Забытая история Московии. От основания Москвы до Раскола

Протопопу Суздальскому Никите, – возможно, послу Михаила Алексеевича, отрубили голову на Красной площади 11 июля, князей Хованских казнили в сентябре. Дума нашла компромисс, провозгласив царями Романовых из обеих «семей»: Ивана и Петра, а Софью – регентшей при них. Наступило время князя В. В. Голицына (?
– 1619).

Если сестра будущего императора умом не блистала, то уж ее фаворит не зря носил голову на плечах. При регентстве Софьи князь Голицын официально именовался как «царственные большие печати и государей великих посольских дел оберегатель», то есть был, по европейской табели, государственным канцлером. Его первым, до воцарения Петра прозвали Великим, а чтобы не царствующий деятель еще при жизни прослыл Великим, действительно следовало проявить величие помыслов и дел. С. Ф. Платонов пишет о нем:

«Личность князя В. В. Голицына – одна из самых замечательных личностей XVII в. Иностранцы, знавшие его, говорят о нем с чрезвычайным сочувствием, как об очень образованном и гуманном человеке. Действительно, Голицын был очень образованным человеком, следовал во всех мелочах жизни западноевропейским образцам, дом его был устроен на европейский лад. По характеру своего образования он близок был к малорусскому образованному монашеству и находился до некоторой степени под влиянием польско-католическим. Гуманность Голицына обращала на себя внимание современников; ему приписывали широкие проекты освобождения крестьян от частной зависимости. Внутренняя правительственная деятельность времени Софьи отмечена мягкостью некоторых мероприятий, быть может, благодаря влиянию Голицына. При Софье было смягчено законодательство о несостоятельных должниках, ослаблены некоторые уголовные кары, отменена варварская казнь – закапывание в землю живого. Однако в той сфере, где сильно было влияние не Голицына, а патриарха, – в отношении к раскольникам – незаметно было большой гуманности: раскол преследовался по-прежнему строго».

В. В. Голицын уже в правление Федора Алексеевича отличился на поле боя, приняв участие в защите южных границ и в Чигиринских походах 1677–1678 годов. Одновременно, с середины 1670-х он возглавлял Пушкарский и Судный Владимирский приказы. Именно он был инициатором отмены местничества. Он построил огромное прекрасное каменное здание первого высшего учебного заведения России, Славяно-греко-латинской академии (основана в Москве в 1687 году).

Государственные дела шли своим чередом, семейная вражда – своим. Разрастался конфликт двух царственных семей: в одной властвовала Софья, в другой первым человеком была царица Наталья Кирилловна, мать Петра. Семейная распря породила две враждебные партии людей, связавших себя с теми или другими. Со стороны Софьи двигателем в этой истории был думный дьяк, начальник стрелецкого войска Федор Леонтьевич Шакловитый (?
– 1689), а с противоположной стороны – брат царицы Лев Кириллович Нарышкин и князь Борис Алексеевич Голицын, «дядька» (воспитатель) Петра. Обе партии имели многих приверженцев во всех слоях общества; у Нарышкиных были сторонники даже среди стрельцов, подчиненных Шакловитого.

В. В. Голицын оставался около Софьи; он не испытывал ненависти к Нарышкиным, но сознание, что они считают его своим врагом и в будущем не пощадят, заставляло его в отчаянии желать вслух смерти царицы Натальи, хотя он не был активным участником интриг.

В эти годы он был занят делами государственными: занимался дипломатией. Общепризнанно, что Голицын был искусным дипломатом. Он сумел добиться в 1684 году подтверждения Кардисского мира со Швецией (1661), частично допускавший русских к Балтике для торговли. Но между тем шведский и польский вопросы оставались острыми; уже вскоре Петру пришлось «разбираться» со Швецией.

С Польшей в 1686 году был заключен очередной вечный мир. Дело в том, что польский король Ян Собесский желал привлечь Москву к австро-польскому союзу против турок, но Москва и с самой-то Польшей находилась только в перемирии (с 1681), а потому соглашалась оказать помощь лишь по заключении мира. В 1686 году Ян Собесский согласился; Польша навеки уступала Москве все, что она завоевала у нее в XVII веке, а важнейшим из завоеваний был Киев. Этим миром Россия обязана В. В. Голицыну, – но по договору нужно было начать войну с Турцией и Крымом.

