Забытая Византия, которая спасла Запад
Шрифт:
Конечно, такие амбициозные замыслы нуждались в финансировании, и хотя два бережливых предшественника Юстиниана оставили казну полной до краев, он уже доказал, как быстро он может опустошить сокровищницу. Шестью годами ранее он истратил тридцать семь сотен фунтов золота, чтобы оплатить праздничное убранство пышных игр, устроенных в честь его консульства, а на второй год своего царствования он уже развернул грандиозную строительную программу, согласно которой начало возводиться не менее восьми соборов. Юстиниан обладал многими добродетелями — но умеренность и экономность в их число явно не входили.
Средства на все эти проекты неизбежно черпались из налогов, и Юстиниану сильно повезло, что под рукой у него был беспощадный человек по имени Иоанн Каппадокиец, который, казалось, был способен выжать деньги даже из камня. [55] Необразованный и лишенный всякого обаяния, Иоанн усовершенствовал налоговую систему, прикрыл в ней лазейки и преследовал коррупцию с собачьей целеустремленностью. Его излюбленной мишенью
55
Он происходил из Кесарии Каппадокийской и был назначен Юстинианом на должность префекта претория. (Прим. ред.)
Сам будучи выскочкой, Юстиниан не собирался терпеливо относиться к патрициям, которые задирали перед ним свои длинные носы, и не был намерен щадить их нежные чувства. По его мнению, знать всегда была бедствием для империи. Она постоянно боролась за власть с императором и заполонила чиновничий аппарат, постоянно пытаясь удержать в руках свои привилегии. Теперь настало время испробовать новые подходы, не отягощенные устаревшими представлениями об обветшалых традициях. Чтобы заслужить благосклонность императора, требовались выдающиеся качества, а не древние имена, и новый властитель собирался окружить себя прагматичными людьми, которые могли бы преодолеть косность императорского двора. Иоанн Каппадокиец великолепно начал реформировать бюрократическую систему, и если знать в процессе этих реформ пыталась сопротивляться — тем хуже для нее.
В любом случае, император уже был занят своим следующим проектом. Он приблизил к себе выдающегося юриста по имени Трибониан, который казался ходячей энциклопедией римского права. Это само по себе производило глубокое впечатление, поскольку тогдашнее римское право представляло собой запутанное собрание почти тысячелетних и часто противоречивых прецедентов, особых исключений и взаимоисключающих толкований, ни одно из которых нигде не было записано. С характерной для него амбициозностью Юстиниан решил упорядочить право, устранив из него все противоречия и повторы, и составить первый всеобъемлющий кодекс законов в истории империи. Выдающийся юрист Трибониан отлично подходил для этой работы, и он занялся ею с наслаждением и поразительной быстротой. Всего лишь за четырнадцать месяцев он явил свету новый кодекс [56] — верховный закон для всех судов в государстве и основу для большинства правовых систем в современной Европе. [57] Правовые школы открывались от Александрии до Бейрута, и Константинопольский университет вскоре стал выпускать ученых-юристов, которые распространили этот кодекс по всему Средиземноморью.
56
Конечно же, одному человеку такая работа была просто не под силу. В действительности над кодексом работала комиссия из десяти опытнейших юристов и администраторов, формальным главой которой был бывший квестор дворца, патрикий Иоанн. Трибониан являлся лишь членом этой комиссии, хотя, по сути, представлял в ней самого императора. Работа над кодексом была начата 13 февраля 528 года, а закончена 7 апреля 529 года, однако текст кодекса известен нам только во второй, значительно исправленной редакции, опубликованной 16 ноября 534 года и официально введенной в действие 29 декабря того же года. (Прим. ред.)
57
Довольно интересно, что этот же кодекс лежит в основе законодательства штата Луизиана.
Однако эти великолепные достижения дорого обошлись императору. Трибониан и Иоанн стали одними из самых ненавидимых людей в империи, и тот факт, что Трибониан был известным корыстолюбцем, да к тому же варваром, положения не облегчал. Если бы император прислушался к тому, что говорит народ, он бы услышал предвещающий беду ропот несогласия. Раненое самолюбие влиятельной знати требовало отмщения, а простые люди, страдающие от тяжелых поборов, стали задаваться вопросом: не станет ли жизнь намного проще, если трон займет другой человек?
Юстиниан был слишком занят внешней политикой, чтобы заметить сгущающиеся тучи на домашнем горизонте. В 528 году наконец разразилась война с Персией, и он полностью ушел в реорганизацию восточной армии. Стареющий персидский царь выслал огромное войско, чтобы разгромить римлян — но Велизарий разбил его, очередной раз продемонстрировав свои таланты, а вдобавок смог захватить часть персидской Армении. Это была первая очевидная победа в противоборстве с Персией на памяти живущих, и прозвучала она как призыв к возрождению империи.
