Зачем убили Сталина? Преступление века

Но любые «процентные» меры затронули бы не более чем один-два процента этой национальной группы, не составляющей и одного процента от общей численности населения страны.

К слову, Москва на рубеже 40-х и 50-х годов и в начале 50-х годов жестко пресекала все виды деятельного национализма, прежде всего — украинского и литовского, заливавших родные земли кровью. Однако деятельный еврейский национализм был особо опасен.

Во-первых, социальный состав этого рода националистов и их общественный статус был, как правило, неизмеримо выше статуса украинских «Грицьков» и литовских «Гедиминасов». При этом надо было учитывать не только непосредственно руководящие кадры, но и кадры советников, референтов, помощников, констультантов и т. д.

Во-вторых, эти националисты рассматривали как свою родную не ту землю, на которой действовали, а землю далекой жаркой страны, полностью привязанной всеми своими интересами к наиболее мощному врагу России — американскому капиталу.

Объективная информация советских спецслужб однозначно свидетельствовала о тотальном нарастании всех видов подрывной и разведывательной работы Запада и прежде всего США против СССР. А наиболее перспективными и влиятельными каналами для проведения такой работы были еврейские.

Речь, конечно, не обо всех советских евреях. Хотя к Израилю в той или иной мере душой тянулись многие евреи — граждане Советского Союза, деятельным национализмом произраильского (то есть так или иначе — и проамериканского) толка было поражено все же меньшинство их. Поэтому действия Сталина в начале 50-х годов могли страшить и страшили прежде всего «верхи» советского еврейства.

Причем здесь задевались интересы сразу двух, если не трех или четырех, могучих сил.

Во-первых, больно задевались интересы самих упомянутых выше «верхов» и их не менее влиятельного окружения. Несмотря на чистки 30-х годов, даже в начале 50-х годов достаточно было посмотреть на пофамильные списки советских «верхов» и их окружения в науке, в управлении — государственном и хозяйственном — и особенно в сфере формирования общественной атмосферы, то есть в литературном «цехе», в печати, кинематографе, на эстраде, чтобы понять, насколько было велико влияние евреев в советском обществе. В том не было бы, может быть, ничего дурного, если бы не несомненные, пусть внешне и не проявляющиеся, симпатии к Западу, к Израилю, к США. Например, демобилизовавшийся поэт-переводчик М. Д. Зисман из Киева в узком кругу говорил:

«Советский Союз — это изолгавшаяся страна, страна мрака и ужаса. В СССР все находятся в рабстве. Господствует крепостное право. Людям нашим живется хуже, чем крепостным. Коммунистическая партия — это партия шкурников… хотел, чтобы прилетели американские «летающие крепости» и английские «ланкастеры» и смели с лица земли украинско-антисемитское гнездо — Киев».

Подобные слова, произнесенные тогда в большинстве застольных компаний в СССР, стоили бы Зисману даже не вызова в местное управление МГБ, а в кровь разбитой физиономии. Однако во вполне определенной среде они встречали сочувствие. При этом у многих влиятельных советских евреев были за границей влиятельные же родственники. Да, родственников за границей имели не только евреи, но и латыши, литовцы, армяне… Однако представители этих и других народов СССР и близко не имели того влияния на жизнь огромной страны, которым обладала советская еврейская элита. Так что не «кровавые чистки», но некие кадровые чистки в виде направления в запас, в отставку, на пенсию, вывода из режимных организаций, перевода на «низовую» работу были, увы, необходимы.

Однако все эти меры задевали также интересы могучих внешних сил, начиная с Золотой Элиты мира и заканчивая спецслужбами Запада. Они лишались в СССР каналов информации и каналов влияния. При этом советские еврейские «верхи» по сути предавали, как это уже было сказано, «низы» советских евреев. Действия и симпатии «верхов» набрасывали тень на «низы».

Узел к началу 1953 года завязался туго и его надо было развязывать. Так что отнюдь не случайно в конце января 1953 года жена Молотова Полина Жемчужина, чья фамилия была русифицированной версией ее еврейской фамилии Перл, была вновь арестована в ссылке и этапирована в Москву.

С одной стороны, Жемчужина-Перл обладала несомненными запасами советского патриотизма и антисталинисткой не была — напротив, ее поведение уже после 1953 года (умерла она в 1970 году) доказывает обратное.

С другой стороны, она знала многое — достаточно сказать, что во время пребывания Голды Меир в Москве обе женщины нередко встречались и вели долгие беседы на идиш. А арестованные по «делу врачей» евреи-врачи показывали на Жемужину как на еврейскую националистку.

