Забытая история Московии. От основания Москвы до Раскола

По этому поводу 12 января 1682 года государь созвал торжественное собрание духовенства, думы и выборных придворных чинов для обсуждения челобитья и уничтожения мест. На вопрос царя духовенству о местничестве патриарх отвечал: «Аз же и со всем освященным собором не имеем никоея достойныя похвалы принести великому вашему царскому намерению за премудрое ваше царское благоволение». Бояре же и придворное дворянство сами просили уничтожить места – «для того: в прошлые годы во многих ратных посольствах и всяких делах чинились от тех случаев великия пакости, нестроения, разрушения, неприятелям радование, а между нами (служилыми) богопротивное дело – великия, продолжительныя вражды».

Руководствуясь подобными ответами, царь указал сжечь разрядные книги, в которых записывались местнические дела, и отныне всем быть без мест. На это собрание единодушно отвечало: «Да погибнет в огне оное богоненавистное, враждотворное, братоненавистное и любовь отгоняющее местничество и впредь – во веки». Так передает «Соборное уложение» 1682 года. Но еще за 70–80 лет до этого дня боярство очень крепко держалось за право местничества!

«По какой же причине нарушился старый обычай без малейшего сопротивления со стороны тех, которые шли когда-то под опалу и в тюрьму, отстаивая родовую честь? – спрашивает С. Ф. Платонов. – Дело в том, что места были относительны; само по себе низкое место не бесчестило родовитого человека, если только такие же места занимали с ним одинаково родовитые люди. Поэтому, чтобы считаться местами, надо было помнить относительную честь стародавних честных родов. Но в XVII в. родовитое боярство или повымерло, или же упало экономически…»

Короче, полагают, что считаться местами стало очень трудно. К тому же в счеты мест постоянно впутывалось неродовитое дворянство, поднявшееся по службе благодаря упадку старого боярства. В 1668 году, например, из 62 бояр и думных людей только 28 принадлежали к тем старым родам, предки которых в XVI веке были в Думе, то есть соотношение неродовитых к родовитым было 55: 45. Ключевский по этому поводу писал, что «не боярство умерло, потому что осталось без мест, чего оно боялось в XVI в., а места исчезли, потому что умерло боярство, и некому стало сидеть на них».

Но мы должны заметить, что и в те времена, и позже отношение к местничеству не было столь повсеместно отрицательным. Эта история аналогична той, когда, затеяв переход от «Советской власти» к «Новой России», разрушили и выкинули вон не только действительно вредное, но и полезное. Правильное, нужное дело – уничтожение «богоненавистного, враждотворного и братоненавистного местничества» заодно разрушило традицию родовой ответственности и родовой взаимовыручки, причем не только в среде аристократии.

Вся Русь представлялась большой семьей во главе с Государем, прямым представителем Бога на земле. «Простой народ» держал свою родню в памяти, а русская знать вела разрядные книги. Книги сожгли, но не лукавство ли – утверждать, будто бы местничество мешало талантливым и незнатным добиться положения в государстве? Почему-то не учитывается, что при наличии местничества 55 % думцев составляли неродовитые; забывается, что крестьянский сын Никита Минов, ставши патриархом Никоном, в отсутствии царя правил Русью. Царицей могла стать любая незнатная девушка, понравившаяся царю. Незнатных было немало в верхах, невзирая на местничество!

Отменяя родовое местничество, все же требовалось найти замену этому общественному институту. Был внесен «Проект устава о служебном старшинстве бояр». Он предполагал полное разделение гражданских и военных властей, учреждение постоянных наместничеств (Владимирского, Новгородского и др.), строгое установление старшинства одного наместника над другим. Однако проект не был осуществлен, и замены родового старшинства (в местничестве) старшинством служебным (по должности) не последовало.

