Задание Империи

Они свернули на Комсомольскую, тоже уже асфальтированную; точнее, на то, что до Комсомольской было Елецкой, впрочем, если верить штабс-ротмистру, здесь это уже стало бывшей Елецкой. Сторона Комсомольской напротив городского сада, по-видимому, была комплексно застроена в конце двадцатых – начале тридцатых. Вплоть до доходного дома со скругленными углами по этой стороне одной стеной протянулись четырехэтажные здания. Одни из них были из силикатного кирпича, с плоскими фасадами, прерывавшимися широко расставленными выступами длинных открытых балконов-лоджий, за которыми стена несколько углублялась нишей внутрь; углы также слегка оживляли открытые с двух сторон глубокие лоджии. Больше всего эти дома напоминали Виктору те из довоенных, что сохранились на выходящих на Комсомольскую боковых улицах, только были без зигзагов. Были они почему-то серо-черными, как когда-то корпус БТИ на площади Ленина. Другие, по виду немного поновее, напоминали своей архитектурой Дом Стахановцев, что на Куйбышева; архитекторы постарались на скорую руку внести в суровый шинельный облик проекта двадцатых черты классического дворца. Стены были украшены по вертикали простенькими кирпичными пилястрами, а по горизонтали – разделены карнизами на неравные части, как если бы дом был первоначально ниже, а потом достроен; первые этажи были отделаны штукатуркой с имитацией руста. «Постконструктивизм», – подумал Виктор.

На первом этаже одного из таких домов, как раз напротив Приюта (в 60–70-е н. р. [2] – музыкальная школа), и располагалась редакция. Еще подъезжая к ней, Виктор издали заметил, что за музыкальной школой, прямо на месте Дворца культуры БМЗ, стоит высоченное здание собора, причем новое.

– Ну вот и приехали. Если случится что – заходите…

– Спасибо. А вы сейчас в Брянск?

– Нет, здание управления тут недалеко. Губцентр-то сейчас не Брянск, а Бежица. Счастливо устроиться!

2

Нашей реальности.

Как только Виктор отошел от неожиданного известия, что именно Бежица вдруг стала центром губернии, он вошел в редакцию газеты, которая, между прочим, называлась «Губернский голос». В коридоре, по верху стен которого тянулись ряды проводов на фарфоровых роликах, чувствовалась духота, пахло откуда-то масляной краской, а на одной из стен висел большой комикс в лубочном стиле под названием «Каторга – путь к светлой жизни». Комикс был про некоего Фрола, который воровал чемоданы на вокзале, попал на каторгу, там научился ремеслу и слушал наставления священника, а после освобождения пошел работать на фабрику и стал типа крутым меном, а его бывшие дружки, не бросив воровского ремесла, спились, бомжуют и ему завидуют. «Социальная реклама», – заключил Виктор и поискал дверь приемной. Она была открыта для создания сквозняка, и через нее Виктор увидел из коридора хозяина кабинета.

Главный редактор оказался мужчиной средних лет, с окладистой бородой, по случаю теплого вечера в рубахе с расстегнутым воротом. Судя по голосу, он кого-то распекал – кого, из коридора видно не было.

«М-да. Момент для разговора, видно, неудачный…»

– Нет, ну что это значит? Кто говорил анонсировать? Кто за Самодерникова ручался, кто, я спрашиваю, кто? Нет, ты смотри, что я теперь буду сюда ставить? Какой, к черту, «материал есть», если мы анонсировали фантастику! Очерк о будущем! Сами себе зажали дверью…

– Так завтра же Духов день, можно вставить стихи и чего-нибудь про это…

– Можно! Можно! А на кой ляд на этот номер анонс давали? Народ ждет, купит из-за рассказа, а там – вот! Стихи! Стихов он завтра ждет! Нет, ну с кем работать, с кем работать, это же конец полный… Рожай! Хоть что рожай!..

«А может, и не такой неудобный…» – подумал Виктор, и его вдруг просто понесло внутрь.

– Извините, – начал он прямо от двери, предупреждая «Какого черта, я занят». – Вам, кажется, фантастический рассказ нужен?

– Проходите. Принесли рассказ?

– Какой нужен и в каком объеме?

– О будущем. О технике. Любой технике будущего. Сейчас. Большой будет – урежем… Иди, иди… – Главный редактор замахал рукой высокому молодому мужчине, возможно начотдела, тому самому, которому он только что выговаривал.

