Забво

– Алексей, я знаю, что в четыре надо быть в парке, - оправдывается Лянченко, - да я уже уходить хотел, но, понимаешь, тараканы заебали... решил их грохнуть и выходить.

– Ты чо, бля? Допился? Какие тараканы?

– Да обычные...
– Лянченко встаёт, - щя сам увидишь, - смотрит на открытое окно, в котором показывают февраль, на улице где-то минус 20-25, холодновато, я бы сказал, затем закрывает окно и направляется мимо охуевшего меня к электрической плитке.

В основном на таких плитках готовят жратву... прямо в комнате, но в зимние месяцы это ещё и дополнительный обогреватель комнатухи. Сейчас эта плитка стоит почему-то на полу, а не на тумбочке с продуктами и остатками офицерского пайка. Лянченко берёт с этой тумбочки заранее приготовленный скотч, и, задумчиво разматывая широкую ленту, смотрит на здоровый постер Джей Ло, висящий аккурат над стоящей внизу плиткой.

Джэй Ло, маняще облизывающей губы и обещающей подарить незабываемое, если вдруг чудом шагнёшь к ней из забайкальской действительности в сказку, где есть пальмы и синее-пресинее небо, где живут такие красавицы, где нет тараканов и угольной команды, где нет ебанутого на службе старлея и конченого на этой же службе комбата.

Где живут, а не выживают.

Он смотрит секунду, потом начинает быстро приклеивать скотчем постер к стене по всем краям, отрывая, когда нужно, ленту зубами. Скорость приклеивания говорит о достаточной сноровке в этом деле. Отбросив ленту, он выключает плитку. Потом берёт баклажку из-под лимонада, наполненную водой, с плотно закрученной крышкой, стоящую рядом на той же тумбе, и начинает раскатывать ею приклеенную улыбку заграничной жопдивы, так, как мама на моих глазах раскатывала тесто, готовя пельмени.

Комнату наполняет мерзкий звук чего-то потрескивающелопающегося. Звук омерзителен до ломоты в зубах, настолько, что я невольно морщусь.

Раскатав приклеенный плакат, Лянченко констатирует:

– Пиздец.

– И что это было?

Лянченко смотрит на меня, потом ставит баклажку и берёт нож для бумаги. Ловко срезает по краям плакат, поясняя свои действия:

– Понимаешь, тараканов развелось... заебали... я комнату выстудил, заодно проветрил. Ну, а плитка воздух тёплый гонит под плакат...
– Говоря это, он начинает аккуратно снимать плакат со стены, - ну, и тараканы все сюда съёбывают, как на юг, - сняв плакат, он демонстрирует мне его обратную сторону...

Я не настолько брезглив, чтобы блевануть от увиденного. Но зрелище не для слабонервных, это точно. Столько тараканов, превращённых в общую лепёшку, я не видел никогда. Надеюсь, что и не увижу. Лянченко бесстрастно подытоживает:

– Н-дааа... Мадонна собрала больше, - скатывает это безобразие в трубочку и суёт в здоровый мешок с мусором.

– Ну, всё вроде... Пошли?

Не доходя до КПП, встречаем Юру Золотых. Он у нас кадровик. На обед, видать, чешет. В руках пакет с какой-то снедью.

– Опа, Лёха!! Ну, на ловца и зверь... Помнишь наш разговор?

– Какой?

– Разнарядка пришла... "за речку"...нужен ротный и взводёныш, - Юра переводит взгляд на Лянченко, потом на меня.
– Так что думай... Думайте, мужики. После обеда зайдёшь, окей?- Юра воевал в Афгане когда-то... немного. Идиомы впечатались в сознание навечно.

– Окей, бля.

Юра проходит мимо, я смотрю на его пакет и вижу в нём баклажку с кока-колой.

– Юр, тоже, что ли, тараканов давишь?- ляпаю ему в спину.

Он оборачивается с непонимающей улыбкой:

– А?

– Да это я так... проехали... к пяти зайду.

– Ага... давай.

Юра уходит, Лянченко смотрит на меня. Ну что? Вроде наша очередь. Отчего-то заломило зубы.

– Андрюх, ты как вчера погулял?

– Нормуль, а чо?

– Давай-ка вечерком я к тебе зайду... тараканов помянем...

– Чего? Ааа... конечно.. тока это...

– Водяра моя, приедешь - закусь готовь... всё... пиздуй, мне ещё караул проверять.