Собор Василия Блаженного (до 1700 года «Иерусалим»), с гравюры второй половины XVII века; на маковках – никонианские восьмиконечные кресты с прямой нижней планкой

В самые последние дни царствования Федора Алексеевича был составлен проект высшего училища, так называемой Греко-Латинской академии. Он возник таким образом: с Востока в Москву приехал монах Тимофей, сильно тронувший царя рассказом о бедствиях Греческой церкви и о печальном состоянии в ней науки, так необходимой для поддержания на Востоке православия. Возник повод учредить в Москве духовное училище на 30 человек, начальником которого был сделан сам Тимофей, а учителями – два грека. Но поддержанием православия училище не довольствовалось, и появился проект академии. В ней должны были преподаваться грамматика, пиитика, риторика, диалектика и философия: «разумительная», «естественная» и «правая». Учителя академии предполагались быть все с Востока и, кроме того, с ручательством патриархов.

Но и этим не исчерпывалась задача академии, – она должна была следить за чистотой веры, быть орудием борьбы против иноверцев, из нее должны были выходить апологеты православия, ей присваивалось право суждения о православии всякого, и иноземца, и русского.

Нужно заметить, что академия была учреждена уже после смерти Федора; первыми ее учителями стали вызванные с Востока ученые братья Лихуды (Иоаникий и Сафроний), а здание ее появилось стараниями князя В. В. Голицына.

Предтеча рывка, князь В. В. Голицын

27 апреля 1682 года царь Федор умер. Остались его братья: Иван (16 лет) от брака царя Алексея Михайловича с Марией Ильиничной Милославской (1626–1669) и Петр (10 лет) от второго брака с Натальей Кирилловной Нарышкиной (1651–1694). Остались также семь сестер Федора, в том числе Софья (1657–1704). Царем провозгласили Петра, а по его малолетству правили мать и ее родственники.

Федор умер молодым, в возрасте 21 года. Поскольку чуть позже умер юным и его брат Иван, возник миф о болезненности мальчиков из рода Романовых-Милославских. Да и отец их, Алексей Михайлович, к старости вдруг начал хворать и не дожил даже до шестидесяти. В итоге трон занял Романов из Нарышкиных, Петр, 15-й отпрыск своего родителя. Были ли больны Федор и Иван по рождению?… «Увлекались на Руси ядами, увлекались, и не меньше, чем в просвещенной Франции», – пишет Василий Комлев. А помнит ли читатель версию, согласно которой ушел «в леса» к староверам «потерявшийся» сын Алексея, Михаил, родной брат Федора, Ивана и Софьи? Он бросил семью еще до рождения Петра – и почему-то сохранил здоровье.

Можно предположить, что из-за весенней распутицы Михаил не очень быстро узнал о происходящих в столице событиях. А когда узнал, направил письмо младшей сестре, царевне Софье, с предложением передать власть ему, как единственно законному наследнику. Судить об этом можно только по косвенным свидетельствам. Летописец и сторонник Софьи монах Сильвестр Медведев запишет о послах Михаила: «Таже подаша ей, государыне, писанную Великим Государем челобитную, глупства своего и лживословия полну, самую воровскую, безимянную и беззаручную…» (см. «Россия при царевне Софье и Петре I». М.: «Современник», 1990). [35]

35

Цит. по http: //ethics.narod.ru/articles2/komlev.htm

Предложение не было принято. «… Что от их такова мятежа не унимаете?! Аще ли тако нам в порабощении быти – то к тому уже (с их) благочестивым царем и нам зде жити невозможно!..» (там же).

15 мая стрельцы подняли мятеж: убивали бояр, требовали смерти Нарышкиных. Власть поделилась, перейдя к главе Стрелецкого приказа князю Ивану Андреевичу Хованскому по прозвищу Тараруй и его сыну, а с другой стороны, – к царевне Софье и ее фавориту князю Василию Васильевичу Голицыну. Историки, не учитывая глубинных течений раскольничьего движения и совсем не имея в виду таинственного Михаила, этот момент русской истории замечают вскользь: что-то раскольники летом 1682 года шумели вместе с князем Хованским, затеявшим заговор то ли для себя, то ли ради воцарения Ивана.