Загадать желание

Лошадь прыгала и брыкалась, а когда Горыныч сорвал с нее уздечку – с терском кинулась в заросли. Звук ломаемых веток и шорох листвы скоро стих. Мы с Арисом переглянулись.

– Что с ней? – шепотом спросила я.

– Может, нечисть какая-то ночью попортила…

Стук копыт заставил нас обернуться к дороге. Несколько всадников проскакали мимо – кони несли во весь опор, не обращая внимания на крики и ругательства. Сидевшие в седлах мужчины выглядели странно: в серых рубахах и кожаных безрукавках с бляхами, с заплетенными в тонкие косички волосами.

– Иштранцы? – догадалась я. – Это они стреляли ночью?

– Вряд ли. Наверное, кто-то из колдунов.

– А если…

Арис шикнул на меня, призывая помолчать. Было тихо, солнце еще не встало. Туман рассеялся, но в сумерках силуэты казались нечеткими, размытыми. И вот где-то на дороге, за серыми полосами стволов, появилось бледное пятно. Оно двигалось – не быстро, не медленно, постепенно приближаясь. Сперва виделось, будто идет кто-то, но для человека силуэт был высоковат, да и двигался как-то несуразно, переваливаясь и подпрыгивая. Ветер, легким шорохом отзывавшийся в листьях, замер, и стали слышны тяжелые, шлепающие шаги: раз-два, раз-два… Неизвестный подходил ближе, и вскоре стало видно, что по дороге идет, сутулясь, одетый в лохмотья бородатый мужик. А на плечах у него сидит женщина: старая или нет – не разберешь. Волосы седые прыгают в такт тяжелым шагам. Высоко торчат из-под серого, ободранного подола острые колени, одна рука – тонкая, костлявая – держит за волосы мужика, словно за уздечку, пальцы другой сжимают угол широкого платка, когда-то белого, но теперь безнадежно испачканного. Раз-два, топ-шлеп: мужик идет, переваливаясь с ноги на ногу, и при каждом шаге капают с платка на землю тяжелые капли. В сумерках они кажутся черными, но обоняния касается соленый запах, и я понимаю вдруг, чего испугалась наша лошадь, и чем на самом деле щедро вымочен платок. Понимаю – и не могу сдержать крика. Из горла вырывается лишь едва слышный писк, а ладонь Горыныча закрывает мне рот. Но – поздно… Бородач с тяжелой ношей останавливается, и та, что сидит у него на плечах, водит длинным носом, словно принюхиваясь, поворачивает голову… И Арис прячет меня от ее взгляда, прижимая лицом к своему плечу.

Кричу. Беззвучно. В ушах свистит и воет, словно мы не в летнем лесу, а в самом сердце злой зимней вьюги. Чужой взгляд режет спину тонкими лезвиями и, кажется, вот-вот доберется до самого сердца…

Свист смолкает в миг. Теперь слышны только шаги: топ-топ, шлеп-шлеп. Удаляются, стихают. А рядом, у моей щеки, все громче: тук-тук, тук-тук… Мое сердце отзывается испуганными, тяжелыми ударами, ноги подгибаются, словно ватные. Арис пятится и, упершись спиной в дерево, шумно выдыхает, словно все это время и вовсе не дышал. Держит меня едва-едва, так, что приходится схватиться за его плечи, чтобы не упасть.

Мы стоим, почти не двигаясь, и проходит немало времени, прежде чем я решаюсь поднять голову и посмотреть – нет, не назад, на дорогу – на Ариса.

Он кивает и не сразу отвечает на безмолвный вопрос:

– Все. Ушли.

И только тогда несмело оборачиваюсь через плечо – на дорогу, виднеющуюся сквозь заросли. И испуганно ахаю, увидев кровь на рукаве. Дотянулись таки, поранили?

Арис успокаивающе касается моей руки, и я понимаю, что кровь – не моя: черный рисунок, знак земли на его запястье словно изрезан лезвием – каждая линия наведена глубокой царапиной. Одинокие капельки крови стекают по коже и прячутся под закатанным рукавом.

* * *

– Сейчас, сейчас, подожди, – я суетилась с застежками рюкзака, а потом долго рылась, пытаясь найти замотанную в кульки аптечку. – Сейчас…

Ветер ожил, но по-прежнему лишь шорох в ветвях – и никакого другого звука. Арис тяжело сел на землю – почти упал. Чтобы не пачкать рубашку – опустил руку, и кровь стекала по пальцам.

– Ладно тебе… Всего-то царапины.

– Всего-то! Вон крови сколько… Подожди, сейчас перевяжу… Или спиртом… надо?