– «Телефон в кармане». Тема подойдет?

– Давайте, давайте. Где… где у вас?

– Вот тут, – Виктор постучал себя по лбу, – сейчас записываю и отдаю вам. Бумаги можно?

– Берите. Да, вас как?

– Еремин, Виктор Сергеевич.

– Бурмин, Аркадий Иваныч. Давайте, давайте…

Виктор устроился в приемной возле места машинистки, быстро набросал нечто популярное про мобильники и вернулся в кабинет, где горящий от нетерпения Бурмин выскочил ему навстречу из-за стола.

– Давайте, давайте сюда.

Тут Виктор к ужасу своему вспомнил, что машинально написал рассказ шариковой ручкой. «Ну, вот вы и попались, Штирлиц…»

– Одну минуточку, я там поправлю…

– Сами поправим! Так. «Мадемуазель Клаудия Шиффер изящным движением раскрыла сумочку»… Мы-мы-мы… о!.. Ого! Так. Сколько тут? Идет.

– Что-то сократить, подредактировать?

– Сами. – Он нажал на кнопку звонка. – Черт, Анфису, как на грех, отпустил сегодня… Епифанов! – заорал он в коридор. Послышались шаги.

– Так. Вот я пишу расписку, кассир выдаст пять рублей.

– Пять рублей? – рассеянно переспросил Виктор. Он еще не был в курсе здешних валют и расценок.

– Семь! Семь! Но вы меня режете! Вы пользуетесь моим безвыходным положением. Епифанов! Вот это, срочно, ну ты разберешься, давай, давай…

– Аркадий Иванович, я хотел спросить: а вашей газете еще такие рассказы нужны?

– Беру все. Гонорар по объему. Такой объем – пять рублей, больше, уверяю вас, тут никто не даст. Да, к кассиру не забудьте, а то он тоже сейчас убежит.

«Значит, не обратил внимания, чем написан рассказ. Ну а потом – перепечатают, рукопись в корзину, и концы в воду. Мало ли тут таких бумаг от фрилансеров».

Кассир, вместе с бухгалтером и завхозом, сидел в комнате в самом конце коридора, из которой в этот коридор помимо двери было пробито зарешеченное окошко. Он оказался сухощавым старичком в старомодном пенсне и в нарукавничках, одно из стекол пенсне в уголке треснуло. Кассир протянул Виктору ведомость для росписи и отсчитал семь рублей ассигнациями. Из вычтехники у него были большие темно-бурые деревянные счеты. «Да, – подумал Виктор, – сетевые админы им еще не скоро понадобятся. Посмотрим потом, как еще с инженерами-механиками».

Расписываясь в ведомости, он вспомнил о том, что за всеми этими хлопотами с промоушеном он так и не взглянул на висевший в приемной редактора табель-календарь.

– Прошу прощения, а число сегодня какое? Запамятовал по рассеянности…

– Так сегодня ж День Святой Троицы, Пятидесятница, – удивленно протянул кассир, – воскресенье двенадцатое июня. Народ вот гуляет, а мы каждый день что солдаты на посту.

«А, понятно, чего народ в селе как на киносъемке. Праздник, однако».

– Да… совсем в творческой запарке счет дням потерял…

– Ежели и год забыли, так тридцать осьмой.

Когда Виктор проходил обратно, Бурмин прямо из двери своего кабинета поймал его за руку и буквально втянул внутрь.

– Вы же, я смотрю, с дороги? А я тут чайку сообразил, знаете, просто неудобно не пригласить.

Виктор согласился, тем более что в своем мире так и не успел пообедать, так что позволил себя затащить в кабинет, где на огромном столе помимо письменного прибора, старого телефона, большой пишущей машинки и кучи бумаг уже стояла на жестяном подносе пара стаканов в подстаканниках и тарелка с пряниками со жженым сахаром. На стене висел парадный портрет лысоватого худощавого мужчины в белом кителе с золотыми эполетами. «Этот, наверное, и есть здесь самый крутой. Узнать бы, как зовут, и обращение к нему…» В углу на тумбочке незыблемым красно-коричневым мавзолеем возвышался здоровый, полметра на полметра, всеволновой шестиламповый «Телефункен-Хорал».