Загадка башни

— Недоволен? — я бросил на девушку короткий взгляд, отложил в сторону камень и на несколько долгих мгновений задумался, — Нет, скорее напуган.

— Чем?

— Тем, как прошла последняя битва, — я вновь взял в руки камень и принялся водить им по краю щербатого лезвия, — И той пропастью, которая лежит между нами и, — я кивнул в сторону бойцов, вокруг которых продолжали танцевать клинки, — И ими.

— Давай по порядку. Чем тебе битва не угодила?

Вот чем она иногда бесила, так это тем, что не могла вовремя помолчать и оставить человека наедине со своими мыслями. Обязательно нужно было докопаться и всё выяснить. Сопереживание, конечно, хорошая штука, но всё-таки иногда уж больно она не в тему.

Я тяжело вздохнул, ещё немного помолчал, собираясь с мыслями и всё же ответил. Не отстанет ведь, пока не отвечу.

— Нас раскатали в том сражении. Не смотря на то, что у нас было и преимущество в виде вагенбурга и время на подготовку.

— Но ведь мы всё-таки победили в том сражении, — возразила девушка, — Потеряли всего одного человека, а положили чуть ли не добрую сотню. По-твоему это называется «чуть было не раскатали»?

— Двоих, если быть точным. Лейн потом умер от гангрены, — поправил её я, продолжая водить камнем по лезвию, — И ещё пятеро в ближайшие пару недель не смогут встать в строй. Это не считая потерь барона и сира пенька. В целом получилось примерно… Один к пяти. При том, что у нас были выстроены укрепления.

— А у них численное преимущество, — возразила девушка, — И лошади. Сам говорил, пехоте очень сложно сражаться против конницы. Так что мы ещё очень неплохо держались.

— И, тем не менее, нас всех чуть было не перебили. Из этого надо бы сделать выводы. Но, честно говоря — хрен его знает какие. Разве что: «Чем дальше в лес, тем толще партизаны», — я отложил меч в сторону и снова уставился на нитку тракта, заворачивавшую за тёмные силуэты холмов у самого горизонта. По ней в нашу сторону довольно быстро двигались несколько чёрных точек, поднимая за собой облака пыли. Разведчики возвращались. С хорошими ли вестями на этот раз? Скоро узнаем. Хотелось бы, конечно, чтоб с хорошими. Давненько их не было.

— С партизанами тоже всё понятно, — пожала плечами Айлин, — На нас рискуют нападать только те, кто думают, что смогут нас победить. Поэтому, чем сильнее становимся мы, тем более могущественными становятся наши враги. А те, что помельче, просто начинают избегать с нами встречи, — она на мгновение задумалась, — Сам посуди. Неужели мы бы сейчас проиграли тем бандитам из Медовища, про которых ты рассказывал?

— Им то? — я на мгновение задумался, — Нет. Этих мы бы раскатали минут за десять, если не меньше. Они и драться то толком не умели. Впрочем, что ещё ты возьмёшь со вчерашних крестьян.

— Тогда тем более, о чем переживать? — улыбнулась девушка.

— О том, что чем сильнее мы становимся, тем более серьёзные ребята начинают обращать на нас внимание. Впрочем, в одном ты права. Бессмысленно переживать о том, на что ты не можешь повлиять. Но, — я отложил меч в сторону, встал и слегка прошёлся, разминая ноги, — Это не значит, что мы прекратим тренировки. И боевое слаживание с женским батальоном не помешало бы провести.

— Тяжело это всё, — Айлин сняла с головы шапель и подшлемник, вытерла лоб платочком. Затем коснулась шрама на щеке и болезненно поморщилась. Рана затягивалась хорошо, но тёмный, змеистый след никуда пропадать не собирался. И это её бесило, — Ночью идём. Утром и вечером деревяшками машем. Днём жара такая, что хрен уснёшь даже под навесом фургона. Вам, мужикам, может и просто такое даётся, но не забывай, что я то всё-таки…

— Хотела быть наравне со всеми, — хмыкнул я, не сумев отказать себе в удовольствии её подколоть, — А наравне со всеми быть тяжело. Никто тебе в бою поблажек делать не будет. И на то, что ты женщина — не посмотрят. Уработают чем-нибудь тяжелым, а если после этого выживешь… — я на мгновение замолчал и бросил в её сторону весьма выразительный взгляд, — Ну, ты знаешь. Так что давай, определяйся поскорее, ты всё-таки наравне со всеми или ты самка женщины.