Я смотрю ему в спину и впервые за месяцы не думаю о службе. Я думаю о том, что мы для государства просто тараканы. Которых сгоняют туда, куда хотят, уже готовя пресс. А может, и по-другому. Может, просто дошла очередь поучаствовать в давке паразитов и до меня? Кто-то же должен делать эту неприятную работу.

Весна.

Прилетели в Моздок. Ёбаный самолёт. Пить устал. Состояние такое, что не на войну, а в госпиталь надо сдаваться.

Аэродром, около которого палаточный городок и небольшой посёлок. Здания двух-трёх этажные. Первое, что увидел, как в хуёвом голливудском боевике, погрузку "двухсотых" в транспортник. Цинки. Пилот сплёвывает и отворачивается. Дурной знак?? Я - "свежее мясо", это нормально. У Родины завидный аппетит на свежие продукты, однако. Хотя я тут по своей воле. Всё по плану.

В палаточном городке, где меня поселили, тотальная круглосуточная пьянка. Тут можно. Тут войны ещё нет. Перевалочный пункт же. Кто в горы - кто с гор. Трёп. Истории. Стаканы. Изредка знакомцы пересекаются. Кто-то отсыпается, не реагируя ни на что. Таких - не трогают. В целом скучно, потому что по мере ужирания истории становятся более кровавыми и фантастичными.

Капитан, что разместился напротив меня, молча наливает себе в кружку из фляги - косится на шестерых "контрабасов" (контрактники), сожравших литра три и громко обсуждающих какой-то прорыв под Ведено. Выдыхает и пьёт. Как минимум сто пятьдесят - определяю на глаз. Силён, бля.

– Нас чо-то сорок осталось, а то и меньше...и чехов (боевиков) сто-сто двадцать... хули... лезут... а нам куда?? Андрюху в живот ранило... он мне - Серёга... типа... не ссы, Серёга - дальше хуже будет... щя попрут... дай, говорит, хоть гранату... а мне чо? У меня пол-б/к (боекомплект) уже как хуем сбрило... в общем, подыхаем... и тут "крокодилы" (вертолёты МИ-24 - злая штука, если лупит по земле, лучше зарыться и не отсвечивать... а по возможности и вообще валить из района, где они работают)... звено ...

– Эт вам повезло... а вот на нас когда под Итум-Кале...

Капитан едва заметно качает головой и занюхивает куском хлеба с салом, затем отворачивается от этих вояк, явно демонстрируя откровенное презрение. Видать, пиздёж.

И такие разговоры без передыху.

Кормёжка - говно. Сидим на своих консервах. Срём домашними пирожками. Ждём отправки в Ханкалу. Должны отправить вертолётом, только хер его знает, когда. Внятного ответа от коменданта не добились. Наша бригада, в которую мы пылим менять тех, кому отпуска положены, вообще-то под Шатоем встала. Район держит. Нам туда - в бригаду "Бешеных Собак". Сибирячки, сдобренные забайкальцами. Прокатились по Терскому хребту, сметая всю мразоту, и осели там. Оно и понятно. Аргунское ущелье, по которому неплохая дорога с гор ведёт, её надо держать. Стратегическая трасса. Подвоз боеприпасов и гуманитарки именно по ней и идёт. Эти караваны, ясен хуй, периодически пытаются расстрелять и ограбить. У нохчей (чеченцы) тактика боевых действий и принципы жизни всю дорогу одни и те же. Найти, что спиздить, или отнять, а дальше -либо продать, либо вернуть за выкуп. Рабами тут всю жизнь занимались. По мнениям всех бухающих и не бухающих в нашей палатке за неделю ожидания, все сходятся в одном - вырезать всех под корень, и не мучиться. Жути, конечно, нагоняют, но в основном запомнился майор, который не столько ругал продавшихся бизнесу политиков и ублюдка президента...

"охуеть... ведь он главнокомандующий... мы на войне, а солдат такого мнения о командирах... вопрос - мы победим?? Мы можем победить врага, на стороне которого наше командование??"

....сколько рассказывал, как русские бежали из Чечни в 94-м. И почему бежали. Если ему поверить хотя бы на тридцать процентов и примерить на себя и свою семью, то... я... я, наверное, тоже готов этих уродов под корень... ведь младенцев с балконов вышвыривали, баб ебли на глазах мужей, и тут же бошки резали... где-то соседи укрывали, только соседей до хуя и сдавали... и своих же казнили... зверьки ёбаные... и много чего другого творили.