Эта победа также имела следствием падение царя вандалов в Африке. Годами он с все большим трудом сохранял равновесие, но недавнее торжество византийской армии сделало его позицию почти несостоятельной. С одной стороны, ему приходилось задабривать Юстиниана, чтобы держать войска империи подальше, но слишком много усилий, направленных на ублажение Византии, неизбежно вызывали обвинения в предательстве со стороны собственных подданных. Большинство вандалов опасались за свою независимость и хотели,
чтобы их правитель занял жесткую позицию, но царь выбрал именно этот момент, чтобы выпустить новую серию монет с ликом императора. Эта несвоевременная попытка снискать расположение восточного двора стоила ему трона. При поддержке разъяренной вандальской знати кузен короля Гелимер сверг его и занял трон Карфагена.С самого начала Гелимер дал понять, что не позволит Константинополю запугать себя. Когда Юстиниан прислал письмо с протестом против незаконного захвата власти, Гелимер велел ему не вмешиваться в чужие дела и изящно напомнил, что последний византийский поход против его королевства завершился полным провалом. Если византийцам так не терпится получить обратно их земли, заявил он, пусть придут и возьмут их. Мечи вандалов всегда готовы к встрече.
Юстиниан был несколько разочарован сменой вандальских королей, поскольку был абсолютно уверен, что при правильном дипломатическом нажиме возможно вернуть Северную Африку в римскую сферу влияния, не потеряв ни одного солдата. Но воинственная позиция Гелимера тоже вполне подходила для этого. Это высокомерное письмо явилось оскорблением, на которое следовало ответить — тем самым оно весьма помогло имперской пропаганде и обеспечило превосходный предлог для вторжения. Вандальские захватчики слишком долго грабили римскую землю и пренебрежительно относились к Константинополю. Теперь они должны узнать, что бывает, если дразнить римскую волчицу.
Был только один человек, которому можно было доверить африканскую кампанию, но Велизарий сейчас сражался с Персией. В 531 году ему удалось разбить превосходящую персидскую армию и добиться прекращения военных действий. Удача не оставляла его: эта битва поставила точку в войне. Несколько дней спустя потерявший силу духа персидский царь скончался, оставив наследником молодого, но сообразительного сына по имени Хосров. Чтобы укрепить свою власть, новому царю отчаянно был нужен мир, и он поспешно согласился заключить «вечный мир», что развязало руки Велизарию. [58] Казалось, ничто теперь не может воспрепятствовать завоеванию Северной Африки.
58
«Вечным» этот мир назывался потому, что, в отличие от большинства соглашений с Персией, он не был ограничен сроками и не оговаривал временного промежутка, после которого могли быть возобновлены военные действия. К сожалению, «вечность» продолжалась только восемь лет.
Но едва Велизарий прибыл в Константинополь, как разразилась совсем другая война. Пока Юстиниан мечтал о славе в Африке, обстановка в столице накалилась до предела. Народ был недоволен растущими налогами и увеличивающейся коррупцией, настроения достигли точки кипения, когда император строго ограничил привилегии синих и зеленых, чтобы справиться с растущим насилием в этих группировках. Юстиниан не только позволил своим чиновникам обирать народ с помощью жестоких налогов, но теперь еще и вмешался в спортивные игры. Чтобы разрядить обстановку, на январские иды были назначены игры — но когда зрители увидели Юстиниана, занимающего свое обычное место, дело приняло опасный оборот. В анонимности толпы кто-то расхрабрился и насмешливо выкрикнул императору сожаление, что отец Юстиниана когда-то появился на свет. Стадион отозвался одобрительным ревом. [59] Когда Юстиниан в ярости спросил, не сошли ли они с ума, чтобы так к нему обращаться, толпа рассвирепела и хлынула из ипподрома, желая ломать и крушить.
59
И опять автор несколько упрощает: изначально к императору обратился вождь фракции прасинов на стадионе, предъявив ряд политических обвинений в адрес соперников-венетов, а также требование отставки спафария Калоподия. Разговор велся через императорского глашатая и был слышан всему стадиону. Слово за слово — дискуссия перешла на повышенные тона и закончилась взаимными религиозными обвинениями в ереси; лишь за тем в ход пошли прямые оскорбления. (Прим. ред.)
Юстиниан поспешно отступил в Великий дворец, и после нескольких часов бунта имперской охране удалось взять контроль над ситуацией. Семерых зачинщиков арестовали и приговорили к смерти, [60] но собравшаяся на казнь огромная толпа лишала исполнителей присутствия духа, и два последних повешения сорвались. Первая попытка оказалась достаточно неловкой, поскольку веревка лопнула, а оба казнимых, как выяснилось, еще дышали. Но когда палачи попытались еще раз, рухнул уже весь эшафот. Разумеется, такое событие собрало еще большую толпу, и в поднявшейся неразберихе нескольким монахам из расположенного неподалеку монастыря святого Конона удалось увести осужденных в безопасное место. [61]
60
Автор ошибается: было арестовано семеро зачинщиков беспорядков (как венетов, так и прасинов), но к казни приговорены лишь трое. (Прим. ред.)
61
В церковь святого Лаврентия, пользовавшуюся правом убежища. По обычаю преступник, у которого оборвалась веревка, получал право на помилование, поэтому действия монахов просто соответствовали традиции. (Прим. ред.)