Что-то еще тараторила без остановки, потому что стоило замолчать хоть на несколько секунд – начинал дрожать подбородок, и слышно было, как стучат зубы. Руки тоже тряслись, да так сильно, что я далеко не сразу смогла приложить широкий бинт к порезам на Арисовом запястье. Горыныч поймал мою ладонь, легонько сжал:

– Они ушли. Успокойся.

– Что это было?

– Точно не скажу. Люди разное рассказывают, да и много нечисти, охочей на чужом горбу ездить.

– Ты с таким уже встречался?

Он покачал головой.

– Что же эти лешие – сами ушли, а гадость всякую нам оставили? – ворчала я, обматывая бинтом запястье Ариса. Ясно было, что ни лесных призраков, ни это нечто, прошлепавшее по дороге, в Заповедный лес бы не пустили, потому что рядом с этим мавок да русалок и нечистью назвать совестно. – В нашем мире, конечно, нет ни леших, ни водяных, но зато и такая вот гадость не водится…

– А может, – Арис потрогал аккуратный узелок на повязке, – вы ее просто не видите?

«Вы» резануло слух. Я глянула с укоризной на своего спутника – он не заметил. Попытался встать – не получилось. Тогда уцепился за шершавую кору ближайшего дерева, силясь поднять себя на ноги – и снова упал.

– Передохнем еще немного, – сказал и улыбнулся через силу: – Ничего. Могло быть и хуже…

И вдруг резко дернул меня за руку, да так, что я упала, больно ударившись подбородком о его плечо – аж зубы клацнули.

– Уйди, – Арис поднял меч, что-то шурхнуло над головой, и я оглянулась.

Свесившись с ветвей, словно мартышка, сверху на нас смотрело костлявое существо в драных обносках. Патлы грязных волос цвета прелой соломы наполовину скрывали вытянутое лицо с вдавленной полоской рта и блеклым, с красными прожилками, глазом, который, казалось, был расположен прямо на переносице.

– Уйди, – повторил Горыныч.

Существо покачивалось на ветке, не желая уходить без добычи, но и опасаясь нападать. Потом замерло, прислушиваясь к чему-то, и в тот же миг над лесом прокатился звук выстрела. То ли он и испугал нечисть, то ли неизвестное существо решило, что там, где стреляют, ему скорее найдется, пожива – оно качнулось, запрыгнуло на ветки повыше и пропало. Я лишь заметила, как вздрогнули ветви соседнего дерева, потом – дальше…

Хотелось кричать. Но – нельзя, мало ли кто бродит лесом. Пришлось закрыть себе рот ладонью. Прижавшись к Арису, я пыталась передать ему хоть немного сил, но то ли от страха, то ли еще почему-то – не получалось.

Что же делать, что?..

Осинкины листики! У нас же есть целебные листочки с подола мавки!

– Нет времени, – ответил Арис на мое предложение и протянул Максимов меч, рукоятью вперед. – Охранный круг проведи. Для себя.

Я растерянно взялась за рукоять.

– А ты?

– Делай. Скорее.

Чертить борозды среди густой сети древесных корней оказалось нелегко… Едва замкнув линию, я хотела отдать Арису меч, но он покачал головой.

– Из круга не выходи.

И, повернувшись к умирающему дереву, приложил к шершавому стволу раскрытые ладони.

В тот же миг словно тень легла на его лицо и руки, нарисовав продольные узоры, так похожие на рисунок древесной коры. С оглушительным треском раскололся надвое ствол дерева, посыпались щепки и труха. Горыныч повернулся, подполз к соседнему дереву. Золотом блеснули из-под ресниц прищуренные глаза, и мне показалось вдруг, что нет больше Ариса – лишь причудливая коряга, на которую ради глупой шутки нацепили человеческую одежду… Я зажмурилась, закрыла руками лицо… Снова громкий треск. Рядом, хлестнув меня по плечу, упала ветка. Сухой листок залетел за воротник и щекотал кожу… Опять загудело, затрещало, раскалываясь, дерево, и эхом ответил новый выстрел, а потом – иштранская дудка, противный звук на одной ноте, будто бы совсем близко.

– Женя, – позвал Арис.

Он стоял у дерева, цепляясь за изувеченный ствол. Волосы обсыпаны древесной трухой, повязка на запястье набухла от крови. Но – это все-таки был именно Арис, а не померещившееся мне лесное чудище.

– Напугал? – он устало улыбнулся, сделал несколько шагов, словно проверяя, твердо ли стоит на ногах, и протянул мне руку.

Мы не шли – бежали, и совсем не в ту сторону, куда нам было нужно. Дорога, указанная воеводой, вела на восток, но именно оттуда раздавались выстрелы, и где-то там, наверное, встретились с вооруженными колдунами иностранные наемники, разбойничавшие на чужой земле.