Забытый - Москва

Промчав по балке версты три и нагнав спасенный табун, Олег поуспокоился, огляделся и решил выбираться наверх, на восточный берег, чтобы напрямую гнать к столице, к Переяславлю. Но только высунулись из балки, как перед ними опять встала внушительная рать.

– Это еще откуда?! Ну что за... Ну сколько же вас?!
– Олег уже перестал удивляться, только бессильно опустил руки.
– Бросайте коней к чертям собачьим. Пусть подавятся! Сами в балку и по ней.

Так получилось (как вот это могло выйти?! но в самые критические моменты не то еще случается!), что полуразбитый (и забытый) полк Булаха, отброшенный от Осетра и убежавший в степь, но дальше никем не преследуемый, собрался, оправился от удара, Булах очухался, отправил раненых и больных прямиком в Коломну, а сам пошел искать Микулу, как было приказано. Понятно, что шел он не очень быстро, остерегался (и было чего), периодически высылал дозоры западнее и юго-западнее своего направления, постоянно натыкался на рязанцев, а наткнувшись, отскакивал восточное и снова шел на юг.

Увидев рязанцев теперь, Булах опять было хотел отойти, но вид их привел его в сомнение. Он понял, что это не все войско, а какая-то его часть (или даже осколок!), причем очень неустроенная, взъерошенная какая-то, так что грех их не стукнуть. Оказалось, что и стукать не надо.Челядь, окружавшая табун, без всякого сопротивления (без звука!) сдалась. Ушел лишь князь с полусотней дружины и отроками. Преследовать их Булах (на радостях от такого трофея, да и не знал он, кто от него уходит!) не стал.

* * *

Когда серпуховские полки вышли к балке, дел им, практически, не осталось. Разве что принимать пленных. Рязанцы, видя себя полностью окруженными, кинулись сдаваться. Причем назад, подальше от разгоряченных боем, разъяренных и плохо соображавших коломенцев, которые вгорячах продолжали бить еще какое-то время уже и сдающихся. Конечно, кое-кто успел удрать по балке, но Константин быстро перекрыл эту последнюю лазейку.

К полудню все было кончено. Совсем. Бобер приказал считаь потери, трофеи и готовить гонцов в Москву. Подумал, что сделать раньше - писать митрополиту или поздравить Микулу? Решил, что митрополит полчаса подождет, а тут такая победа! И главная фигура в ней, как ни верти, - Микула. Надо поздравить.

Но только он успел сесть на коня, чтобы ехать на тот берег, как увидел целую кавалькаду (с полсотни всадников), подннмвшуюся к нему из балки. Во главе с Микулой. Съехались на склоне. Бобер сошел с коня. Увидев это, моментально спрыгнул и Микула, а за ним еще несколько человек. Бобер подошел, крепко сжал руку, другой похлопал по плечу, а потом по спине(полуобнял):

– Поздравляю, Николай Василич! С победой! С первой победой! Так и воюй!

– Спасибо, Дмитрий Михалыч! И тебя. Если б ты не подошел...

– Я-то подошел, куда мне деться. А вот вы если б не устояли, тогда б и я стал не нужен. Но вы устояли. Молодцы!

Микула цвел и таял от счастья и не знал, что сказать:

– Мы не одни были. Можайцы нам крепко помогли. Не подвели, - он оглянулся на стоявших сзади воевод, среди которых гордо вертелась седая бороденка Никифора. Он был неимоверно весел, счастлив, красен, и видно было, что уже как следует поддал.

– Да уж, можайцы выше всяких похвал, - Микула увидел, как улыбка Бобра стала снисходительной, но в ироническую не переросла, как он подошел и потряс руку можайского воеводы, - и в Серпухов раньше срока успели, и коломенцев вовремя догнали, и тут в грязь лицом не ударили.

– А чем мы хуже других!
– приосанился Никифор, счастливо скалясь.

