Забой номер семь
Шрифт:
– Скорей в аптеку, там его перевяжут! – кричали женщины.
Николарас прислонился к стене. Его взгляд беспокойно блуждал по лицам окружающих. Он громко сопел. Вдруг он схватил Клеархоса за лацкан пиджака.
– Грязный нищий… – прошипел он. – Смеются надо мной… При такой дерьмовой жизни только такими дерьмовыми заработками и можно сводить концы с концами. Смеются надо мной. Пойдешь работать за тридцать драхм в день, так и на гроб себе не заработаешь. Глупый мальчишка. Почитай своих родителей, учит Христос. Не так ли он учит, черт возьми?… Скорей, паскуда! Скорей в аптеку! – закричал он на жену.
Ледяные капли дождя упали Клеархосу на лицо и волосы. Выйдя из ворот, он пробежал по переулку, спускавшемуся к шоссе. Запыхавшись, остановился под навесом. После одиннадцатичасового сна потоки дождя, холодный зимний ветер и быстрый бег вывели его из оцепенения. Он ощутил, как напряглись его мышцы, как
Но вдруг мороз пробежал у него по спине. Он беспокойно приник лицом к стеклянной двери кондитерской. Его взгляд задержался на выцветшей дешевой картинке, изображавшей лесную фею. Старые стенные часы показывали четверть второго.
«Что он, наконец, хочет от меня? Почему играет со мной, как кошка с мышью?» – задал он снова себе вопрос, сознавая, что беспокойство его растет по мере того, как приближается час встречи с англичанином.
Дождь тем временем стих.
Клеархос поднял воротник, засунул руки в карманы и устремился к центру города, перебегая от навеса к навесу.
Глава вторая
У каждого человека жизнь могла бы сложиться совсем не так, как сложилась; в этом его беда, в этом и его счастье.
Отец Клеархоса родом из Малой Азии, бежал в Грецию после катастрофы 1922 года. [1] Все соседи помнят здоровенного мужчину с пышными усами, который за один присест выпивал оки [2] две вина и шел работать в шахту. Когда он бывал в хорошем настроении, то говорил: «Жрать, пить вино, спать с бабами – вот это жизнь». И на губах его появлялась блаженная улыбка. Но когда он был не в духе, то крутил кончики усов и, низко опустив голову, бурчал: «Проклятая жизнь, каждый день одна и та же волынка». Затем распрямлял свои могучие плечи и кричал во всю глотку: «Сволочи!»
1
В 1922 году поражением греков в Малой Азии окончилась греко-турецкая война (1919–1922). Здесь и далее примечания переводчика.
2
Ока – в данном случае мера емкости 1,25 литра.
Он женился на одной из тех женщин, что выходят замуж как будто для того, чтобы сразу подурнеть и состариться. Его жена была высокая, костлявая, болезненная и сварливая. Зимой появился на свет Клеархос. Через год она снова забеременела, но тяжело захворала и родила мертвого ребенка. После этого врач запретил ей рожать.
Клеархос вырос около материнской юбки. G малых лет изо дня в день слышал он бесконечное брюзжание матери. Она бранила мужа за то, что он пьет, своих братьев потому, что они не помогают ей; проклинала сырую дыру, которая служит им жильем и сведет ее в могилу, простыни, ставшие ветхими. Она ворчала с утра и до вечера: когда стирала, чинила белье, мыла пол или готовила обед. Иногда ее охватывал какой-то безотчетный страх. Тогда она порывисто прижимала к себе ребенка и заставляла его целовать себя.
В детстве Клеархос был трусливым и запуганным. Он любил играть морскими камешками и пуговицами. Во дворе он отыскивал укромный уголок и прятал там ржавый перочинный нож, чтобы мать не нашла его и не выбросила. В тот день, когда немцы вошли в Афины, Клеархос научился свистеть. Мальчик был на седьмом небе и чувствовал невероятную гордость. Он долго свистел и требовал, чтобы его слушали, но никто не обращал на него внимания. Его представления о мире взрослых были весьма своеобразны. Стрельба, которая каждый вечер начиналась на улицах, казалась, ему таким же обычным явлением, как дождь. Отчего в подвале такой переполох? Почему все прячутся и испуганно глядят в окна? Ему нравилось смотреть на дождь. Когда потоки воды заливали окно, мать беспрерывно сновала по комнате, подтирая лужи. А он забывал про игру в камешки и, раскрыв рот, как зачарованный смотрел через стекло на улицу. Клеархос боялся только вспышек молнии да раскатов грома и удивлялся, когда взрослые говорили так спокойно: «Опять гроза!»