У России отсутствовали выходы к морям: два моря – Черное и Балтийское, для внешних связей были закрыты Османской империей и Швецией. Единственными морскими воротами оставался Архангельск, порт на Белом море, который большую часть года был скован льдами, да и путь сюда из Западной Европы был значительно длиннее, чем через Балтику. Это что касается торговли; но присоединение южных территорий с богатыми почвами и устойчивым климатом было очень важным еще и потому, что позволило бы решить вечный русский вопрос – продовольственный.

Поэтому, действительно, движение страны на юг было самым важным и, казалось бы, Голицын сделал правильно, что предпочел южное направление западному. Однако Турция в то время по своей мощи значительно превосходила все страны мира, и Россия могла тягаться с нею, только перевооружив свою экономику и армию, а для этого надо было сначала прорваться к Западной Европе, наладить международную торговлю, заполучить новые технологии.

Но Голицын схватился за решение сиюминутной задачи. Приняв начальство над войсками, он дважды ходил на Крым (1687–1689), и оба похода оказались неудачными (чего и следовало ожидать), что возбудило ропот войска и вызвало со стороны Петра обвинение в нерадении. Но правительство Софьи торжествовало переход через степи к Перекопу как победу и осыпало Голицына наградами.

Впрочем, эти неудачные походы послужили полезным примером: Петр начал свою военную политику с западного направления, предварительно озаботившись созданием регулярной армии по западному образцу, и даже обогнал Европу, впервые введя рекрутский набор. Даже в Прутский поход он был вынужден идти потому, что шведский король, сидя в Турции, подталкивал ее к войне с Россией, а его азовская эскапада вызвана необходимостью закончить войну, начатую Голицыным.

Прожекты и деяния князя-оберегателя очень ярко описал французский посол при Московском дворе де ла Невилль. По его рассказу, князь вызвал из Греции 20 ученых, выписал много книг; убеждал дворян отдавать детей в латинские училища в Польшу или советовал нанимать для детей польских гувернеров. Польша была ближайшей к России и наиболее понятной для нее страной Европы; естественно, ее образованности и культуре стремились подражать.

Де ла Невилль пишет:

«Иностранцам он (Голицын. – Авт.) разрешил свободный въезд и выезд из Московии, что до него не было в обычае. Он желал также, чтобы дворяне путешествовали за границу для изучения военного искусства в иностранных государствах, так как задался целью учредить порядочное войско вместо полчищ из крестьян, которые, будучи призываемы на войну, оставляют свои поля без обрабатывания; вместо этой бесполезной для государства службы он предполагал обложить население умеренною подушною податью. Он думал также содержать постоянные посольства при главнейших европейских дворах и дать полную свободу вероисповедания в Московии…

… Он хотел заселить пустыни, обогатить нищих, из дикарей делать людей, превратить трусов в добрых солдат, хижины в чертоги… все эти предприятия погибли в Московии с его падением». (См. «Россия XV–XVII вв. глазами иностранцев». С. 516–517.)

Великие планы великого человека, – к сожалению, в своей совокупности тогда они были несбыточными ни с ним, ни без него. Каждый из пунктов требует вложения средств, а где ж их взять? Только с внешней торговли, но торговать-то было нечем, и выхода на рынки не было. Нефть еще не стала товаром, больше 90 % населения сидело «на земле», то есть кормили они в основном сами себя, на обустройство государства и выполнение прожектов ничего и не оставалось.

Рассмотрим интересный эпизод из записок де ла Невилля:

«Намерением Голицына было поставить Московию на одну ступень с другими государствами. Он собрал точные сведения о состоянии европейских держав и их управлений и хотел начать с освобождения крестьян, предоставив им земли, которые они в настоящее время обрабатывают в пользу царя, с тем, чтобы они платили ежегодный налог… То же самое он хотел ввести по отношению к кабакам и разным предметам торговли, полагая, что таким путем сделает народ трудолюбивым и промышленным…» (там же, выделено нами. – Авт.)