Зацветали яблони

Опять небось губной помадой обои раскрасил. Сама виновата — прячь подальше.

Впрочем, это ее личное дело. А вот плиту грязной после себя оставлять — это уж извини-подвинься. Не в отдельной квартире. Когда же мы наконец разменяемся?

— Верка опять плиту не помыла, — сообщила Игорю, внося в комнату кофейник. — Надоело говорить!

— Да ладно тебе, — махнул он рукой и приподнялся в постели. — Она вчера еле живая со своей фабрики вернулась.

— А ты откуда знаешь? И вообще, что ты ее защищаешь? Можно подумать, что я не работаю, я не устаю!

— Да, но с ребенком — сама знаешь.

— Нет, не знаю. Откуда? И вообще — хватит. Каждый раз мне глаза ею колоть! Подумаешь, Жанна д’Арк! Одна против несправедливостей судьбы. А кто виноват? — я понимала, что говорю не то, но остановиться уже не могла. Игорь держал в руке чашку и смотрел во все глаза. — Ну что уставился? Пожалей, пожалей свою Верочку. Она ведь такая одинокая, такая несчастная! Да у нас в банке таких… И вообще, я считаю…

— Ну, считать — это твоя специальность, — усмехнулся Игорь и поднес чашку к губам.

— Ах, так! — горло сдавило, я повернулась и выбежала из комнаты. Сорвала с вешалки плащ, сунула ноги в туфли и выскочила на лестницу. В ушах так стучало, что не слышала, что там Игорь кричал вдогонку. Тоже мне, защитник интересов матерей-одиночек! В конце концов, мы же вместе решили: пока рано. Вот обменяем квартиру, наладим быт, «закончим нулевой цикл», как говорит Игорь. А уж потом. Да и для себя пожить надо — ведь лучшие годы проходят.

На улице солнце, птицы поют, так неохота в метро спускаться. Но делать нечего — спустилась.

Куда бы поехать? А не все ли равно — куда хочу, туда и еду.

И все же Игорь мог бы быть поделикатнее. «Считать — твоя специальность!» Раньше-то он гордился моей специальностью. Когда я писала диплом «Замена товарно-денежных отношений прямым распределением в обществе будущего», он на полном серьезе всем говорил: «Моя невеста хочет отменить деньги. Благородная задача, черт возьми!»

Ну а считать грязные пачки погашенных ассигнаций — чего уж тут благородного! Но я не виновата, что не было приличного распределения и пришлось пойти в хранилище.

В первый день пришла на работу в белой кофточке. А ушла в черной. «Пачку брать большим и безымянным».

«Следующая станция — „Комсомольская“». Сколько же в метро «Комсомольских»? Ах, это кольцевая, я уже два раза окольцевала под землей столицу.

На «Комсомольской» три вокзала — выбирай любой. А что, и выберу, не домой же возвращаться. Скажем, Ярославский — чем плох? Или Ленинградский — кати хоть до Питера. Нет, до него денег не хватит. Наскребла в карманах мелочи, села в первую попавшуюся электричку и покатила. «Пусть Игорь поволнуется. Полезно».

Сошла на последней станции. Куда теперь? А куда глаза глядят! Да, но куда же они у меня все-таки глядят? На эту грязную дорогу, по которой тянется длинная цепочка сошедших с поезда людей? Вижу их спины, согнутые под тяжестью авосек, мешков, сумок. Они медленно покачиваются в такт общему небыстрому ритму. А быстро-то ноги и не вытащишь! А я в туфельках. Может, той же электричкой назад?

Ну, нет уж! «На полпути никогда не прерывайся, считай корешок до конца», — вспомнила Михеевну.

«Пусть поволнуется», — подумала и пристроилась в хвост длинной цепочки, стараясь ступать на оставляемые между сапогами бугорки. Но удержаться на этих узких промежсапожьях трудно, нога то и дело соскальзывала в глубокие, выдавленные многочисленными подошвами ямы. Пришлось подвернуть джинсы. Вскоре мои ноги были словно в коричневых сапогах.

«Все из-за этой Верки, — подумала зло, вытаскивая „сапог“ из очередной ямы. — Ходили бы сейчас с Игорем по ВДНХ — чистенькие, глазели бы вместе со всеми на достижения народного хозяйства, культурно бы развлекались. А потом ели бы шашлык. Или цыплят табака…»

Я не завтракала. Ощутила вдруг приступ голода.

В поселке, до которого я вместе со всеми дошлепала, увидела столовую и магазин. А у меня во всех карманах — один медяк, сдача с билета. «Тоже деньги», — подумала, входя в магазин и протягивая пятак продавщице.

— Пожалуйста, хлеба. А зрелищ — не надо.

— Чего не надо? — переспросила продавщица, жалостливо глядя на мои стянутые подсохшей глиной икры. И протянула вместо четвертушки целых полбуханки тяжелого ржаного хлеба. Из сочувствия к моим керамическим конечностям, наверно.

Вышла из тесного магазина и сразу окунулась в солнечный свет, птичьи переливы. «Хорошо, — подумала, отщипывая от полбуханки и с удовольствием вбирая в свои пропыленные списанными ассигнациями легкие чистый деревенский воздух. — И что держит нас в городе?»

Под колонкой помыла ноги и пошла по поселку. Бездумно, не торопясь, наслаждалась праздностью и простором. На улицах шумно, людно, все высыпали на солнышко, с гармошками, с транзисторами. На правлении — алые флаги, транспаранты «Да здравствует 1 Мая — День международной солидарности трудящихся!»

Незаметно прошла поселок. Асфальт кончился, начались огороды. За ними — дорога. Грунтовая, но не такая грязная, как от станции. Интересно, куда она ведет? «Горловка, — прочитала на указателе, — ферма 4 км».

Название мне понравилось. Горловка, горлицы, ферма, коровки, молочко.

«Дойду до Горловки! — решила и бодро зашагала по дороге. — Каких-то четыре километра — плевое дело».

Дорога шла под уклон. Обласканный солнцем склон вовсю полыхает одуванчиками. Целая россыпь жгуче-рыжих кругляшей в зеленой траве. Блестят, как только что отштампованные пятаки. И бабочки летают. Благодать!

Однако метров через семьсот дорога взяла в гору. Ей тепла доставалось меньше, и трава только начинала проклевываться. А одуванчиков совсем не было.

Мои стертые пятки ныли. В желудке тоже ныло — с непривычки слопать целых полбуханки! Да еще всухомятку.

Прошла еще метров двести и рухнула. Прямо у обочины. «Все из-за Верки. Когда же, наконец, мы обменяемся?»

Сняла туфли, опустила ноги вниз — тут, на дне канавы, вода зеленая и холодная. Приятно остужает натруженные подошвы. Сейчас бы лечь и лежать не шевелясь вот тут, на дороге, с опущенными в воду ногами. Дальше идти не могу — ни вперед, ни назад.

И вдруг что-то затрещало, и из-за поворота выскочил «козел». Профыркал немного и остановился. Метрах в тридцати от меня.