За тебя, Родина!
Шрифт:
А Ковальски в гробовом молчании продолжал называть десятки тех кто уже никогда не улыбнутся, не обнимут товарищей, не смогут ни на ком жениться и завести детей.. не смогут уже никогда и ничего.. Каждое имя и фамилия как гвозди вколачивались ему в голову, заставив закрыть глаза. Память услужливо показывала ему их лица, одновременно выдавая информацию из личных дел..
– ..Штурманн Альберт Рунге.. Эсэсманн Армин Зеппельт.. Эсэсманн Вернер Турман.. Роттенфюрер Герберт Хабек..
Замкнутый но исполнительный стрелок Рунге из-под Бремена, старший сын у стариков бауэров, будущая надежда семейного дела и наследник. Был..
Весельчак Зеппельт, один из близких товарищей Майснера, тоже механик-водитель броневика, гамбуржец, мечтал отличиться и вернуться к себе в город с кучей наград, чтобы произвести впечатление на дочку
Турман, спокойный но смелый парень. Родом из Берлина, хоть и жил в другом конце города нежели Гюнтер. Отец - фронтовик Великой войны, сам воспитывал сына когда мать умерла во время существования проклятой Веймарской республики. Теперь ему останется лишь в одиночестве доживать свой век в пустом доме, зная что его Вернер уже никогда не вернётся домой..
Роттенфюрер Хабек, высокий и сильный солдат, командир одного из его броневиков, с какого-то городишки в Руре, стальном огнедышащем сердце Рейха. Отец погиб на производстве, мать растила его и сестру одна. Шольке знал что Герберт очень любил их и часто писал ей и сестре. Больше на письма заботливых матери и сестры уже никто не ответит..
Наконец Ковальски закончил перечислять погибших и, снова обведя всех мрачным взглядом, тихо проронил:
– Предлагаю всем выпить за то чтобы наши товарищи не скучали среди Валькирий в Валгалле.. пусть они вечно пируют и охотятся среди других воинов-героев..
– пожелал Стефан, а Шольке вспомнил что тот действительно верил во всякие скандинавские бредни о том будто души погибших в бою всегда попадают именно туда. Потом его лицо затвердело и он вскинул голову вверх: - Всем нашим братьям из СС..
– Хайль!!!
– дружно проревели собравшиеся, даже те бойцы Вермахта кто не принадлежал к "чёрному ордену". И так же дружно осушили свои кружки.
Гюнтер не отставал от них, большими глотками опустошив свою посудину. Боль в сердце, разбуженная словами Ковальски и совестью, чуть поутихла но не ушла, вызывая дискомфорт. И поэтому надо бы добавить. Все проблемы подождут до завтра, а сегодня можно и полностью расслабиться, подумал он, наливая себе полную кружку шнапса..
..Через пару часов после начала вечеринки-поминки часть его людей, тех кто был слаб в плане выпивки, уже спала где попало. Первым сморило "сына полка" Ханке. Несколько тостов подряд, поднятых за доблестного командира Шольке, за его бравого заместителя Брайтшнайдера, за любимую и могучую Германию, которые Эрих с радостью поддержал, не оставили ему никаких шансов на продолжение банкета. И теперь бевербер привалился в угол комнаты, держа в руке свою кружку и забавно храпя. Всклокоченные волосы, помятая одежда.. завтра определённо будет страдать. Что ж, здесь не место слабакам, если считаешь себя настоящим мужчиной то делай что должен и не пищи.
Та же участь постигла и ещё нескольких человек, которые смогли уйти из комнаты самостоятельно или же с помощью товарищей. Гюнтер сам видел как Юрген Шлиман, двадцатилетний пулемётчик из Аахена, едва не сшибив пару товарищей и держась за стену, неразборчиво попрощался и вывалился наружу. Его примеру постепенно последовали и другие, не захотев повторить судьбу Ханке.
Сам Шольке исправно поддерживал каждый тост и медленно пьянел, ощущая как подавленное настроение меняется к лучшему. Нет, хоть выпивка и считается на фронте злом но в некоторых случаях без неё никак. Особенно когда тебя давит груз командирской ответственности. Тому же рядовому бойцу намного легче в этом плане. Знай себе выполняй приказы и думай как бы при этом спасти свою задницу. А вот офицеру, конечно если он действительно командир а не дерьмо в фуражке, куда хуже. Чем больше узнаёшь своих солдат, их характер, привычки, тем меньше хочется относиться к ним как к оловянным солдатикам. Они превращаются из безликих парней в настоящую боевую семью, где каждому можно доверить свою спину, зная что каждый из них защитит её так же как и ты его собственную. И поэтому так больно потом терять их, писать похоронки и видеть в строю новых бойцов, понимая что и их может постигнуть судьба предшественников.
