Зачем цветет лори

— И что дальше? — спросила она, — кто я теперь? Пленница в Синих Скалах?

Он обернулся, посмотрел с насмешкой.

— Именно, раяна. Моя пленница, моя игрушка, пока не надоешь. Такой ответ тебя устраивает?

— Не устраивает, — так же хмуро ответила девушка.

Лавьер подошел, остановился рядом, внимательно глядя ей в глаза.

— Оникс, Оникс… Тебе стоило бы быть хоть чуточку благодарной, ты не находишь? Я спас твою жизнь.

— А я — твою, — глядя ему в глаза, отозвалась она, — так что, мы в расчете. И скажи, за что мне тебя благодарить? За новые платья или украшения? Не надо, обойдусь, — она покачала головой, — или за твои издевательства?

Оникс упрямо смотрела в зелень его глаз, ощущая, как поднимается внутри злость, которую она уже не могла сдержать.

— Ого, — сказал аид, — вижу, магия целителя, и правда, тебе помогла, очень хорошо.

Он улыбнулся, обвел пальцем контур ее губ.

— Очень хорошо, Оникс, — повторил Лавьер, — сопротивляйся, так мне больше нравится. Я не люблю иметь полудохлых девиц.

— Да? Что-то тебе это не слишком мешало последние дни.

Он уже откровенно смеялся.

— Сладкая раяна, ты возбуждаешь меня все сильнее. Ты специально меня дразнишь? Соскучилась по моим ласкам?

— А это были ласки? — огрызнулась она, — я думала, ты меня просто каждый день насилуешь.

Смех пропал из его глаз, и появилась злость. Смена его настроения пугала Оникс, но она продолжала смотреть на него, упрямо сжав зубы.

— Ты меня злишь, Оникс.

— Чем? Правдой?

— Упрямством. Тебе стоит понять, что я буду делать с тобой, что захочу и как захочу, и мне плевать нравится тебе это или нет.

Он отошел от нее, сел в кресло, в зеленых глазах появилась уже знакомая насмешка.

— Зови Беатрис и мастериц.

Оникс дернула плечом, но вышла в коридор, позвала прислужниц. Те явились, обступили ее с мотками лубяных веревок, которыми снимали мерки и ворохом разноцветных тканей, от многоцветия которых, у Оникс закружилась голова. Процедура обмера тоже удовольствия не доставила, пожилая мастерица и ее помощница накидывали на Оникс ткани, что-то закалывали иголками, и делали пометки, а раяне оставалось только стоять и зябко поджимать ноги.

Лавьер подошел, присел перед ней, не обращая внимания на мастериц, поднял Оникс юбку и положил ладони на ее холодные щиколотки.

— Ты замерзла? — спросил он.

Оникс мотнула головой, но он внимания не обратил, поднял ее на руки, посадил на кровать. Кивнул мастерицам.

— Все, уходите, — те торопливо схватили ткани и, пятясь, выскочили за дверь.

Аид растирал ступни Оникс теплыми ладонями, пока они не согрелись, а потом прижался губами к коже с внутренней стороны голени, чувствуя, как вновь пробуждается внутри это дикое желание не просто целовать, лизать ее кожу языком, везде, так, чтобы чувствовать вкус. Он держал в руках ее ступни, стоял на коленях и прикасался губами, трогал, поднимаясь все выше по ее ноге, облизывая с чувственной нежностью, не в силах оторваться. Он знал, что должен остановиться, знал, что нельзя, знал, и… продолжал. Теперь он целовал ей бедра, осторожно прикусывал кожу.

Оникс тихо вздохнула, и Лавьер поднял голову. В ее глазах медленно разливалось привычное равнодушие. Он отпустил ее и поднялся.

— Сиди, я прикажу принести тебе обувь. Почему ты постоянно мерзнешь?

Она пожала плечами. Оникс всегда легко замерзала, а ноги и руки так и вовсе становились ледышками, стоило лету смениться осенний стылостью. Она к этому привыкла и внимания не обращала.

Беатрис принесла ей сапоги, чему Оникс обрадовалась, она опасалась, что придется расхаживать по замку в туфельках. Лавьер молча наблюдал, как она обувается, а потом пошел к двери и девушка двинулась следом. Все-таки, ей было интересно, где она оказалась.

На первый взгляд Оникс показалось, что замок огромен, и она быстро запуталась в бесконечных галереях, крутых каменных лестницах и переходах. А еще оказалось, что здесь проживает очень много людей, хотя это и понятно, чтобы содержать в порядке столько помещений, десятком прислужников не обойтись. Почти все жили в замке постоянно, в комнатах на первом этаже.

И все кланялись, когда встречали их, отчего Оникс каждый раз становилось неловко. Она остановилась возле ряда портретов, что висели в длинной галерее. С темных полотен на нее смотрело все родовое древо Лавьеров, мужчины в темных камзолах, женщины с холодными глазами. Она всмотрелась в лицо зеленоглазой брюнетки, редкой красавицы, даже на портрете. Только от ее взгляда с холста хотелось убежать и спрятаться под кроватью. И очевидного сходства с аидом мог не заметить только слепой.

— Это твоя сестра? — спросила Оникс. Не то чтобы ее это очень интересовало, но идти по галерее в молчании, под пристальными и презрительными взглядами с портретов, было неприятно.

— Мать, — спокойно ответил он.

— Да? Она выглядит очень молодой, — удивилась Оникс.

— Она рано умерла. Отец убил ее в приступе ревности, — любезно пояснил аид.

Оникс быстро посмотрела на него, не понимая, нужно ли как-то реагировать на эти слова. Лавьер смотрел спокойно, на лице, как обычно, ни одной эмоции. Девушка пожала плечами и промолчала. В конце концов, ей нет дела до их семейных историй.

— Твой отец тоже был сумеречным? — спросила она.

Он молчал и Оникс, чуть ушедшая вперед, обернулась. Он догнал ее, пошел рядом.

— Ребенок с даром может родиться только у обычных родителей. У сумеречных не бывает детей, Оникс, ты разве не знаешь?

Девушка слышала что-то такое, но благополучно забыла. Раньше ее не слишком интересовали такие подробности из жизни магов империи. Хотя это были известные факты, ведь даже наследный принц не был сыном Темного Владыки, а лишь его двоюродным племянником, потому что повелитель был магом, причем сильнейшим. Его магия позволяла ему жить уже более двух веков, не старея и избегая зова сумеречных врат.

Оникс шла рядом с аидом, поневоле задумавшись о судьбе сумеречных псов, тех, кого так боялись и ненавидели в империи. Сумеречные не имели семьи, у них не могло быть детей, вся их жизнь была подчинена приказам владыки.

— Незавидная судьба, — с горькой насмешкой сказала она, — в нашем мире родиться с даром или родиться раяной, одинаково мерзко. И там и здесь итог один, а жизнь такая, как прикажут. Раянам умирать, псам — убивать.

Она пожала плечами и пошла вперед, больше не оглядываясь и не глядя на портреты.