Заблудившаяся муза
Шрифт:
– И что, она целыми днями сидела в четырех стенах? – недоверчиво осведомился Леденцов.
– Почему целыми днями? Она выезжала на прогулки, любила по магазинам ходить, в театрах бывала опять же. Нет, никто ее ни в чем не стеснял.
– Скажите, а до вас не доходили слухи, чтобы Ольге Николаевне кто-нибудь угрожал? Или что она с кем-нибудь поссорилась, к примеру?
– Сударь, – заворчал старый швейцар, – у нас не такой дом, чтобы кто-то да что-то такое… Ольга Николаевна всегда со всеми вежливая была, никого не обижала, и ее никто не обижал. Она всем нравилась…
– Вы
– Дмитрий Иванович.
– А кроме него?
– Больше никого, сударыня.
– Вы уверены? Подумайте хорошенько, это может быть очень важно.
Тихон задумался.
– Была еще горничная Соня, – сказал он наконец. – Позавчера Ольга Николаевна ее уволила и сказала, что позже расплатится. Но Соня в квартиру не входила, ее Ольга Николаевна не пустила.
– А за что Ольга Николаевна ее уволила? – поинтересовался Гиацинт.
– Это вы уж у Сони спросите, – степенно отвечал швейцар. – Софья Андреевна Харитонова ее полное имя, а живет с семьей на Дерптской улице, в доме Бочаровой.
– Это за Фонтанкой, что ли? – спросил Леденцов.
– Да, сударь.
– Скажите, а к доктору Матвееву вчера приходило много народу? – спросила Амалия. Тихон покосился на странную собеседницу с легкой иронией.
– Игнатий Сергеевич хороший врач, – сказал он. – Конечно, к нему многие ходят. И генералы, бывает, приходят.
– Вы всех его пациентов знаете? – подал голос Леденцов.
– Всех никак невозможно, сударь. Но кто ходит уже давно, тех, разумеется, знаю.
– Вчера вечером, часов около пяти, поднимались к нему какие-нибудь новые посетители?
Тихон задумался.
– Вечером… вечером… Была барыня с дочкой, я так понял, дочку ему показать хотела. Потом генерал Челищев, суровый такой…
– Генералу уже под восемьдесят, – заметила Амалия. – А еще кто-нибудь заходил? Какой-нибудь, знаете ли, мужчина, не старый, крепкого сложения…
Но Тихон только головой покачал.
– Воля ваша, сударыня, не припомню. Думается мне, что вчера к доктору не заходил тот, кто вам нужен.
– Скажите, а мог ли кто-то зайти с черного хода так, чтобы вы не заметили? – спросил Леденцов.
– Не думаю.
– Почему?
– Потому что там петли плохо смазаны, и я слышу, когда кто-то входит. И не только слышу, я же за порядком слежу и смотрю, кто идет.
– Кто пользовался черным ходом вчера вечером?
– Да все свои. Горничная полковника, который тут живет, потом к кухарке доктора приехала внучка из деревни, она с черного хода зашла. А господа через этот ход не ходят никогда, им это ни к чему.
– Если вы все же что-то вспомните, обязательно скажите нам, – заметила Амалия. – Мы пока поднимемся в квартиру Ольги Николаевны.
Тихон пошел отворять дверь красивой брюнетке с горностаевой муфтой, а сыщики двинулись к лестнице.
– И что вы обо всем этом думаете, Амалия Константиновна? – с любопытством спросил Леденцов.
– Что я думаю? – рассеянно ответила Амалия. – Пока, судя по всему, вы правы. Если никто, кроме Чигринского, не входил в квартиру Ольги Верейской и не поднимался наверх, получается, что убить
ее мог только он.– По-вашему, убийца мог сказать, что он поднимется к доктору, а сам отправился к Ольге Николаевне и зарезал ее?
– Хм, – задумчиво протянула Амалия. – Это как бы сам собой напрашивающийся вариант. Только в этом случае непонятно, почему она впустила его в дом. Чигринский говорит, что нашел ее сидящей в кресле, в гостиной, то есть убили ее явно не у входной двери. Это, разумеется, если мы примем на веру его слова. Потому что ведь есть и свидетельство Тихона, который уверяет, что никто, похожий на человека, который нам нужен, наверх не поднимался. Впрочем, если верить швейцару, – насмешливо добавила Амалия, – Ольгу Николаевну тоже никто не искал, кроме горничной и композитора, а ведь в тот день у нее побывали еще два разносчика, из кондитерской и винного магазина, которые принесли покупки.
– Да, я тоже обратил на это внимание, – кивнул Леденцов. – Надо будет разыскать их и узнать, не заметили ли они чего-нибудь необычного.
– Пока что самое необычное в этом деле – это Ольга Николаевна. – Глаза Амалии сверкнули. – Вы поняли, о чем я, да? Либо швейцар чего-то не знает, либо он о чем-то предпочел умолчать. Слишком уж примерный образ жизни она вела. И самое любопытное, что из слов Дмитрия Ивановича вроде бы следует то же самое… Очаровательная молодая женщина, ни врагов, ни недоброжелателей… Мы пришли.
Амалия отперла дверь, и сыщики вошли. Леденцов постоял на месте, напряженно прислушиваясь и тщетно пытаясь уловить нечто зловещее, витающее в здешнем воздухе, но так ничего и не почувствовал.
– На ковре нет следов, – констатировала Амалия.
– Нет, – эхом откликнулся Гиацинт.
Они миновали коридор и вошли в гостиную. Первое, что увидел сыщик, были две бутылки вина, торт и коробка конфет, которые по-прежнему стояли на столе. Только потом ему бросились в глаза многочисленные фотографии молодой русоволосой женщины, хорошенькой и кокетливой, и портреты Чигринского с шутливыми дарственными надписями.
– Она не успела поставить бокалы, – сказала Амалия. – Вот в этом кресле он ее и нашел.
Она приблизилась к столу, взяла одну из бутылок, поглядела на этикетку.
– О-о… А Дмитрий Иванович не жалел денег. Это дорогой, выдержанный сотерн.
– Такое впечатление, – подал голос сыщик, – что хозяйка просто куда-то отлучилась.
– А? – Амалия живо обернулась к нему. – Да, вот это-то и поразительно. Здесь ничто не напоминает об убийстве. Никаких следов борьбы… ничего.
– Может быть, он успел прибраться и привести все в порядок?
– Он уверяет, что ничего такого не делал. Пойдемте-ка посмотрим на заднюю дверь.
Однако дверь черного хода была надежно заперта, и Леденцов первый констатировал, что с этой стороны в квартиру никто не мог пробраться.
Сыщики вернулись в гостиную, и Амалия стала методично просматривать содержимое всех ящиков. Шпильки, флаконы духов, чулки, драгоценности – судя по всему, Чигринский не жалел на свою любовницу денег. Леденцов стоял возле стола, молчал и хмурился. На его переносице залегла беспокойная морщинка.