Загадай желание
Шрифт:
– Be here. Don’t go anywhere!
– Что? Я не понимаю! – замотала головой Анна.
Он беспомощно огляделся, потом взял ее за руку, подвел еще ближе к сцене и показал, как мог, что она должна стоять здесь. Потом сложил руки, как в молитве.
– Please! – это она уже поняла.
– Я никуда не уйду, я буду здесь, – кивнула Анна ему, и тогда он удовлетворенно кивнул и взобрался на сцену, уцепившись за руку, которую ему подал скрипач в юбке. С того места, где он оставил Анну, ей было видно куда больше этой юбки (а также того, что под ней), чем ей бы хотелось бы. Но гитарист так и продолжал смотреть на нее, не отрываясь. По возможности, конечно, по возможности. Так что Анна не решилась отойти с того места, на котором он ее оставил. Выступление длилось еще сорок
Анна вернулась в палаточный городок только к утру, да и то ненадолго, всего на минуточку, чтобы разбудить спавшую сном праведницы Нонну и увести с собой к кемпингам, где размещались артисты. Нонна проснулась не сразу, а когда проснулась, счастливее от этого не стала. Ночью Нонна, надо сказать, довольно долго и мучительно засыпала под дикие крики людей, под гитарные рулады самодельных звезд, устроивших свой фестиваль прямо в палаточном городке. В один момент, когда Нонне почти удалось уснуть, на их палатку кто-то упал, причем в прямом смысле этого слова – оступился на своем ненадежном пути и рухнул на уже спящую Нонну, чем напугал ее до полуобморока.
Нонне не нравилось на фестивале – слишком шумно, слишком непредсказуемо. Люди вокруг вели себя странно и ненормально, и хотя пьяных было совсем немного – больше счастливых, улыбающихся и пляшущих, как в какие-то дикие века на площадях, – Нонна не чувствовала себя в безопасности. К тому же все «наши» куда-то расползлись, как тараканы. Женька и Ванька, даром что вроде как ненавидели друг друга, а носились между сценами и уже обросли миллионом каких-то новых знакомых.
– Идем с нами! Там около восточной сцены будет огненное шоу! – звали они Нонну, когда уже совсем стемнело и ни один нормальный человек не захотел бы ничего другого, кроме как спать. Нонна отказалась и, матерясь, с трудом добралась до лагеря и отыскала их косенькую палатку. Хорошо еще, ночь была теплая и не было дождя, а то все это превратилось бы в настоящий кошмар. Но и так…
Анна появилась чуть ли не в пять утра, она принялась трясти Нонну за плечи, требуя немедленно пойти с ней неведомо куда. Нонна ответила, что идти она готова только в одно место – в машину, а из нее сразу домой, однако на это Анна, лицо которой сияло и искрилось от какого-то нездорового возбуждения, ответила очень странно:
– Он ждет, так что давай, просыпайся. Он, кажется, боится, что я сбегу.
Анна почему-то рассмеялась. Понять то, что она говорила и кто этот Он, Нонна так и не смогла – Анна не отвечала на вопросы. Пришлось вставать. Нонна выползла из палатки, чувствуя себя так, словно по ней проехались стройные ряды какой-нибудь танковой дивизии. Поле тихо посапывало, укрытое одеялом из туманной дымки. Кое-где еще играла какая-то тихая музыка (вот неуемные), но в остальном человеческое движение приостановилось – люди спали, а солнце уже всходило и становилось теплей. Нонна сонно жмурилась и потягивалась, а Анна все тянула ее куда-то, дрожа от нетерпения.
– Где ты была вчера? Мы тебя обыскались! То есть я тебя обыскалась. Твоему собственному брату, между прочим, на тебя совершенно наплевать, он заявил, что если бы тебе было плохо – ты бы сама пришла. А раз тебя нет – значит, тебе хорошо.
– Он меня неплохо знает, – усмехнулась растрепанная и какая-то… м-м-м… лесная Анна. – Ладно, Нюся, пошли уже. А то он придет сюда!
– Да кто он? – Нонна огляделась и увидела, что неподалеку от них, там, где кончалась их линия палаточного городка, прикорнув около русской березки, стоит кто-то незнакомый и подозрительный. Стоит и смотрит в их сторону.
