателя был немного сумасшедший, словно на Комбата смотрел человек, измученный жаждой в пустыне. Смотрел с какой-то странной завистью, будто Комбату было доступно то, чего не мог он себе позволить.

– Эй ты, урод, слышишь, открой! – но тут же Рублев понял, что взял не правильный тон. Не надо ругаться, если хочешь, чтобы тебе хоть что-то сделали, говори с человеком нормально, даже несмотря на то что он причинил тебе массу неприятностей.

Комбат тоже прильнул к стеклу, приставив ладонь к виску, чтобы не мешало отражение.

– Мужик, открой!

Санитар по ту сторону стекла отрицательно качнул головой и сделал это с легкой издевкой, мол, если надо, выйди сам.

– Воды хочу, ты что, не понимаешь?

Раздался скрипучий голос:

– Воды?

И тут Рублев сообразил: никаких распоряжений насчет воды санитару не давали, то ли специально, то ли забыли, просьба ставит того в тупик.

– Воды! Воды! Пить хочу! – и Комбат показал как бы он пил, если бы в его руках оказалась бутылка с водой.

Послышался мерзкий смех, а затем санитар развел руки в стороны, мол, нет у меня ключей от этой двери. А затем вновь припал к стеклу, расплющив о него свою и без того безобразную физиономию. Он стал похож на гнусную глубоководную рыбу, заглядывающую в иллюминатор батискафа. Этому существу ничего не угрожало. Не выберется же подводник из своего аппарата, чтобы поймать рыбу, навязчивую и гнусную?

Толстые губы разошлись.

«Ах, так, – подумал Комбат, – значит, все-таки мой стук тебя зацепил, значит, грохот тут кому-то мешает! Я вас сейчас достану!»

Если бы у него под руками оказалось что-нибудь тяжелое – металлическое, чтобы колотить им в дверь! Но ничего тверже ботинок у него не было, даже часы сняли. И Рублев, повернувшись спиной к двери, принялся колотить подошвами.

Санитар явно заволновался, побежал по коридору.

«Интересно, где же я, – в Москве, в Подмосковье? А может, вообще меня вывезли на каком-нибудь самолете за Уральский хребет?»

Отрывками, короткими и невнятными, вспоминался парк, люди с безумными взглядами, бросавшиеся на него, как дикие звери на кусок мяса, санитары, науськивающие этих людей в серых халатах.

«Наверное, это психи, – решил Комбат, – а судя по деревьям, судя по желтым листьям, это Подмосковье, средняя полоса.»

Стучать в дверь он перестал и принялся расхаживать из угла в угол. Затем закатал рукав и глянул на сгиб локтя, на котором, словно укус клеща, виднелся след иглы.

"Сволочи, укололи наркотик! Мерзавцы! Не пожалели…

Насколько мне известно, героин стоит немалые деньги, а мне сто не пожалели. Нет, не пожалели не абстрактные они, а он, Грязнов. Сволочи! Подонки! Скорее всего не Грязнов здесь главный, но и не последний человек. Может быть, возглавляет службу охраны, ведь к медицине он не имеет никакого отношения. Что они тут делают? Зачем им понадобился Грязнов с его темными делишками и грязной биографией? Зачем?" – вопросов было куда больше, чем ответов. – «И при чем здесь Никитин, при чем Сережка? Если это какая-то клиника или санаторий для душевнобольных… Нет, скорее всего это самая тривиальная дурка», – сам себе сказал Комбат, ведь все те, кого он видел, были грязно одеты, истощены, зубы у многих были гнилые и напоминали сожженные кнопки на панелях лифтов в московских новостройках.

Комбат почувствовал, а затем услышал, что за дверью в коридоре, облицованном кафелем, происходит какое-то движение. Он остановился, втянул голову в плечи, весь подобрался. Затем увидел в стекле лицо человека, которого он уже люто ненавидел.

Это лицо вызвало у него прилив ярости, ему захотелось броситься на дверь, садануть изо всей силы в стекло – так, чтобы оно вылетело, размозжило голову Валерия Грязнова, который стоял за стеклом и ухмылялся, глядя на беспомощного Комбата, заточенного в каменный мешок.