– Да вот и я говорю. Почему только Антип Петрович тебя в тени держит, не понимаю. Я вот уж расскажу Великому князю, как ты воевал. Думаю, надо тебя первым воеводой в Можайск назначать, а то и наместником. А?

– Что ты, князь, что ты!
– лицо Никифора из радужного сделалось испуганным, такого поворота он явно не ожидал.
– Поздно мне в большие командиры. Стар я. Мне бы уж на своем месте как-нибудь.

Бобру стало его жалко: "Зачем испортил настроение старику? Он ведь всерьез все принял".

– Гляди, Василич, как скажешь. А то я...

– Ни-ни! Нет, Михалыч, мне на старости лет и того хватит, что в таком деле побывал. Помирать буду, что вспомню? Как Рязань бил! Что с такими вот ребятами, как ты да Микула Василич, повоевать вместе пришлось. Такое ведь не каждому выпадает. Ох, далеко не каждому!

И Бобер, и Микула взглянули на старика с удивлением. Они явно не ожидали от него столь мудрых, прямо-таки философских, а главное - лестных речей. Бобер подошел и обнял его:

– Спасибо, Никифор Василич! Спасибо на добром слове!

Никифор немедленно прослезился, и Бобер круто переменил разговор. Повернулся к Микуле, посерьезнел:

– Потери?

– Пока приблизительно. Убитых - около четырехсот. Раненых - к двум тысячам, много тяжелых.

– Ччерт! Неслабо. А у них?

– Не считали. Пленных больше четырех полков, стало быть, за четыре тысячи. Это те, кто на ногах. А раненых, убитых - к вечеру.

– Четыре тысячи... Много. Как бы разбегаться не начали.

– Может, повязать?

– Повязать - померзнут. Да и веревок на такую ораву где взять?

– Веревки-то найдутся. У них, почитай, у каждого аркан при себе.

– Что за новости?!

– Черт их знает. Наверное, нас собирались вязать.

– Да-а. Бодливой корове... Вот что, Василич. Давай-ка их поработать заставим. Чтоб попотели, чтоб сил на побег не осталось.

– А чего делать? Могилу копать?

– Могилу. И не одну. Наших-то тоже не всех домой повезешь. Ну, Коломна близко. А остальные? Никифор Василич, ты как?

– До Можайска далече. Да ведь и дело не кончено. Так?

– Так.

– Тогда что ж... Я своих тут положу.

– Вот. Так что пусть копают. И своих сами хоронят. Это дело тяжкое. Потом: раненых своих тоже пусть сами обиходят, нам ими некогда заниматься. И давай-ка для них загон сделаем. На дне балки пусть для себя место хорошей канавой окопают. Хорошо бы и с забором. А мы вокруг костры разведем. Так и переночуем. А завтра начнем отправлять кого куда. Полон, пожалуй, в Коломну. Здоровых.

– А сами?

– Сами? Нам теперь, хочешь-не хочешь, надо в Переяславль, Олега искать. Разговаривать как-то. Самое говенное пошло! Начинать войну легче всего. Воевать - и то много думать не надо. А вот выходить из войны... Ох-хо-хо...

* * *

Закипела тяжкая работа. Но работали весело и споро. Даже рязанцы. Как ни обескураживал конец войны, все-таки это был конец, и каждый оставшийся в живых радовался, что он жив и не надо больше бегать, драться и помирать.

В два часа пополудни подошел Булах со своими трофеями и был встречен восторженным ревом уже подогретых медом победителей. Приободренный такой встречей, он отправился на доклад к Бобру в приподнятом настроении, ожидая похвал и даже, может быть (чем черт не шутит!), какой-нибудь награды. Но доложив обстоятельно о своих действиях, был удостоен такого взгляда (он потом внукам много рассказывал про этот взгляд), что где стоял, там и сел совсем непочтительно на лавку, и, конечно, упал бы, не поддержи его отроки под мышки, и почувствовал себя самым несчастным на свете, и захотел умереть.