Забыть и выжить

Но память, оказалось, не подвела. Вот и постаревший дом, которого Александр Борисович не видел полтора десятка лет, — где-то накануне всех коренных перемен в государстве навещал тетю Валю, будучи здесь в служебной командировке…

Собственно, и командировка тогда была придумана, это Костя Меркулов помог, чтоб Турецкий приехал и помог тетке похоронить дядю Леву. Не дожил тот до «полного торжества демократии», и слава богу. Не нравилось старому моряку все то, что происходило в стране…

И с тех пор Александр больше не был здесь… Нет, кажется, позже еще разок приезжал, но уже по своим следственным делам, в середине или даже в конце девяностых. Однако тетку не застал, — к кому-то из последних то ли своих, то ли родственников покойного мужа уезжала она, а после писала, что сильно жалела, не застав Сашки. Сколько ж ей тогда исполнилось? Лет за сорок уже, а второй раз замуж так и не вышла… И ведь по-прежнему оставалась очень хороша, но уже не девичьей, а зрелой, женской красотой. Фотография сохранилась… Наверное, действительно у них с дядь Левой большая любовь была…

Дом фактически не изменился, разве что голубой цвет веранды выгорел на солнце. Что ж, значит, вполне можно будет и обновить, покрасить, все тетке помощь.

И сад вроде бы остался тем же, новых деревьев не появилось, но здорово загустел он, высокой травы много, кустарник какой-то, — видно, тяжело Валентине заниматься в одиночестве «сельским хозяйством». И виноградные лозы стали толстыми, постарели, некому их обновлять…

А вот солнце — оно точно осталось прежним, тем самым, от которого кружилась голова. И море так же голубело вдали, становясь белесым на горизонте и сливаясь с небом. Не хватало лишь ловкой, красивой девушки в цветастом платьице, словно заблудившейся в густой кроне яблони…

Александр Борисович, чувствуя вполне понятное, ностальгическое волнение, будто и в самом деле после долгого плавания в чужих морях возвратился наконец в родной дом, легонько тронул калитку. Она не открылась. Перегнулся, посмотрел: изнутри она была заперта на обычный крючок.

Усмехнулся, вспомнил, что этот крючок здесь был всегда, а замка ни дядька еще, ни тетка никогда не вешали. Сбросил крючок, открыл калитку и вошел во двор. Уже хотел крикнуть, позвать Валентину, но его сзади окликнули.

— Эй, молодой человек! Чего это тебе в чужом дворе надо?

«Молодой? Это очень интересно!» — хмыкнул Турецкий. Он обернулся и увидел пожилую женщину в длинном темном платье и такой же косынке, завязанной на седой голове как бандана, с двумя пустыми ведрами в руках, вставленными одно в другое. Определенно, соседка.

— Здравствуйте, — стараясь выглядеть приветливым, сказал он, поворачивая тем не менее к женщине лицо не тронутой стороной. — Тут моя тетка проживает, Валентина Денисовна. Вот, приехал навестить… По дороге, — поправился он, чтобы не выглядеть в глазах чужого человека бездельником. Видок-то внешний, что ни говори, оставлял сегодня желать много лучшего — начиная с физиономии и кончая неглаженой одежкой.

Женщина смотрела на него удивленно. Даже ведра на землю поставила. И, сложив руки на груди, уперла подбородок в свой кулачок.

— Постой, — задумчиво сказала она, глядя на Турецкого строго и недоверчиво, — чего-то я не очень…

— Племянник я ее… Из Москвы… Проездом тут. Она сейчас дома, не знаете?

— Погоди! — будто обрадовалась соседка. — Сашка, что ль?

— Я самый. — Александр Борисович улыбнулся. — А вы кто?

— А я — Настя… Ты меня не знаешь. Да и я тебя — тоже, честно говоря… Но Денисовна говорила, да… Вспоминала часто, особенно в последнее время. Обещал, говорит, племяш навестить, да обещанного, известно, три года ждут… Ну и что ж ты так, племянничек дорогой? — последнюю фразу сказала с явным осуждением.

— А что случилось? — даже испугался Турецкий. — С Валей?..