— Скажешь тоже, самка женщины, — раздражённо бросила Айлин. Она хотела ещё что-то добавить, но уже не успела. К нашей палатке подъехали трое разведчиков. Ольрик — боец возглавлявший дозор, спрыгнул с лошади и подошёл к нам. Видок у него был мрачный.

— Ну что там? — поинтересовался я. Хотя мог бы и не спрашивать. Ответ и так был ясен.

— То же, что и всегда, — ответил солдат, стягивая со вспотевших ладоней кавалерийские перчатки, — Обугленные руины. Трупы, которыми уже успели попировать вороны и дикие собаки. Ещё одна мёртвая деревня.

— Которая уже по счёту? Третья? Или четвёртая?

— Пятая, товарищ командир. Осбрук, Дернвил, Странд и название ещё одной я не запомнил. У этой тоже его нет. Её то и деревней назвать трудно. Так, три больших хутора человек на тридцать народу.

— Может на выселках кто уцелел? — поинтересовалась девушка. Солдат смерил её задумчивым взглядом, затем покачал головой.

— Если и так, то они наверняка уже ушли от греха подальше. В сёла покрупнее. Туда, где есть какие-никакие стены.

— А с колодцем что? — спросил я, уже не питая особых надежд. Во всех предыдущих разорённых сёлах в колодцы скидывали трупы. Они разлагались, отравляя воду так, что она не годилась даже для лошадей.

— Отравлен, — сплюнул Ольрик, вытирая тыльной стороной ладони вспотевшее лицо, — Алерайские ублюдки не покорять эту землю пришли, а очищать её. Им колодцы ни к чему.

Понятно. Что ж… Значит, придётся ужиматься ещё сильнее. Надо будет поставить парням задачу соорудить хотя-бы самые примитивные переносные водосборники. На рассвете, когда караван останавливается, они могли хотя-бы потихоньку накапливать росу, а уж в случае дождя так и вовсе стали бы нашим спасением.

— Значит привал отменяется, — бросил я. Подхватил небольшой ящик с инструментами, запихнул его в фургон. Немного постоял, повернувшись к остальным и скомандовал, — Всё, парни. Сворачивайте лагерь! Нам ещё до гор топать и топать!

* * *

Мы неторопливо двигались на юг по тонкой, давно иссякшей ленточке зелёного тракта. Двигались, а перед нашими глазами разворачивался гобелен войны. То тут, то там попадались руины сожжёных деревень. Нередко ночной горизонт расцветал заревами далёких пожаров. Днём же в тяжелые, свинцовые тучи, никак не желавшие разродиться дождём, упирались столбы жирного чёрного дыма.

Впрочем, Алерайцам не давали безраздельно хозяйничать на просторах Воющей степи. Нередко нам по дороге попадались и следы схваток. От мелких стычек на пару десятков человек, до крупных сражений в которых принимали участие несколько сотен бойцов. И всегда достаточно легко было определить, кто победил. Если Алерайцы, то они просто бросали трупы на месте схватки и мчались дальше, грабить и жечь. Если тяжелая конница Эйденвальда, то своих павших они хоронили, а трупы южан стаскивали в кучу и сжигали, чтобы те не привлекали внимание хищников.

Нередко на дороге попадались и беженцы. Когда совсем малыми группами, когда — большими отрядами. Все они шли в сторону моря, ища спасения за стенами прибрежных твердынь. Многие были истощены. Просили у нас воду, провизию и фураж. Но мы ничего не могли им дать. Нам самим отчаянно их не хватало. Мы рассчитывали на переход через худо-бедно, но всё-таки населённую степь. Никто не ждал, что путь будет идти через выжженную пустошь.

Некоторые из беженцев присоединялись к каравану, ища спасения. Помогали, чем могли, за возможность пожрать и в кои-то веки нормально выспаться. С полдюжины мужиков даже попросились в отряд. Большую часть Бернард отбраковал. Оставил лишь двоих, которые уже умели обращаться с оружием. Мы не настолько нуждались в новых рекрутах, чтобы брать на содержание кого попало.