Загадка Эдгара По

— Мы много раз вас видели, сэр.

Я внимательно посмотрел на Морлей, и мой гнев пошел на убыль. Когда имеете дело с мальчишками, то время от времени полезно демонстрировать свою злость, но необузданные страсти достойны сожаления.

— Нагнитесь, — велел я.

Морлей не шелохнулся.

— Возможно, сэр, мой долг — сообщить мистеру Брэнсби. Мы обязаны внимать голосу совести. А ведь мистер Брэнсби терпеть не может…

— Можете докладывать мистеру Брэнсби все что угодно, — сказал я. — Но для начала наклонитесь, и я выпорю вас так, как никто не порол раньше.

Ухмылка сползла с круглого злого лица Морлея.

— Очень неразумно с вашей стороны, сэр, если можно так выразиться.

Морлей говорил неторопливо, но в конце перешел на визг, когда я ударил его тыльной стороной ладони по губам. Он попытался возразить, но я схватил его за горло, резко развернул и швырнул на табурет, служивший для наказаний. Он не шевелился. Я задрал фалды сюртука и выпорол Морлея. Теперь в моих действиях отсутствовала злость, я был холоден и собран. Нельзя позволять мальчишке разговаривать таким надменным тоном. Когда я закончил, Морлей с трудом мог двигаться, и Квирду практически пришлось тащить его.

Хотя Морлей вполне заслужил порку, я был потрясен произошедшим. Раньше я никогда не наказывал мальчиков с подобной жестокостью и не давал воли чувствам. Неужели убийство Генри Франта повлияло на меня самым неожиданным образом?

Но еще меньше я предполагал, что Морлей знал Дэнси лучше меня, и его слова означали совершенно иное, нежели я думал.

Через девять дней после убийства, в субботу, четвертого декабря, меня вызвали в кабинет мистера Брэнсби. Он был не один. За столом в кресле неловко развалился мистер Карсуолл, а его дочь скромно присела на краешек дивана перед камином.

Когда я вошел, Карсуолл взглянул на меня из-под косматых бровей, а потом посмотрел на карманные часы.

— Поторопитесь, — сказал он, — а не то мы не успеем вернуться в Лондон засветло.

Я в удивлении переводил взгляд с мистера Карсуолла на мистера Брэнсби и обратно.

— Вы будете сопровождать Чарли Франта в особняк мистера Карсуолла, — объяснил мистер Брэнсби. — Похороны его отца состоятся в понедельник.

24

— Я незаконнорожденная, — призналась мне мисс Карсуолл в понедельник после похорон мистера Франта.

Я был настолько потрясен сим нарушением приличий, что даже не нашелся, что и ответить. Я посмотрел на дверь, испугавшись, что она может быть открыта и слова мисс Карсуолл кто-то подслушал. Мы с мисс Карсуолл сидели одни в гостиной в доме ее отца на Маргарет-стрит. Чарли побежал наверх за книгой.

Взгляд карих глаз Флоры застыл на мне.

— Давайте называть вещи своими именами. Именно это я хотела сказать вам тогда, на Альбемарль-стрит, когда нас прервал Чарли.

— Это не имеет значения, — промямлил я, чувствуя, что нужно что-то сказать.

Она топнула ножкой.

— Если бы вы были незаконнорожденным, то поняли бы, как глупо прозвучали сейчас ваши слова.

— Прошу простить меня. Я неправильно выразился. Я не хотел сказать, что это не имеет значения для вас или вообще. Просто… просто это не имеет значения для меня.

— Вы знали, сэр, признайтесь. Кто-то рассказал вам.

Мисс Карсуолл несколько секунд мерила меня взглядом. У нее была светлая прозрачная кожа, как часто бывает у рыжеволосых, и когда мисс Карсуолл сердилась, то выглядела очаровательно.

— Папа предпочитает не афишировать обстоятельства моего рождения, — продолжила она после минутной паузы. — Что само по себе вызывает у меня некоторое чувство неловкости. Ведь это может привести к ситуациям… как бы получше выразиться… когда люди попытаются втереться ко мне в доверие обманным путем.

— Не беспокойтесь на мой счет, мисс Карсуолл, — сказал я.

Она изучала носки своих очаровательных туфелек.

— Насколько я понимаю, моя мать была дочерью уважаемого фермера. Я не знала ее, она умерла, когда мне не исполнилось и года.

— Мне очень жаль.

— Не стоит. В возрасте шести лет отец отправил меня в пансион при семинарии в Бате. Я доучилась там до пятнадцати, а после поселилась у своей кузины миссис Франт. Тогда папа и мистер Франт еще были дружны. Мистер Франт жил в Америке в связи с делами банка, поэтому мы остались втроем: миссис Франт, маленький Чарли и я. Я хотела бы…

— Что вы хотели бы?

— Хотела бы остаться с ними навсегда. Но жена отца умерла, и ничто более не мешало мне жить в его доме. Они с мистером Франтом повздорили, и я вынуждена была покинуть особняк на площади Рассела. Так я очутилась здесь, — теперь мисс Карсуолл говорила отрывисто, словно слова вылетали из некоего тайника в глубине ее души. — Наподобие компаньонки. Или экономки. Или дочери. Или… даже не знаю, кого. Все вместе и ничто из этого в отдельности. Когда отец приглашает своих друзей, они не знают, кто я. Я и сама не понимаю, кто я, — она замолчала и присела на небольшой диванчик у камина. Грудь ее взволнованно вздымалась и опускалась.

— Я польщен тем, что вы сделали меня поверенным вашей тайны.

Она вскинула голову.

— Я рада, что все закончилось. Похороны на меня тоску нагоняют. Никто не пришел. Никто, кроме того джентльмена из Америки. Вы бы и не подумали сейчас, что при жизни Генри Франта многие люди с гордостью именовали его своим другом.

— Джентльмен из Америки?

— Мистер Ноак. Кажется, он знал мистера Франта, а нас с папой с ним познакомил несколько недель назад мистер Раш, американский посланник.

— Да, мы с ним встречались. Я имею в виду мистера Ноака.

Она нахмурилась:

— Когда?

— Однажды он при мне заезжал в особняк на площади Рассела по прибытии из Америки. А позднее я видел его на Альбемарль-стрит в тот вечер, когда скончался мистер Уэйвенху.

— Но почему он пришел на похороны? По всей видимости, они с мистером Франтом не были близки, а преступления мистера Франта даже старых друзей превратили в посторонних.

— Я не знаю, — я посмотрел ей в лицо. — А почему вы не спросите его сами?

Она покачала головой.

— Мы едва знакомы. Да, нас представили друг другу, но мы даже словом не обмолвились. И вообще с чего он станет тратить время на пустую болтовню с девушкой?

Я не ответил, поскольку ответ не был нужен, по крайней мере словесный. Вопрос повис в воздухе, и мисс Карсуолл залилась румянцем. Наши глаза встретились, и мы улыбнулись друг другу. Флора никогда не была красавицей, но когда она улыбалась, у собеседника трепетало сердце.

— Бедная милая Софи, то есть миссис Франт, — внезапно сказала мисс Карсуолл, вероятно пожелав сменить тему. — Знаете, у нее ничего, совершенно ничего не осталось. Мистер Франт даже все ее драгоценности забрал. Кузина и так большую часть украшений отдала ему сама, но в тот последний день мистер Франт взломал туалетный столик и взял оставшиеся — те, что были ей особенно дорога, — она надеялась сохранить их.