Забудь обо мне

— Зато он дает мне все остальное, — не могу молчать.

— Это «остальное» рано или поздно перестанет тебя радовать.

— Что точно уже перестает меня радовать, так это твое желание расписываться и решать за меня, — на всякий случай напоминаю, что на эту тему мы с ним уже говорили. — Может, ты и думаешь, что знаешь жизнь лучше всех, и что у тебя офигенный опыт, но я — это я. Смирись, что тебе досталась прибацанная женщина, которая, представь себе, может обойтись без детей. И даже без собачки. Хотя кота я хочу, а лучше — двух.

— Я — эгоист, Зай. И мне не нужен ребенок от спермы другого мужика. И из детского дома я тоже никого не хочу. Не уверен, что смогу полюбить и принять, а ребенок — это не игрушка, на которой можно проверять пределы своего допустимого.

— По-моему, это не эгоизм, а здоровый и трезвый взгляд на вещи.

— Ты меня идеализируешь.

— Нет, Бармаглотище, я просто вас люблю очень-очень, и мне будет достаточно того, что в моей жизни есть вы, есть наш дом, есть наши неограниченные возможности, есть наши мечты и… пара мейнкунов размером с немецких овчарок.

Я довольно морщу нос.

Мне действительно нравится картина такого будущего.

И я не собираюсь ничего в ней менять.

— Зай, если ты захочешь…

— Нет, Миллер, — обрываю его на полуслове, мягко, но уверенно. — Я все понимаю, я взрослая — и паспорт гражданина Российской Федерации дает мне право самостоятельно принимать решения, так что, пожалуйста, прими как аксиому — мне нужен только ты. Такой, как есть: сейчас, через месяц и через двадцать лет. Моя любовь к тебе не станет меньше, если мы не заведем ребенка, и я никогда не причиню тебе боль попыткой навязать то, что ты не хочешь. Невозможно любить человека, а потом разлюбить его только потому, что природа решила оставить его бездетным. Я бешенством матки страдать не собираюсь, у меня и так насыщенная жизнь, а вместе с тобой будет абсолютно полной. Идеальной.

Он смотрит на меня так, будто впервые видит.

И я, пусть совсем немного, но краснею от удовольствия, потому что так он на меня еще никогда не смотрел.

Словно важнее меня нет никого на свете.

— Зай, я пиздец как не хочу ошибиться и сделать тебя несчастной.

Подозреваю, что в нем говорит прошлое с Милой. Прошлое, в котором уже была женщина, которая обещала принимать его как есть, а в итоге из года в год «проходилась наждачкой» по его болевым точкам.

Только я — не Мила.

И мы тоже другие.

Хотя бы для чего-то в этой жизни пригодился негативный опыт всех сделанных ошибок — мы знаем, что нужны друг другу такими, как есть.

Он — взрослым, иногда заходящим на мою территорию со своим рычанием и замашками все решать по праву сильного и старшего.

Я — иногда творящей глупости и перенимающей все его дурные привычки, любящей «заигрываться» в капризную маленькую девочку.

— Ты можешь сделать меня несчастной только в одном случае, — обнимаю его крепко-крепко, с удовольствием потираясь носом о колючую щеку, — если разлюбишь.

— Хрен дождешься, Зая, — и снова прикладывается пятерней к моей пятой точке. И снова потирает нос. — Я же, блин, сдурею снова просить у Вовки твоей руки.

— И не надо. В понедельник отнесем заявление, врубишь свое адское обаянием — и через пару дней нас распишут. А маме и папе скажем постфактум. Здорово я придумала?

— А как же три платья, туфли как у принцессы, фотосессия и вот эти вот девичьи мечты?

У меня уже были и платья, и туфли.

И ничего из этого не принесло счастья.

Так что…

— Моя единственная девичья мечта — стать Алисой Миллер, и если вы, Бармаглот Игоревич, откажетесь распространять на меня свою фамилию, то узнаете, что даже папины дочки и мамины принцесски могут превращаться в мегер.

— В понедельник? — переспрашивает он. — Мне кажется, Алиса Владимировна, вы спешите и подавляете мое право на «подумать».

Приходится встать и сделать вид, что собираюсь взвалить его на плечо, как он сам часто таскал меня.

Мы снова ржем.

Не смеемся, а именно ржем, потому что нам уже давно не нужно притворяться друг перед другом и казаться лучше, чище и красивее.

Потому что если как-то иначе — это уже точно не про нас.

Эпилог: Бармаглот

Полгода спустя

— Я не шучу, Бармаглот Игоревич. — Алиса выразительным взглядом показывает вниз. — Иначе наша елка так и останется без вот этого красивого шара, за который ваша законная жена, между прочим, почти что продала душу дьяволу.

У нее в руках и правда красивый белый прозрачный шар, покрытый сверху какой-то ажурной краской в стиле кружева. И внутри, когда мой Заяц раскачивает его из стороны в сторону, как будто даже бултыхается снег.

— Зай, ты в курсе, что просишь сорокалетнего мужика сесть на корточки? — Сую руки в карманы домашних потертых джинсов и слегка поигрываю грудными мышцами, прекрасно зная, как это на нее действует.

— Я прошу мужа, — поправляет она.

Уже полгода прошло — а она до сих пор как в первый раз.

Я — Марк Миллер, законный муж вот этого Сумасшедшего Зайца, который опять покрасил волосы в розовый цвет, сделал кудряхи, нацепила очки в духе Гарри Поттера, домашний комбинезон с ушами, и думает, что этого достаточно, чтобы прогнуть меня под свои хотелки.

На шею ей, видите ли, хочется сесть, чтобы я ее поднял.

Стремянка — это, видите ли, скучно.

— Бармаглотище, елка сама себя не нарядит. — Заяц типа_рассерженно постукивает носком ноги.

— Стремянка чем тебе не угодила? — Чуть-чуть напрягаю руки, чтобы вены налились кровью и выразительнее проступили под кожей. — Я два часа как с самолета, имею законное право развалиться на диване с пивом и чипсами и смотреть НХЛ.

Алиса разглядывает мои руки, на минуту явно выпада из реальности, где у нас за сутки до Нового года еще толком не украшена елка, новенькие гирлянды лежат на полу хаотичной кучей, и я пока смутно представляю, куда нам столько.

Разве что украсить заодно и двух наших бегемотов.

То есть — мейнкунов, но одно другому не противоречит.

У нас дома правило — я хожу без футболки.

А Заяц… ну она принцесса, на нее законы простых смертных не действуют, так что как бы мне не нравился вид ее задницы — приходится визуализировать все это, глядя на бездонные объемы пушистого домашнего комбинезона.

Алиса мотает головой, рассерженно стучит пяткой по полу.

Ну вот, даже моя, без ложной скромности, шикарная бицуха дело не спасла.