Тем не менее было весьма вероятным, что в ситуации, когда надо будет выбирать между верностью «крови» и верностью Советскому Союзу и партии, Жемчужина выбрала бы второе. А тогда многие, еще неясные, «цепочки» могли быть продолжены далее и далее. И кусочки «мозаики» могли бы начать складываться для МГБ и Сталина в некую цельную картину.

Эта возможная перспектива ситуацию также обостряла и динамизировала.

«ДЕЛО врачей» выводило на Жемчужину, однако вполне не исключенные искренние признания Жемчужиной могли повести дальше не только «дело врачей», хотя оно и само по себе говорило о многом.

Предельно коротко это «дело» — в его «демократической» версии — можно изложить так. В недрах МГБ СССР возникла мысль сфальсифицировать некий заговор группы ведущих советских медиков, отвечающих за состояние здоровья руководителей государства, и сделать их ответственными за смерть А. С. Щербакова и А. А. Жданова, якобы умышленно умерщвленных путем заведомо неправильного лечения. «Маниакальный параноик» (или «параноидальный маньяк»?) Сталин ухватился за эту выдумку. И — в результате, не только доброе имя, но и жизнь ни в чем-де не повинных людей оказалась висящей на волоске. Сталин-де всеми силами ускорял «следствие» по этому полностью вымышленному «делу» и установил жесткие сроки: суд над врачами 5–7 марта, казнь (по версии ранее упоминавшегося «работника ЦК Н. Полякова» — на Лобном месте) 11–12 марта.

Арно же Люстигер, например, описывая якобы истоки «дела врачей», сообщает, что в начале 1952 года врач Сталина В. Н. Виноградов «впал в немилость, так как рекомендовал диктатору полностью устраниться от политической деятельности, чтобы поберечь сильно подорванное здоровье». И «параноик Сталин истолковал это как попытку лишить его власти и пригрозил министру госбезопасности С. Д. Игнатьеву, что и его постигнет судьба B. C. Абакумова, если он не разоблачит закулисных руководителей заговора врачей». С того, мол, и началось… Да еще и донос М. Д. Рюмина на Абакумова, где шла речь о признаниях умершего в ходе следствия врача Этингера, тоже-де пригодился…

К сожалению, о «деле врачей» не написано ни одной честной книги, хотя только за период с недоброй памяти 1991 года было опубликовано, причем «демократическими» историками, много документов, заставляющих как минимум усомниться в истинности изложенных выше версий.

Не имея намерений подобную книгу писать, я ниже приведу лишь некоторые факты, относящиеся к этому «делу», источниками которых будут труды или сборники документов, авторы или составители которых исключительно лояльны по отношению к «жертвам Сталина» и полностью нелояльны по отношению к самому Сталину.

В качестве же своего рода эпиграфа к этому «делу» я приведу резолюцию Сталина на записке заместителя председателя СНК СССР А. Я. Вышинского о смерти народного артиста СССР Бориса Щукина, скончавшегося в ночь с 6 на 7 октября 1939 года и об организации государственных его похорон.

Щукин был выдающимся актером, блестяще сыграл роль Ленина, и Сталин на записке Вышинского написал:

«Голосую за, но я хотел бы знать, кто лечил Щукина, почему не сообщили нам о его болезни, о характере болезни и т. п.? Предлагаю расследовать это дело без шума, поручив расследование лично Вышинскому и Берия. И. Сталин».

Провели тогда такое расследование или нет, я не знаю. Но сам факт того, что Сталин в чисто деловом, не предназначенном для чужих глаз, документе высказал подобное сомнение, кое о чем говорит. Не так ли? Причем в ходе работы над этой книгой я отыскал в воспоминаниях Михаила Ромма, снявшего два наиболее значительных фильма о Ленине — «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году» (оба названия принадлежат, к слову, Сталину), любопытную дополнительную информацию. Ромм пишет:

«Уже на картине «Ленин в Октябре» Щукин часто жаловался на здоровье. На «Ленине в 1918 году» ему стало еще хуже. У Щукина постоянно болела печень… Он все время жаловался на сердце, а его считали мнительным; врачи полагали, что сердце тут ни при чем, а лечили печень. Впоследствии оказалось, что Щукин был прав — у него действительно был какой-то дефект сердечной деятельности, результатом чего явился отек печени. Лечить-то надо было сердце, а не печень…»