Забытый - Москва

– Ага... Ты вот что... Как тебя?

– Карп.

– Ты, Карп, останься с нами, а вы поезжайте с Богом, известите Новгород.
– И когда гонцы уехали, повернулся к своему воеводе: - слышь, Константин, а может, мы их?.. Тихонечко подкрадемся, да тюкнем как следует.

– С удовольствием, князь!

– Не подкрадетесь, - решительно вмешался Иоганн.

– Почему?

– Коли они грабить наладились, то по своим правилам. Теперь по всем окрестностям знаете сколько шаек шныряет! А в сторону Новгорода особый присмотр - ждут. И посматривают: когда те спохватятся и пошлют сильное войско. Тогда они не спеша свернутся и поминай как звали. Если же Новгород вообще не соберется, то нагребут, сколько смогут допереть, и уйдут.

– Но Новгород, считай, уже собрался, ведь мы здесь!

– Я о нас и говорю. Заметят и кинутся назад. Пока будешь осторожничать да красться, они сбегут.

– Хм! Резонно. Тогда что ж? Вперед?!

– Вперед!
– необычно резко отрубил Иоганн, и Бобер прищурился на него с интересом:

"Помнит! Ох, как он их помнит, гадов! Интересно вот, взять бы в плен парочку "белоглазых" да дать их ему допросить..."

* * *

Произошло именно так, как предположил Иоганн. Московские полки стремительно двинулись вперед и сразу наскочили на небольшую (человек 50) ватажку грабителей. Ватажка разбежалась, оставив в руках москвичей под завязку набитый награбленным добром обоз и пятерых, самых жадных и неповоротливых.

– Иоганн, - усмехнулся в усы Бобер, - допроси.

– На предмет?
– хищно поджал губы Иоганн.

– Ну-у-у... чтобы все сказали, что знают. Сам понимаешь...

– Понимаешь, - эхом отозвался Иоганн.

Немцы были не простые солдаты, даже на первый взгляд. Они высокомерно поджимали губы, глаз не прятали, смотрели презрительно, на все вопросы цедили сквозь зубы: Nicht ferschtehen. Но Иоганн так сверлил их единственным глазом, что они отворачивались.

– Есть кто из Мальборка?

Немцы опустили головы.

– Вас сейчас повесят. Оставлю того, кто из Мальборка. Немцы равнодушно пожали плечами. Судя по этому жесту, жизнь их нисколько не интересовала. И Бобер, и Владимир, и Константин, следившие за допросом, были заинтригованы, лишь Иоганн смотрел равнодушно:

– Вы будете разговаривать?

Один из немцев, очевидно, более других интересовавшийся собственной жизнью, проворчал:

– Вы не будете нас убивать. Мы дадим выкуп.

– Мне ваш выкуп...
– тут Иоганн произнес некоторые звуки, которые по-немецки, вероятно, очень что-то интересное значили, потому что один из пленных крякнул, другой усмехнулся стыдливо, а третий, худой и долговязый, сильно оскорбился. Он ощерился и плюнул Иоганну под ноги. Тот укоризненно качнул головой: "3ря, мол, ты так", и оглянулся на отроков:

– Ребята, возьмите-ка этого под руки.

Отроки схватили долговязого, вывели вперед и заломили руки за спину. Немец покорно согнулся. Иоганн выдернул из ножен кинжал, подошел. Дмитрию стало интересно:

"Неужели зарежет?! А ведь может. Но это ж слишком просто! Для Иоганна!" - и он как простой любопытный пододвинулся поближе. О том, что может вмешаться и прервать это не очень уже нравившееся ему действо, Дмитрий начисто забыл. Тем более уж не думали о том остальные, которых подхлестывал только животный интерес (о счетах Иоганна с немцами все знали очень хорошо!).

– Сень, бечевку дай, - Иоганн спокойно оглянулся на отрока. Тот очень быстро нашел и подскочил с веревкой, а князья все еще не понимали, что Иоганн хочет и что же сейчас будет. Иоганн (в правой руке кинжал, в левой веревка) подступил к немцу с самым угрожающим видом. Тот испугался и, насколько позволяли держащие его за руки отроки, откинулся назад. Иоганн пододвинулся к нему вплотную, заглянул в глаза, отчего немец еще больше напыжился, отворачивая голову, и ни с того, ни с сего изо всей силы ударил его ногой в низ живота. Наверное, это было очень больно. Глаза у немца вывалились так, как будто вот-вот упадут под ноги, а рот отворился - шире невозможно себе представить. Что, очевидно, и требовалось Иоганну, который спокойно вставил кинжал пленнику в зубы и почти незаметно махнул веревкой вокруг его головы.

