Загадка лондонского Мясника
Шрифт:
– Что у нас еще? – спросил Мэллори.
– Мясник Боб, сэр, – сказал Гейн и повернулся ко мне: – Не давайте комментариев журналистам, ладно? Для этого есть специальные люди, офицеры пресс-службы. Вот пусть они и работают. Потому что стоит нам открыть рот, как маменькины сынки и всякие социопаты выползают в соцсети похвастаться, как они опасны для общества. Кто-то объявит себя Мясником, а нам придется устанавливать слежку, вычислять его по IP-адресу, ехать к нему домой и объяснять, что он очень плохо себя ведет. Прессе – ни слова. Хорошо?
– Ладно.
Он понял, что спорить я не собираюсь,
– Особенно этой Скарлет Буш. Она язва. Говорят, у нее мозг как таблоид, а рот – как широкополосная газета. Или наоборот?
Я помедлил и спросил:
– Так вы принимаете Мясника Боба всерьез?
– А что еще остается? Если кто-то утверждает, что совершил преступление, мы обязаны его арестовать. Такая у нас работа.
– Есть IP-адрес этого Мясника? – спросил Мэллори.
– Пока нет, сэр, – ответил Гейн. – Он отправляет сообщения через какой-то анонимайзер или прокси-сервер. Возможно, использует программы-посредники, Tor или 12P. Они выполняют роль стены между пользователем и цифровым миром. Большинство детской порнографии так и публикуется. Между прочим, Боб опять выходил на связь.
Инспектор нажал пару клавиш, и семеро подростков исчезли. Вместо них на большом экране появилась страница социальной сети.
Черно-белая фотография размером с почтовую марку. На ней – узколицый мужчина в костюме, при галстуке и в шляпе. В уголке рта нахально торчит сигарета. Историческая фигура.
Мэллори вслух прочел сообщение:
– Я – Смерть, разрушитель миров. Узрите черного ангела людского, праведного мстителя за обездоленных. Грядет Боб Мясник. Убей всех банкиров. Убей всех свиней.
– Кто-то переиграл в компьютерные игры, – хохотнул Гейн.
Старший инспектор даже не улыбнулся.
– Первая часть – слова Роберта Оппенгеймера, отца атомной бомбы, – объяснил он. – Я – Смерть, разрушитель миров. На фотографии – сам Оппенгеймер. Это цитата из древнего индийского текста, Бхагавад-гиты. Он произнес ее после испытаний ядерного оружия. После того, как мир навсегда стал другим.
– Потом почитаю.
Гейн ударил по клавише, и на экран вернулась фотография семерых подростков.
– Наш ключ – это школа, – сказал Мэллори.
– Поттерс-Филд, – начала детектив Уайтстоун, – основана Генрихом Восьмым в тысяча пятьсот девятом году, в первый год его правления. Название взято из Библии. Поттерс-Филд, земля горшечника – клочок, не годный ни на что, кроме захоронений. Эту землю выкупили на деньги, брошенные Иудой. От Матфея, глава двадцать седьмая. «Первосвященники, взяв сребреники, сказали: непозволительно положить их в сокровищницу церковную, потому что это цена крови. Сделав же совещание, купили на них землю горшечника, для погребения странников; посему и называется земля та «землею крови» до сего дня».
Уайтстоун скромно улыбнулась.
– Воскресная школа? – спросил Гейн.
– Гугл, – ответила она.
– Компания более разношерстная, чем кажется на первый взгляд, – заметил я. – Хьюго Бак – из старого банкирского рода. Адам Джонс поступил в Поттерс-Филд как стипендиат музыкальной школы. Они не только умерли, но и жили в разных мирах.
Мэллори кивнул:
– Старые деньги. Новые деньги. И никаких денег. Но кто ненавидит этих ребят?
Мы
смотрели на фотографию кадетов Поттерс-Филда, выпуск тысяча девятьсот восемьдесят пятого. В кабинете было тихо, лишь пятью этажами ниже шумели проезжавшие по Сэвил-Роу машины. Я заметил, как Мэллори использует эту тишину, чтобы в ней нам открылась истина.– Может, они сами ненавидели друг друга? – предположил я.
Я вернулся поздно. Ужасно поздно.
После школы у Скаут были дополнительные занятия. Что-то на тему иллюстрации в мире моды. Для детей, которые любят порисовать и чьи родители застряли на работе. Но даже при этом раскладе я слишком запоздал.
Скаут в компании мисс Дэвис ждала у школьных ворот. Остальные ребята давно разошлись по домам.
Девочка и учительница оживленно болтали. Точнее, говорила моя дочь, а новозеландка с улыбкой кивала, не успевая вставить ни слова. Скаут очень любила свою учительницу.
Я припарковался поближе и подбежал к ним.
– Простите. На дорогах не протолкнуться.
Мисс Дэвис была невозмутима, точно птица киви. Она все-все понимала.
По пути домой я поглядывал на дочку в зеркало заднего вида.
– Скаут.
Она встретила в зеркале мой взгляд.
– Что?
– Прости, пожалуйста.
– Сегодня была твоя очередь меня забирать. Не миссис Мерфи, а твоя.
– Я что-нибудь придумаю. Наверное, миссис Мерфи будет приходить почаще. Но я никогда больше не буду опаздывать.
Она отвела глаза.
– Скаут.
– Что?
– Ты меня простила?
– Я всегда тебя прощаю, – сказала она, глядя на улицы за окном.
И я всю дорогу думал об этом.
Скаут каталась по полу со Стэном.
– Ночью он иногда повизгивает. Я слышала.
Я кивнул:
– Я тоже.
– Наверное, хочет вернуться в старый дом.
– Нет. Он хочет услышать, как бьется сердце мамы. Но я знаю, как сделать, чтобы щенки не тосковали. Сейчас покажу.
Я нашел старый будильник и положил его в собачью корзинку, под одеяло.
– Стэн будет думать, что его мама здесь. Он примет тиканье за биение сердца.
Скаут посмотрела на меня с таким недоверием, что затея вдруг показалась мне просто смехотворной. Однако способ и правда сработал.
Я заснул только перед рассветом. Все переворачивал подушку, пока не смолк шум мясного рынка и в комнату не просочился молочно-серый свет. Будильник под одеялом в корзинке постукивал, точно сердце, и за всю ночь Стэн ни разу не заскулил.
Восемь
Черный музей Скотленд-Ярда – и не музей вовсе. Посетителей туда не пускают, экспонаты хранятся за надежно запертыми дверями.
Даже название это – не официальное. Когда из районов с сообществами национальных меньшинств начали поступать жалобы, его переименовали в Криминальный музей полиции Центрального Лондона, и навязанное сверху изменение стало гарантией того, что мы везде и всюду называли его Черным.
Как я сказал констеблю Грину, в Музее хранятся учебные пособия. Он был основан в Викторианскую эпоху и существует до сих пор именно для того, чтобы полицейские могли ознакомиться там с орудиями преступников.