За все, что мы делаем, отвечать будем вместе!

— Военная хитрость, — улыбнулся Деймон, демонстрируя ровные зубы. — Звоню тебе сразу, — продолжает он, смотря мне в глаза, а я чуть ли не рот открываю от интереса, глядя ему в лицо. Мне на самом деле было интересно знать, как все было, потому что на самом деле я о Деймоне знаю всего-то нечего… — ты взяла трубку, мы там с тобой поговорили, туда-сюда, — он начал выводить пальцем узоры понятные только ему по дереву и напряженно что-то вспоминать, — что-то… я уже не помню, ну меня еще так раздражало, что ты играла тогда… — честно признался он, подняв на меня глаза.

— Что, я плохо играла, что ли? — удивляюсь я.

— Нет, ты гениально играла, — улыбнулся он, — но я… — замялся он, — ну что-то ты играла, ну… — он никак не мог вспомнить мою композицию.

— Ну, «Каприз», по-моему, — нахмурилась я, сама с трудом вспоминая такую незначительную деталь. — Паганини.

— Ну капризное что-то играла, — подхватил он.

— Ну какое капризное, Дей? — уставляюсь на него с улыбкой.

— Ну мы с тобой поговорили там, — снова вернувшись к узорам продолжил он, — потом ты, значит, занавеску задернула, — тут мне снова стало интересно и он посмотрел на меня, — стала раздеваться.

— Ничего я не стала раздеваться, — запротестовала тут же я, прекрасно понимая и помня, что это было, и сделала я это совершенно специально, за что мне тогда было очень стыдно.

— Стала… — хитро улыбнулся он, честно смотря мне в глаза.

— Ну не придумывай, — не унималась я.

— Стала… — мы продолжили спорить.

— Ну перестань… — легонько толкнула его я, а он продолжал насмешливо на меня смотреть.

— Ну ты мне рассказываешь? — с подвохом и намеком спрашивает он, и тут я не выдержав, засмеялась, поняв, что спорить с ним бесполезно. Он действительно помнит все лучше чем я, против этого не пойдешь. — Я… я чуть с ума ее сошел… — признался он, сильнее прижавшись к дереву. — Я на стенки лез, ну слава богу потом начал отжиматься, в армии привык, но блин я думал, умру… — я продолжила смеяться, а он вдруг успокоился и кинул взгляд на дом Беннетов. — Пойдем?

— Куда? — посерьезнела я и ошарашенно взглянула в его родные глаза.

— Сюрприз, — усмехается он и беспардонно схватив меня за руку тянет к дому.

— Какой сюрприз? — тихо возмутилась я.

— Пойдем, пойдем, пойдем, — настоял на своему он.

— Куда? Дей, ты что, с ума сошел?

— Да ладно брось, Лен, — сказал он, когда мы уже подошли к закрытой калитке, — не бойся…

— Сальватор! — возмутилась тихо я, призывая его отступить, хотя уже давно была согласна.

— Не бойся, говорю! — повторил он и аккуратно открыл калитку.

— Там собака, Деймон…! — посмотрев на соседний двор сказала опасливо я.

— Да срать на собаку… — отмахнулся он и продолжая держать меня за руку, придерживая прямо возле себя и не отпуская ни на шаг, начал медленно идти по двору, внимательно следя за спящей собакой.

— Чего ты как маленький-то? — продолжала причитать я, но он не унимался, сжимая мою руку в кожаной перчатке.

— Идем… — произнес он и мы подошли к резному крыльцу.

— Сальваторе, я опасаюсь, — уже с усмешкой произнесла я, когда он отпустил мою руку и юркнул к старой облупленной двери, на которой явно виднелись следы от выстрелов, — нас посадят — будет обидно… — засмеялась я и он тоже. Достав нож, он начал открывать дверь. — Дей… — оглянувшись по сторонам позвала, — представь: ситуация, кандидата в конгрессмены, вместе с женой, поймают на краже со взломом, как тебе? Нормально? — продолжаю иронизировать я, и в этот момент он выпрямляться и подходит ко мне.

— С конгрессменами еще и не такое бывает, — он щелкает складным ножом передо мной и указывает рукой на раскрытую настежь дверь. — Прошу, — вообще не думая, прохожу внутрь дома, а он сразу за мной, плотно закрывая дверь.

