Забава Путятична и змей Горыныч

его кобылу верную:

та чует зло – проверено!

Доскакали они до избушки,

заходят внутрь, там заячьи ушки

дрожат и трясутся от страха,

и золотом шита рубаха

висит, дожидаясь хозяина.

– Неужто изба боярина? —

Добрыня светёлки обходит,

в раскалённую баньку заходит.

А там мужик чудной парится

белый, как лунь, махается

вениками еловыми.

Белки в кадушки дубовые

подливают водички горячей.

«Неужели дед Забавушку прячет?» —

подумал детина наш милый.

– Тук, тук, тут птица не проходила?

Дед Мороз (а это был он) нимало был удивлён:

– Это ж ветром каким надуло

богатыря? Ай да что ли уснула

во дворе охрана моя?

Пойду, вспугну своего медведя`!

– Медведя` покорить, конечно бы, надо,

но зима на улице, и засада

в берлоге медвежьей особая —

не страшна вам дружина хоробрая!

Усмехнулся дед Мороз: – Верно чуешь,

с тобой, гляжу, не забалуешь.

Ну проходи, добрый витязь, омойся.

А в тёмну тайгу не суйся —

там баба Яга живая,

она таких, как ты, валит

целыми батальонами

со своими друзьями злобными.

– Так вот кто спёр царёву птицу! —

ни на шутку Добрыня гневится.

Но однако

разделся, помылся и в драку

ни поспешил пуститься,

а остался столоваться, мыться.

Отдыхал богатырь так неделю.

Вот брюхо уже наел он

почти такое же, как у Мороза.

Не выдержал дед: – Воевода,

не пора ль тебе в путь пуститься?

А то царь, поди, матерится.

Делать нечего, надо ехать.

Хорошо прибаутки брехать

за столом с веселящим пивом,

но не от хмеля воин красивый,

а от дел и подвигов ратных.

Взял Добрыня свой меч булатный,

надел кольчугу железну,

пришпорил кобылу верну

и в тёмны леса галопом!

Допылил бы он так до Европы,

да на избушку Яги наткнулся;

шпионом хитрым обернулся

и айда на разведку.

Но ворон уж карчет на ветке,

бабу Ягу призывая.

И появилась кривая,

будто выросла из под земли:

– Нос, касатик, подбери!

Тебе чего от бабушки надо?

– Я, бабуля, не ради награды,

а пекусь о спасении жизни:

Забаву Путятичну, видишь ли,

злая сила, кажись, прибрала.

Ты деву-птицу не видала,

чи сама её съела в обедню?

Хоть где косточки закопала, поведай!

А сам тычет в бабулечку палкой:

не Горыныч ли это? – Жалко

было бы съесть девицу,

чернавка самой сгодится! —

отвечает служивому ведьма. —

Слезай с коня и поведай,

в баньке моей помойся,

поешь, попей, успокойся.

Беспокойно стало служаке:

вспомнил с Ягусей драки —

последствия её гостеприимства.

– Не пора ли тебе жениться? —

вдруг ласковой стала Яга

и в избушку свою пошла. —

Щас покажу тебе девку,

краше нет! Та знает припевки

все, каки есть на свете,

и лик её дюже светел.

Вошла в избу, выходит девкой,

краше нет! И поёт припевки

все, каки есть на свете.

Никитич нарвал букетик

цветов, что росли возле дома,

и дарит девице (влюблённый).

А та ведёт его в опочивальню

да срывает рубашечку сальну,

в шею вгрызается грубо

и прямо артерию рубит!

Глава 6. Сивка и старичок спасают богатыря от смерти

Вышел дух из воина … ан нет, остался.

Дух, он знает что-то, он не сдался.

А Добрыня мёртвый на полатях

лежит бездыханный. Тратит

бог на небе свои силы,

в Сивку вдул виденьице, как милый

хозяин её умирает.

Фыркнула кобыла: «Чёрт те знает

что творится на белом свете!» —

с разбегу рушит дом, берёт за плечи

Добрыню и на спину кидает,

да бегом из леса! Чёрт те знает

что в нашей сказке происходит.

Старичок на дорогу выходит

и тормозит кобылу:

– Что разлёгся ты, милый? —

и поит воеводу водицей.

«Живой никак?» – конь матерится,

обещает загрызть бабу Ёжку.

– Эх, сивка матрёшка,

не тебе тягаться с Ягою,

её Муромец скоро накроет!

А ты скачи на гору Сорочинску,

там в пещере Забава томится;

змей Горыныч её сторожит.

Тут Никитич приказал долго жить:

оклемался, очухался, встал,

поклонился спасителю и поскакал

на Сорочинскую гору.

«Так ты, казак, в бабку влюблённый?» —

ехидничает кобыла.

– Да ладно тебе, забыли, —

отбрёхивается богатырь. —

Дома поговорим.

А гора Сорочинская далёко,

намял кобыле он боки,

пока до неё доскакал.

А как доскакал, так и встал:

вход в пещеру скалой привален

да замком стопудовым заварен.

Нет, не проникнуть внутрь!

Оставалось лишь лечь и уснуть,

да ворочаясь, думать в дремоте:

«К царю ехать, звать на подмогу

дружину-другую хоробрую,

иль кликнуть киевских добрых

богатырей могучих?»

Бог выглянул из-за тучи:

«Зови ка, дружок, своего спасителя,