Задание

и Женька понял, что услышит все. Вскоре послышались шаги с другой стороны.

– - Здравствуйте, господин майор.
– - Голос был знаком Женьке, но это не

был голос кого-то из жителей деревни.

– - Здравствуйте, Сирень. Что нового?

– - Никто не приходил, сижу целыми днями, не отлучаюсь.

– - Подождем еще. Думаю, что придет связной от партизан. Войдите к нему

в доверие. Но не навязывайтесь.

– - Это ясно. Будьте покойны.

– - Если придут из деревни, например этот дурачок, задержите его,

предложите себя для связи с партизанами. И дайте знать мне. Как вы это

сделаете?

– - Как и договорились: на плетень...

Опять захрустели шаги, голоса стали удаляться.

– - ...повешу красную тряпку, в чердачном окне-- фонарь...

Говоривший закашлялся сухим, каким-то металлическим кашлем, и тут

Женька узнал его. Это был Егор Самохин, лесник с кордона!

Разговор еще слышался некоторое время, потом стало тихо. Женька

подождал минут двадцать и вылез из колодца.

В деревне он пробрался к дому ветеринара, но во времянке было пусто.

Такого еще не бывало! В хозяйском доме не было света, но Женька стал

стучать. Старуха, разбуженная им, отчитала его, а про ветеринара сказала,

что уехал, а куда -- ей не докладывают. Про Сергуню Женька спрашивать не

решился.

Ясно было одно -- что-то случилось.

Он добрался до блиндажа и вскрыл тайник. Хотелось взять автомат, но он

был слишком громоздок. Женька взял две "лимонки" и оба пистолета.

И сразу почувствовал себя уверенней. Можно пойти на кордон и прикончить

предателя Самохина, пока не поздно. Но куда все подевались? Это очень

тревожило, и он решил подождать. Может, Лешка появится или Пашка. Он пришел

к своему дому, пробрался к сараю, наверх, на сеновал, не полез, а устроился

внизу, за дровами, -- оттуда можно уйти незамеченным, одна доска в стене

вынимается.

26

Матвей Говорухин, после того как привел Сергея и Лешку к Сотникову

бору, пошел не в сторону партизанской базы, а в свою деревню. Решил

отсидеться. На мостах его наверняка схватили бы полицаи, да неизвестно,

выйдет ли отряд к базе. Винтовку и немецкий ремень он бросил в лесу, а

сапоги пожалел.

Возвращение его было таким счастьем для жены и детишек, а дома было так

покойно, что он решил отсидеться подольше.

Он прятался в хлеву, на сеновале неделю, но потом его все же углядел

местный полицай. Сутки его били смертным боем, потом сказали, что

расстреляют. И пожалел Матвей, что не с оружием в руках встретит смерть.

Однако расстреливать его не спешили, предложили искупить вину и идти

служить в полицию. Подумал он, подумал -- что с семьей будет, если его

шлепнут? И какой прок от его смерти? А так он может еще и пригодиться

чем-нибудь дорогим своим товарищам партизанам...

Согласился Матвей, и пошла, закружилась постыдная, жуткая, но сытая и

пьяная жизнь. И сам не заметил Матвей, как увяз во всех полицейских грехах,

уже и бил он в деревнях людей, и сжег избу бывшего сельсоветчика, уже

отнимал скот и, напившись до зеленых мух, безобразничал. И только иногда, с

похмелья, смотрел он с омерзением на свои руки и тяжко опускал в них опухшее

лицо.

Встретив в Кропшине Лешку, Матвей сразу узнал его. И так всколыхнула

его эта встреча, так резанул испуг в больших детских глазах, которые глядели

на него, что Матвей, вернувшись в избу Шубина, стал пить самогон стакан за

стаканом. Ему даже в голову не приходило, что он может выдать своим дружкам

этого мальчонку и того хорошего парня, который сказал ему когда-то: "Так и

мы не в гости к бабушке". Нет, до такого свинства Матвей еще не опустился!

Ио, напившись, стал он расспрашивать Шубина, что это за мальчонка тут

вертелся, Лешкой зовут, как он тут, где живет, все ли хорошо у него.

– - Какой Лешка, немого, что ли? -- Шубин покосился на него, разрезая

пирог с капустой.

– - Ну, может, и немого.

– - А ты откуда его знаешь?
– - опять покосился Шубин.

– - Да я и не знаю! Но уж больно мальчонка хороший, -- Матвей вспомнил

тут своих детей и как покорно тогда шел Лешка по лесам, хотя видно было, что

еле передвигает ноги.
– - Тихий мальчонка... Люблю...

Матвей засопел, опустил голову на руки. Шубин смотрел на него.

– - Оба душевные, -- сказал вдруг Матвей, -- тот-то, Серега, ты не

думай, он хороший, душевный и ничего такого, ни-ни... Свои люди. И мы,

говорит, не в гости к бабушке... А? Митяй, а ведь жизнь у нас паскудная...

Сволочи мы.

– - Ладно, не лайся.
– - Шубин подвинулся к нему.
– - Они душевные, точно.

Давно их знаешь?

Матвей смотрел на него с ненавистью. Сказал, погрозив пальцем:

– - Не знаю я их и знать никогда не знал! Понял, Митяй? Ты смотри...

Матвей выпил еще и вылез из-за стола.

Он проснулся рано, как всегда с перепоя. Голова гудела. Вышел в сени,

припал к жбану с рассолом и долго пил. Потом пошел на крыльцо.

Все было бело! Тонкий чистый снег лег за ночь и покрыл деревню, поля.

Рассвет только занимался, было тихо и призрачно светло. Через двор к калитке

чернел одинокий след.

И тут память стала возвращаться к Матвею. Вспомнил он Лешкины глаза,

Шубина, громко дышавшего ему в ухо, разговор... Он вошел в избу. Заспанная

хозяйка возилась у печки.

– - Митяй где?
– - спросил Матвей.

– - Подался куда-то спозаранок. А чего тебе?

– - Куда ж это он мог?.. -- Матвей лихорадочно пригладил волосы,