Поздно бояться… Уже все происходит и назад дороги нет, если еще и учитывать, что с каждым шагом по этому дому во мне все больше развивается азарт и я понимаю, что сегодня точно от сюда не уйду. Я сумасшедшая и противоречу самой себе, я знаю… Я хотела забыть этого человека, но вот сейчас, крепко прижимаясь к нему и не выпуская его руку, я послушно иду за ним по лестнице наверх в совершенно чужом доме. Он живет риском, страхом, необдуманными решениями и мне всегда казалось это ужасным и вот только сейчас, почувствовав все эти эмоции, страх, адреналин… я поняла, что жить спокойно не может ни один человек… Все равно когда-нибудь, ему придется испытать все это… Вот и мой час настал, главное рядом с ним… Да, снова эти грабли... Я люблю эти грабли.

— Осторожно, здесь ступеньки крутые, — ласково предупредил он и прижал меня к себе еще сильнее. Наконец мы дошли до какой-то комнаты на втором этаже, и он отпустил меня, пройдя на середину помещения, пока я опасливо ежилась в дверном проеме. Он медленно огляделся, осматривая все вокруг и я тоже почему-то посмотрела по сторонам. Здесь было грязно, пыльно и пахло сыростью, потому что наверняка, протекает крыша, было холодно и как-то страшно, потому что единственными источниками света являлись свечка, в руках Деймона и лунный свет из окна. Это больше похоже на дом с приведениями, с висящей по всем углам паутиной и скребущимися мышами, и он совершенно был мне чужд. Он ничего не значит для меня, но для него, возможно, это было началом целой истории. Перевожу взгляд на его лицо, на котором смешаны восторг и печаль.

 — С ума сойти… — прошептал он и подошел к столу, возле которого возвышался ржавый подсвечник, поставив туда свечу, он осторожно провел пальцами, с которых успел снять перчатки, по пыльному столу и коснулся какой-то книги. Я не видела ни названия, ни состояния этого издания, но он раскрыл ее на первой странице и спустился по строчкам указательным пальцем. — Македоняне — радионяни… — пробормотал он и еле заметно улыбнулся одним уголком губ.

Повернувшись к чему-то, накрытому пыльной тканью непонятного происхождения, он медленно стянул покрывало с телескопа и указав на него двумя пальцами, посмотрел на меня, а потом указал на окно, в котором я, когда-то играла на скрипке и я грустно улыбнулась.

— Ничего не изменилось… — вздохнул он, чуть ли не плача, глядя на все это, что окружает его и повернулся спиной к окну.

— Разве? — тихо, будто боясь, кого-то разбудить, спросила я и внимательно с какой-то нежной жалостью посмотрела на его, истерзанное воспоминаниями, лицо. Нерешительно подхожу к нему впритык и почти касаюсь, носом его подбородка. — А ты подумай… — он, сначала растерянно, а потом с какой-то свойственной ему хищностью, оглядывает мое лицо бегающими глазами и я тоже начинаю бороться с желанием заплакать.

— Я жить без тебя не могу… — говорит настолько тихо он, что на секунду мне кажется, что мне послышалось и на самом деле он промолчал, но вслед за этими словами последовал поцелуй.

Он склонился надо мной и положив руку на шею поцеловал так нежно, как не целовал еще не разу в жизни. По телу пробежал электрический ток и я обвила руками его шею, пытаясь прижать его к себе, как можно ближе. Издаю тихий стон и муж резко убирает мои руки и стаскивает с меня шубу, та громко падает вниз, поднимая клуб пыли, но сейчас уже все равно, на одежду, на гигиену, на условия, на принципы. Сейчас есть он, и я могу прикасаться к нему, и целовать его, смотреть в его васильковые глаза, и с каждым разом утопать в них по новой, при свете этой ослепительной луны.

Он спускается губами от моего лица к шее, проделывая по ней влажную дорожку к ключице, попутно снимая с меня водолазку и штаны. Целую его шею, немного прикусывая его кожу, от чего он начинает издавать звуки не насытившегося зверя. Еще никогда так сильно я не хотела его, мое тело никогда не было настолько сильно податливым для этого мужчины, и я еще никогда не зарывала себя, в такую глубокую яму ошибок и неправильных решений. Это все не правильно… Он неправильный и когда я рядом, становлюсь такой же… Он ломает меня с каждым днем сильнее, но мне это нравиться и это самое ужасное, что случилось со мной за всю жизнь. Хотя, по большому счету, он и есть – вся моя жизнь.