Забудь обо мне

Второй раз в шоколадницу мы ходили в прошлом году, просто так.

Потому что он позвонил и предложил, а я как раз страдала после тяжелых душевных травм, потому что впервые в жизни крепко поругалась с Танян из-за ее Сёмочки.

Мне правда нравится это место.

И нравится, что вроде как мы ходим сюда вдвоем, только друг с другом.

Но совсем не нравится думать, что это может что-то значить.

Нам дают столик в уголке возле большой стойки с разными крафтовыми сладостями.

Я заказываю, кажется, половину меню. Знаю, что не съем и десятой части, но хочу попробовать все, просто хотя бы надкусить каждую конфету и взять по ломтику десерта. Марк ограничивает чашкой крепкого кофе. Только посмеивается, сверкая своими серебряными глазищами, потому что у официанта удивленно вытягивается лицо, когда я озвучиваю весь заказ.

— И ворчать не будешь? — спрашиваю, когда остаемся одни.

— Понаблюдаю, как в тебя все это влезет, Зай.

— Я стану толстая, у меня появится целлюлит и вылезут прыщи. — Делаю печальное лицо. — От таких «красоток» сбегают даже верные Бармаглоты.

— Давай ты не будешь решать за верных Бармаглотов, от кого они сбегают, — миролюбиво предлагает Миллер.

Я плотнее кутаюсь в теплый плед, наслаждаясь тем, что в шоколаднице удобные кресла и никому нет дела до того, что я снимаю обувь и забираюсь в кресло с ногами. Совсем как дома. Потихоньку, сопя от усердия, вставляю симку в новый телефон. Делаю первые настройки, краем глаза наблюдая за тем, как официант приносит первую порцию заказа.

— Простите, Бармаглотище, что я скучная зануда и не развлекаю вас глупой трескотней. Плохая из меня сегодня компания.

Марк немного склоняет голову к левому плечу, задумчиво проводит пальцем по нижней губе.

— Зай, мне не нужен клоун.

— А что нужно? — В самом деле — зачем все это, если я для него просто девочка для настроения?

— Блядь, Заяц, мне правда вообще ни хера не нужно. Грейся, отдыхай, балуйся новой игрушкой. Например, заблокируй меня снова. Кажется, это твое любимое развлечение.

— А от злопамятности прыщи на носу появляются, — непроизвольно хихикаю я.

Не собиралась же.

Но губы растягиваются в улыбку, и я наспех, пока он ни о чем не догадался, делаю пару его снимков. На одном он особенно удачно получился: расслабленное лицо, небольшие морщинки в уголках глаз, пара выпавших из «пучка» светлых прядей.

Я добавляю это фото к его контакту и, немного исправив имя, показываю результат Марку.

Теперь он «Бармаглотище».

С маленьким рогатым смайликом в конце имени.

Миллер тоже достает телефон и, как бы я не пыталась закрыться или хотя бы принять выигрышную позу, делает фото. Оно одно, и оно ужасное: у меня синяки под глазами, бледный вид и не самая опрятная прическа.

— Я страшнее страшного кошмара, — прикладываю ладонь к лицу, нервно смеясь.

— Зай, — Бармаглотище тоже что-то делает в телефоне, — хватит нести хуйню.

Он тоже показывает «результат»: теперь вот такая некрасивая и без фильтра я у него в телефоне.

Подписана просто: «Зая».

Мне становится очень грустно.

И даже попытка заесть шоколадом это внезапное дурное настроение с треском проваливается, хотя десерты в этой шоколаднице, кажется, самые вкусные из всех, что я пробовала.

Просто все совсем не так, как должно быть.

И мой идеальный пазл, который как будто полностью сложился, снова рассыпается — и я ничего не могу с этим сделать.

— Бармаглот, а почему вы не разводитесь?

Я не хотела спрашивать, но каждый раз, когда пытаюсь удержать в голове сразу несколько важных тем, обязательно начинаю болтать об одной из них.

Мы правда никогда не обсуждали тему его брака. Только пару раз в разговоре между перепалками, когда никто не ждал серьезный ответ на такой же несерьезный вопрос. Кажется, тогда Миллер говорил, что просто слишком стар, чтобы тратить время на такую ерунду как развод. Но, конечно, если в мире и существует мужик, который в свои сорок выглядит лучше тридцатилетних и даже двадцатилетних — то это именно он. Особенно когда расслаблен, как сейчас, и не замечает, что изредка продолжает поглаживать пальцем нижнюю губу.

Этот приз, если он разведется и официально станет свободным, точно недолго будет в одиночестве.

— Алиса, мы вроде решили, что определенных тем касаться не будем, — напоминает Бармаглот.

— Я не хочу ругаться, я просто хочу понять, зачем мужчины продолжают жить с женщиной, которая настолько безразлична, что от ее присутствия рядом ни холодно, ни жарко.

Миллер минуту изучает мое лицо, потом делает глоток кофе и, откладывая телефон, складывает руки на столе.

Мне не по себе под этим пристальным серьезным взглядом без намека на улыбку.

— Хорошо, Заяц, только я буду говорить правду.

— Как всегда, — тихонько добавляю я, но Бармаглот слышит и кивает.

— Зай, давай начнем с того, что жена — это не для красивой жизни и не для расслабления, и вообще о другом. Когда мы с Милой поженились, у меня в общем почти ни хрена и не было, кроме головы на плечах и желания херачить двадцать пять часов в сутки, лишь бы выгрести куда-то повыше уровня дна. Тогда Мила была рядом, терпела, что меня никогда нет дома, что некоторые ее подруги живут лучше, чем она. Потом, когда я выгребся повыше, мы решили завести ребенка. Не получилось. Так что, когда вопрос с детьми — по крайней мере от меня — встал на повестке дня, Мила сказала, что ей нужен только я — и она может обойтись без детей.

Я непроизвольно кутаюсь в плед и пытаюсь — как это, наверное, делают все — переложить ситуацию на себя. Мне двадцать четыре и, хоть часть моих подруг уже успешно воспитывают своих детей — а некоторые даже двух — я о материнстве не задумывалась ни разу. Возможно, потому что для меня ребенок — это самый ответственный шаг в жизни, и к нему нужно быть готовым морально и материально, и точно знать, что даже если случится пришествие Годзиллы — я все равно смогу накормить, одеть и обуть своего ребенка, дать ему достойное образование и всю мою любовь. Сама, если придется.

А может еще и потому, что уже два года у меня целый класс «моих детей» и пока этого хватает с головой.

Но женщина, которая добровольно отказалась от материнства ради мужчины, наверное, любила его больше всех на свете.

— Может, и любила, — пожимает плечами Миллер, давая понять, что я расслабилась и позволила себе поразмышлять вслух. — Но в любом случае, прошло время. И «мы» тоже закончились. Так всегда случается — рутина убивает все, даже банальный комфорт.

— Только если над отношениями не работать, — возражаю я и даже не огрызаюсь в ответ на его снисходительную улыбку. Он так часто говорил, что я — максималистка, что сейчас снова об этом думает. Ну и что? — Если люди хотят быть вместе — они должны стараться. Оба.