– Сейчас ты сама его увидишь, только не набрасывайся на него, как ты обычно набрасываешься на людей. Я просто его не могу понять. А нам надо как-то договориться. Ему, кажется, надо уезжать, если только я правильно поняла то, что он мне объясняет. Я тебе могу официально заявить, Нюсь, что язык жестов – не мой конек. И, если я опять-таки догадалась верно, он хочет, чтобы я тоже поехала
с ним – но непонятно куда. И во-вторых, есть еще много неясного. Говорит он много, но для меня это все каша. Ничего не понимаю.– Я тоже. И знаешь, чего я не понимаю совершенно? – воскликнула Нонна. – Что ты вообще несешь!
– Я говорю вот о нем! – сказала Анна и ткнула пальцем в длиннющего парня с усталыми глазами и с выражением неизбывной тревоги на лице, будто он был собакой-потеряшкой. Но едва только Анна снова появилась на горизонте, сияющая улыбка озарила лицо незнакомца.
– А он кто такой? – вытаращилась Нонна.
Парень тоже с некоторой опаской посмотрел на нее. На вид ему было не больше тридцати лет, высокий, широкоплечий, с большими руками, которые, казалось, он не знал, куда деть. Симпатичный или, вернее, притягательный – ведь мужчинам для того, чтобы нравиться женщинам, вовсе не надо обладать правильными чертами. В общем, он был весьма своеобразным. Хотя и смотрелся эдаким мужланом в поношенной размахайке, из-под которой была видна его голая грудь, на которой виднелся какой-то кожаный шнурок с янтарным амулетом.
Парень не сводил острого взгляда своих пронзительных зеленых глаз с Анны. Нонна в ужасе обернулась к ней:
– Да кто ОН вообще такой? Где ты его откопала?
– На северной сцене, – пояснила Анна, отвечая мужлану таким же страстным взглядом. – Кажется, его зовут… – Тут Анна несколько замешкалась и потом с трудом проговорила: – Матгемейн. Это такое имя. И это единственное, что я поняла более-менее ясно. А еще он периодически говорит что-то типа «Да, блин!», но я не думаю, что это именно то, что я услышала. Потому что он вообще не знает ни слова по-русски, а это «Да, блин!» говорит прекрасно, вообще без акцента, – в этом месте Анна вдруг лучезарно улыбнулась и помахала парню рукой.
– Значит, Мат… Как там его? Шах и мат! Ты что, всю ночь пила? Ты ведешь себя совсем странно, – зашипела Нонна, вовсе не желая приближаться к рыжему парню. – Или вообще вы набрались чего-то похуже, чем спиртное? Вы чем всю ночь занимались, а? Говорила я, все эти фестивали – зло.
– Мы целую ночь целовались, слушали музыку и плясали. А ты ведешь себя, как училка! – заявила Анна с совершенно бессовестным видом.
Тут Матгемейн (или как там его, беса) оторвался от березки и приблизился к ним. И Нонна с ужасом поняла, для чего она понадобилась Анне в пять утра посреди этого дикого поля. Она должна была выступить переводчицей.
– Я не буду ничего переводить! – возмутилась она. – Я вообще этого не одобряю.
– Нюсечка, ну, пожалуйста! У них должен был быть переводчик в группе, но он напился еще до конца их концерта, так что… А все жесты мы уже исчерпали, поверь. – Анна сложила руки перед собой и склонила голову. – Ну, будь другом! Разве это не судьба, что ты знаешь английский язык?
– Hello! – пробормотал парень, выжидательно глядя на Нонну.
– Hello, – проговорила она в ответ, понимая, что теперь уже не отвертеться.
Судьба? Скорее карма, которая настигла Нонну, хотя та сделала все, чтобы этого никогда не случилось.
Ни в одном страшном сне Нонне не виделась такая ее судьба. Она ненавидела педагогику, ненавидела чужих детей и ненавидела иностранные языки. Хвала небесам, что для того, чтобы учить деток в школе, знать его было, собственно, необязательно. Потому что учат все-таки не языку, учат тому, что РОНО решило перелить в непокорные детские головки. Учебники по английскому языку год от года были все путаней, требования повышались, создавались какие-то новые методики. Но результат был один – дети могли выучиться с горем пополам читать буквы. Дети могли заучить наизусть пару стишков и развеселый текст про «Лондон, столицу Британии». Никто ни от кого не ждал, чтобы дети по-настоящему заговорили на этом языке. Поэтому теперь, когда на нее с надеждой смотрели две пары глаз, Нонна почувствовала себя крайне неловко. Она не поняла ни слова из того, что ей сказал этот Матгемейн (если это действительно его имя). И, да, она тоже отдаленно уловила в его пламенной и жутко быстрой речи до боли знакомые слова «Да, блин!».