Несчастный случай в шахте произошел в конце оккупации. Запыхавшись, прибежал Николарас и рассказал о происшедшем. Мать бросила тряпку, которой мыла пол, схватила Клеархоса за руку и выскочила на улицу. Мальчик увидел
огромное тело отца, распростертое на носилках. Глаза, нос, усы – все превратилось в грязное кровавое месиво. По решению суда семья должна была получить пособие, но компания выплатила его с опозданием, и деньги к тому времени уже обесценились. Чтобы не умереть с голоду, вдова взялась за стирку у чужих людей. Вечером она возвращалась домой усталая и приносила мальчику в банке почти все, что давали ей на обед. Она уже не ворчала, как прежде, а садилась на табуретку, опустив голову, скрестив на груди руки, и беседовала с ним. Чем больше она старела, тем ласковей становилась с сыном.В четырнадцать лет Клеархос уже работал в универсальном магазине, и мать заставляла его ходить в вечернюю шкоду. Прачка с поразительным упорством старалась обучить его грамоте. Но ему приходилось вставать на заре, чтобы успеть, подмести магазин, и к концу рабочего дня от бесконечной беготни он еле держался на ногах. Вечером Клеархос засыпал на занятиях. В конце концов он почувствовал отвращение к учебе и бросил школу.
Клеархос несколько раз менял работу. Он не пил, не курил, не водил дружбы с молодежью своего поселка. С девушками был робким, с матерью ласковым; прачка умела по-своему направлять жизнь сына. В полдень Клеархос съедал на завтрак хлеб с сыром и маслинами. Вечером с жадностью набрасывался на обед, который приносила ему мать из домов, где она стирала. Два раза в год он постился и причащался, откладывал по драхме, никогда не читал газет и не интересовался политикой. Мать и сын спали тогда еще в одной кровати.
Возмужав, Клеархос стал острее чувствовать свою бедность, лучше разбираться в людях и понимать, какую власть имеет над ними золото. В то время он служил торговым агентом в конторе господина Герасимоса, уроженца острова Кефалония, и приобрел большую клиентуру в своем поселке. Он уходил рано утром, нагруженный двумя тяжелыми чемоданами. Вечером, усталый, приводил в порядок карточки клиентов и занимался подсчетами. Прачка, сидя поодаль, чинила белье при свете лампы. Неискушенному юноше свойственно помечтать. Со счастливой улыбкой слушала она, как он складывал цифры, вычисляя, какую прибыль получит к концу года и что сможет приобрести на свой маленький капитал. Сначала для своего будущего предприятия он использует под склад комнату, в случае необходимости придвинет стол к шкафу (что поделаешь!), потом арендует небольшое помещение. Прачка не мешала ему строить планы. Она беседовала с ним о том о сем, частенько о господах, которым стирала белье, – все они начинали с пустыми руками, но постепенно «с помощью бога и экономии стали видными людьми и обзавелись светлыми драповыми пальто». Неизвестно почему, но еще с детства она считала, что светлое драповое пальто у мужчин – признак наивысшего благополучия.
Вскоре Клеархос понял, что попал в какое-то болото. Бедность и безработица были страшным бичом всего рабочего поселка. Итак, доход, о котором он мечтал, остался всего лишь цифрами на карточках клиентов. Ему, как и всем агентам, приходилось предоставлять ненадежной клиентуре все больший кредит, и в конце концов он сам оказался по горло в долгах у господина Герасимоса, хозяина торговой конторы. Сначала он пытался выпутаться из этой беды. С утра до ночи бегал из дома в дом и, как нищий, вымаливал у клиентов взносы. Но со дня на день выручка уменьшалась, а его долг хозяину увеличивался. Каждый вечер в конторе разыгрывалась одна и та же сцена. Войдя туда, Клеархос бросал беспокойный взгляд на небритую бескровную физиономию хозяина. Господин Герасимос сверлил его глазами. Клеархос доставал из кармана несколько кредиток и пытался оправдаться. Хозяин трясся от гнева, лицо его желтело, и он разражался грубой бранью. От страха у Клеархоса язык прилипал к нёбу; опустив голову, он ждал, чтобы ему вернули расчетОн потерял охоту мечтать о будущем. У него пропал даже аппетит: он с трудом проглатывал обед. Клеархос похудел, стал неразговорчивым. Его мать по-прежнему чинила белье по вечерам, а он лежал на кровати, повернувшись к стене.
Чтобы избежать унижения, ему каждый день приходилось отдавать господину Герасимосу и свои деньги. Но это нисколько не помогало. Ведь и самому хозяину грозило разорение. Кризис словно подымался со ступеньки на ступеньку, чтобы задушить всех по очереди. Господин Герасимос задолжал разным фабрикам, крупным предпринимателям и жил в сплошном кошмаре, как тысячи мелких торговцев в послевоенной Греции. С утра до вечера он имел дело с неоплаченными векселями, исками, судебными исполнителями. Нервы у него сдали, он совсем потерял голову. В бешенстве набрасывался он на агентов, считая их всех жуликами и виновниками своего краха. Сколько денег ни приносил ему вечером Клеархос, хозяина начинало трясти, как в припадке падучей. Несколько раз господин Герасимос был близок к тому, чтобы придушить его.