Фронтовое братство.. Именно оно стало последним стимулом к борьбе тех немецких солдат что в другом 1945 году продолжали безнадёжное
сопротивление против сжимающих их армий русских и Союзников. Давно уже никто не верил в те истерические лозунги из Берлина, выдаваемые колченогим коротышкой и даже фюрером. "Вундерваффе" так и не вернуло солдатам надежды на спасение, несмотря на появившиеся реактивные самолёты и "Королевские тигры".. Слишком поздно.Сражаться за Германию? Нет, это абстрактное понятие не давало необходимых сил вновь и вновь подниматься в атаки, вынуждая противника снова останавливаться и обрушивать на осыпавшиеся траншеи сотни ракет "Катюш" или американских "Каллиоп", смотря на какой мясорубке сражался тот или иной боец.
За фюрера? То же самое. Его авторитет рухнул и отдавать за него жизнь готовы были только подростки из "фольксштурма", напичканные верой в гений фюрера так что она буквально выливалась из них. Слушать их бред о брошенных в бой последних резервах Сталина или о тысячах танков идущих на помощь пылающей столице? Верить тем кто превозносил Буссе и Венка, у которых сил хватало лишь чтобы кое-как удерживать свои собственные позиции? Дураков больше нет, они давно сдохли в боях.
За германских женщин и детей? С этим уже сложнее. Да, многие солдаты и офицеры СС и Вермахта к весне сорок пятого потеряли родных от бомбардировок или же других причин. Но вот чувством мести за них были охвачены немногие, большинство просто смирилось и ждало конца, какой бы он не был. Да и погибали такие "мстители" очень быстро, не дорожа своей жизнью.
Оставалось только то самое фронтовое братство.. Когда тебе плевать на всё, только чтобы сохранить свою жизнь и жизнь друга с которым прошли десятки и сотни боёв и выжили вопреки всему. Которого знаешь как облупленного и без всяких колебаний доверишь спину. Именно ради него или них ты превозмогаешь многомесячную усталость и снова встаёшь в атаку, бежишь, стреляешь, готовый в любой момент прикрыть товарищей, зная что и они сделают то же самое для тебя. Делишь с ними последний магазин, ленту, гранаты и на всякий случай сообщаешь адрес родных.. Вдруг ему или им повезёт больше чем тебе самому? И по команде опять выставляешь на бруствер "Пилу Гитлера" или тяжёлую трубу "Панцершрека", усмехаясь после очередной неудавшейся попытки противника уговорить их сдаться, не сражаться за проигранное дело фюрера и вернуться после плена домой, к семьям. И видишь что друг, также насмешливо улыбнувшись, делает то же самое.. Плен? Сказки для трусливых сосунков, дрожащих за свои жизни! Американцы, англичане, русские.. Какая разница? Пока рядом есть верный товарищ и хоть немного боеприпасов они будут сражаться! И плевать на всё остальное..
– Командир, пойдём на улицу?
– ворвался в его мысли слегка неразборчивый голос Бруно, и Гюнтер поднял глаза.
– Что-то здесь жарко. Да и хочу рассказать кое-что, а из-за громкой болтовни этих охламонов сам себя не слышу..
Брайтшнайдер, улыбаясь и держа в руке бутылку, навис над ним. Он явно был пьян но всё же контролировал себя. Гюнтер огляделся, прислушался к себе и согласился. Действительно, в комнате стало жарко от множества горячих тел а открытое окно не спасало, обдувая только тех кто сидел рядом с ним. Почему бы и нет?
Он встал и покачнулся, чувствуя знакомую реакцию тела при опьянении. Впрочем, не так всё и плохо. В ночь перед отбытием на фронт, когда он напился вместе с Лаурой, Евой и Лоттой, Гюнтер выпил гораздо больше. Да и то смог не опозориться перед Евой, не уснув в процессе любви. И сейчас направился к выходу, осторожно ставя ноги и на всякий случай держась за Бруно.
..На улице по-прежнему шёл дождь, только уже не лил сплошными струями а моросил. Воздух был по настоящему вкусный и Шольке, усевшись прямо на ступеньках вместе с Брайтшнайдером, почувствовал как кружится голова. Как хорошо..
– Командир?
– и Гюнтер открыв глаза увидел как Бруно протягивает ему ту самую бутылку что держал в руке. В темноте Шольке так и не смог понять что именно в ней было но гауптшарфюрер, подмигнув, тут же пояснил: - Это французское вино. Из наших собственных запасов!
Понятно, Бруно в своём репертуаре, не упустил случая пополнить винный погреб отряда. Что ж, глупо отчитывать его за такую осмотрительность, надо просто пользоваться и благодарить. Кружек они взять не догадались и Гюнтер по-простому глотнул из горлышка. Хм.. А Брайтшнайдер, похоже, знаток! Необычный но очень приятный вкус!