— Ты ж сколько не был-то, годков пятнадцать, поди? Совсем родню забыл? Нехорошо, Сашка… В больнице твоя тетка, вот что.

— А что случилось? — Александр Борисович почувствовал, как возле сердца что-то сжалось и повеяло неприятным таким, мерзким холодком.

— А что в нашем-то возрасте может быть? — философски заметила соседка. — Сердце… И сам-то чего удивляешься? Разве не знаешь? Она ж, поди, писала…

— Писала…

Турецкий тяжело вздохнул оттого, что соседка, в общем, по-своему права, и она определенно винила именно его в болезни Валентины. Отчасти и это, возможно, так, все собирался приехать, помочь… Обещаниями отделывался… Ну да, конечно, работа же была! А вот нет ее теперь, и решительно ничего на свете не произошло. Ничего не случилось! Как и не существовало никогда ни следователя Сашки Турецкого, ни первого помощника генерального прокурора Александра Борисовича… И никому это, в сущности, оказалось не нужно.

— А где эта больница, не подскажете? Анастасия… не помню, как вас по батюшке?

— Алексеевна… Да ты и не можешь помнить, говорю же! Ох, бестолковый… Если тетка не писала… Я недавняя соседка ее. Это о тебе она много рассказывала… Какой ты весь важный да серьезный…

Турецкий усмехнулся: ну, конечно, «важняк» — вот отсюда и «важный». Ох, фантазерка тетка!

— А положили-то ее в городскую — это как к рынку выйдешь, там спросишь, каждый подскажет. В кардиологии она. Уж вторую неделю. Ты, как навестишь, мне после расскажи обязательно, ладно?.. — Соседка подняла ведра и, покачав укоризненно головой, добавила, скорее, самой себе: — Ишь ты, столько лет не был и удивляется, почему родная тетка в больнице! Ну надо же! Молодежь… одно слово…

«Вот и удостоился: молодым назвали…»

Анастасия Алексеевна пошла вниз по улице, откуда пришел Турецкий. Там, на перекрестке улиц, стоит, он видел, колонка, где двое теток набирали воду. Ну, конечно, электричества-то нет, городской водопровод не работает, а колонка, наверное, еще от водокачки имеет немного воды.

Недовольная соседка… Вроде и дела ей никакого нет, но наверняка они с Валентиной известиями обмениваются, сочувствуют друг другу либо завидуют и злорадствуют. Но Анастасии он явно не понравился. Ну и черт с ней. Надо немедленно Валентину навестить, чего-нибудь принести ей, соку, может?

Александр Борисович на всякий случай обошел дом кругом, осмотрел, все ли в порядке. Ведь спросит: как там у меня? Чтоб ответить. Не забота, разумеется, а так, простое внимание… которого нам не хватает в обычной жизни…

Городская клиническая больница встретила Александра Борисовича потоком отборной матерной брани. Кричал мужчина:

— Ольга! Мать их всех!.. Они там что, оху…? Дай им п…! Где свет?! Куда, бля, девали генератор?! Ольга! Дай этим сукам…!!!

По гулкому коридору вихрем неслась полная женщина в зеленом операционном халате, в маске, закрывающей пол-лица, и в окровавленных перчатках. А вдогонку ей катились громовые, перемешанные с матерщиной угрозы выдрать… отодрать… оторвать… засунуть… послать и… еще такое, чего и перевести нельзя было на общедоступный русский язык, ибо ничего подобного просто не могло реально существовать в этом многогрешном и многострадальном мире.

Турецкого в накинутом на плечи коротком халате этим вихрем отбросило в сторону. Он увидел испуганные лица людей в халатах, заметил, как все они робко жались к стенам, провожая взглядами несущийся мимо самум.

Собственно, никаких особых объяснений и не требовалось, и так понятно: шла операция, и в это время отключился, по всей видимости, резервный генератор. Вот и бушевал хирург, у которого каждая секунда была на счету, да только эта его личная проблема в нашем распи… хм, обществе, надо было понимать, никого не волновала. Что такое человеческая жизнь? Вопрос, скорее, риторический, особенно в подобных ситуациях…