Иоганн делал все размеренно, спокойно и как-то очень уж профессионально, будто занимался этим всю жизнь, так что всем окружающим стало не по себе. Веревка захлестнулась у немца на шее, и Иоганн потянул концы. Немец стал задыхаться. Лицо его темно побагровело, глаза выползали все дальше из орбит, но что было самым страшным и отвратительным - язык его вывалился изо рта, как у запыхавшейся собаки, никто из присутствующих не мог до сих пор и подумать, что язык у человека так длинен.

Пленник задергался в руках отроков, отдавая, надо полагать, Богу душу, когда Иоганн неожиданно бросил веревку и резко выдернул кинжал у немца изо рта. В глотке у того громко булькнуло, заскворчал всасываемый воздух, а к ногам отроков шлепнулось (как кусок теста) что-то мягкое. Все невольно уставились на это мягкое и с ужасом увидели, что "это" - язык! Длинный, толстый, фиолетовый - весь! Немцы вскрикнули от ужаса, а некоторые русские - от омерзения. Иоганн же, выбрав среди пленных самое испуганное лицо, ткнул в него пальцем:

– Теперь этого.

Немец позеленел, ноги у него подкосились, он рухнул в снег, истошно вопя:

– Не-ет! Нет!!! Не надо!!! Я все скажу, что знаю, я дам вам выкуп! Я все вам отдам! Только не надо! Не это! Не-ет!!!

Иоганн грустно усмехнулся:

– Вишь как... Жалко языка-то, - оглянулся на князей и воевод, увидел их мрачные физиономии, что-то себе сообразил и махнул рукой отроку:

– Сеня, давай этого в сторонку. Поговорим, - а пленникам обронил что-то коротко по-немецки, и те бросились к своему изувеченному товарищу

* * *

Пленный добросовестно рассказал все. Немцев под Плесков пришло около пяти тысяч. Из них рыцарей было всего 150 человек (это и были, собственно, настоящие конные), остальные (простолюдины, холопы) составляли их свиту и, говоря без околичностей, обслуживали и набивали (всем, что попадало в руки) обоз. "Войско" пришло из Кенигсберга и его окрестностей. Мальборкских никого не было, те все ушли на Литву.

Все, в общем, оказывалось обычным и привычным и упиралось в отсутствие в Плескове деятельного и энергичного князя, который (когда он был) успевал при таких набегах отмобилизовать дружину и собрать достаточно войска, чтобы дать отпор или просто отпугнуть такой вот, чисто грабительский набег. Сейчас князя не было, разведка прощелкала, дружина оказалась распущенной по домам, а об ополчении и разговора завести не успели. Поэтому спрятались за стены и стали ждать помощи от Новгорода.

Никакая это была не война! Бобер, а за ним и все остальные обозлились и прониклись крайним презрением как к немцам, так и плесковичам. Конечно, немцев требовалось проучить, но и из-за ротозеев-плесковичей рисковать своими людьми не очень хотелось. Так что Бобер не кинулся со всех ног вслед за убежавшей шайкой, а остановился, давая своим необстрелянным полкам, порядком подуставшим от быстрых маршей, отдохнуть и как следует подготовиться к бою: как бы ни был слаб противник (а это было еще вовсе не ясно!), его оказывалось чуть не вдвое больше, к тому же это была пехота (немецкая!), которую, встань она твердо, конным наскоком не сшибешь. Бобер сильно надеялся на арбалетчиков, но ведь арбалеты были и у немцев.

В общем, Бобер задержался на день, чего немцам вполне хватило. Когда отряд вышел к Плескову, тех уже и след простыл, а плесковичи высыпали из стен, радостные и пьяные, и кинулись благодарить своих освободителей.

Гнаться за немцами не было никакого смысла, и Бобер махнул рукой: отдыхаем! Тем более что плесковичи встретили не то что прижимистые новгородцы, от чистого сердца, радостно и щедро. Пир по всему городу пошел нешуточный. Во-первых, повод был важный; во-вторых, гостей оказалось порядочно; а в-третьих, и это, конечно, было главным - очень быстро, удачно гости эти подоспели и не дали рыцарям много утащить. То есть угощать было кого и осталось - чем.