Загадка Ватикана

Басофон по сравнению с ним казался карликом, а посох — детской тросточкой. К тому же бой, в который он недавно легкомысленно влез, оставил на нем отпечаток: он покачивался, как пьяный. Удивленные зрители сначала встретили его молчанием, затем по рядам пробежал шумок, а потом последовал всеобщий взрыв смеха.

— Вы решили повеселить нас этим мальчишкой? — строго спросил командующий.

Центурион не нашел что ответить. А эфиоп уже вертел над головой свою дубину, собираясь нанести удар, но Басофон, отпрыгнув в сторону, уклонился от удара. Однако негр не терял времени и, пока Басофон восстанавливал равновесие, опять ударил, попав ему по плечу. Публика завопила от восторга, ожидая развязки. А четверо стражей ликовали и кричали сильнее всех. Тут встал Брут и, движимый какой-то силой, перекрыл своим голосом весь этот содом.

— Басофон! Вспомни о Кристусе!

Плотная тишина окутала всех. Командующий, мертвенно бледный, повернулся к центуриону.

— Что вы сказали? Вы, случаем, не последователь этого иудея? Стража, арестовать центуриона!

Басофон вышел из оцепенения. Посох завибрировал в его руках, напрягся, словно леопард перед прыжком. И когда четверо стражников подошли к помосту, наш плотник устремился к ним, влекомый чудесным посохом. Несколько быстрых вращений — и солдаты оказались распластанными на земле, к великому изумлению зрителей.

Эфиоп, свидетель скорой расправы, застыл в оцепенении в центре арены. Опомнившись, он побежал к Басофону, державшему на расстоянии первый ряд солдат, которые были в ужасе от увиденного. Не пробежал черный колосс и трех шагов, как сын Сабинеллы ринулся ему навстречу и нанес ему град ударов по голове, груди, животу — так, что у мастодонта подломились колени и он упал лицом в пыль.

— Арестуйте его! — повторил командующий изменившимся голосом.

Четыре ряда солдат медленно двинулись к центру, где Басофон, поставив ногу на побежденного, с вызовом посматривал на них. И тут случилось нечто невероятное. Ряд за рядом люди валились друг на друга, словно колосья под серпом. Осознав тщетность своих усилий, оставшиеся в живых убежали, оставив на помосте командующего вместе с его штабом.

Басофон подошел к ним и сказал:

— Вам нечего бояться, мы с посохом не причиним вам зла. Только признайте могущество живого Бога.

— Конечно, разумеется… — дрожащим голосом проблеял командующий. — Уходи. Ты слишком сильный маг.

Центурион Брут отбросил шлем и меч. Потом он встал на колени и заявил:

— Пусть твой Бог отныне станет и моим.

— Проваливайте вместе с ним. Позор вам! Я лишаю вас звания! — прокричал командующий.

Басофон поднял с колен Брута, и они расцеловались. Затем они покинули лагерь, оставив за собой прискорбное зрелище уничтоженной когорты.

— Вот эта да! — воскликнул Аполлон, сверху наблюдавший за Басофоном. — Ну и сила у этого юноши! А его манера драться довольно необычна. А этот центурион, почему он перешел на сторону Христа?

Аполлон кликнул свою колесницу, которая тотчас примчалась. Мог ли он допустить, чтобы распятый разбойник, иудей, объявивший себя владыкой, продолжал красоваться в его образе? Ведь он всего лишь самозванец, как и все верующие в Иегову. И Аполлон приказал высадить себя на главной пристани порта Саламин».

ГЛАВА XII,

в которой мы узнаем, как Басофон встретился с богами Олимпа, потерял свой посох и что думает об этом Адриен Сальва

«Басофон и центурион Брут нашли Гермогена в одной портовой таверне, пьяненького, в компании критских моряков. На другой день должно было сняться с якоря судно, направлявшееся в Селевкию на Киликийском побережье. Ученик Гермеса, барахтаясь в винных парах, силился доказать, что самая суть есть не что иное, как душа мира. Слушатели же утверждали, что Психея упала на землю и стала проституткой. В общем, спор двух глухих.

Басофону стоило больших усилий прервать ученые речи Гермогена.

Когда они устроились на ночь на постоялом дворе, смирнское вино окончательно сморило египтянина. Едва он погрузился в глубокий сон, Басофон предложил Бруту вступить в сообщество почитателей Иисуса.

— Я должен стать светочем Фессалии. Не знаю точно, что это значит, но мне нужны союзники-единоверцы.

— Ну что ж, — сказал Брут, — сейчас я без должности. Моя карьера пошла прахом. Кем я стану, если не приму твою веру? Но я все же римлянин и солдат в душе. Мне нелегко будет отказаться от некоторых моих принципов.

— Это ничего, — приободрил его Басофон. — Послушай: ближние твои верят в бога, превращающегося то в быка, то в лебедя. А почему бы Богу не превратиться в обычного человека? Мария, мать Иисуса, похожа на вашу Леду.

— Ну и учен же ты! — удивился Брут.

— Дух моего Бога вошел в меня, — объяснил сын Сабинеллы.

И это было правдой: в этот момент Дух Святой наблюдал за юношей, как просил его Мессия. Однако, честно говоря, Параклет серьезно сомневался в способностях этого сорванца, больше расположенного к дракам, нежели к убеждению. Стоило ли ему подсказывать все слова и ответы?

Утром Гермоген, проспавшись и протрезвев, с удовлетворением удостоверился, что Басофон удачно вырвался из когтей римского орла. Брут же подумал, что мог бы быть полезен, и принял предложение вместе проделать часть пути. Центурион поменял свою военную форму на тунику с капюшоном, сделавшим его неузнаваемым. И к полудню все трое поднялись на борт корабля, отплывавшего в Селевкию.

Судно было нагружено продовольствием всех видов для киликинян. На палубе толпились пассажиры, говорившие на самых различных языках. Находился среди них один, говоривший на очень правильном греческом. Был он строен, с приветливым лицом, обрамленным золотистыми волосами. При первой возможности незнакомец протискался к Басофону и шепнул ему на ухо:

— Экселенц… Важный секрет, экселенц… Следуйте за мной…

Разве устоишь, когда к тебе обращаются «экселенц» и обещают посвятить в какую-то тайну? Басофон проследовал на корму, оставив своих спутников возле лоточника, предлагавшего фрукты и пирожки из манной крупы.

— А я вас знаю, — начал незнакомец. — Я был среди тех римских солдат, которых вы очень мило уложили. Такого мне еще не доводилось видеть. В тот же вечер я обо всем рассказал своему господину, и он попросил доставить вас к нему. Особа эта очень могущественная — настолько, что никто не может сравниться с ним.

— Даже римский император? Или это он и есть?

— Это не он.

— А где же обещанный секрет?

— Потерпите. Представьте себе, что мой господин царствует там, где не существует смерти, нищеты и голода, где все пронизано светом, где обитают самые красивые женщины, где золото блестит, как нигде. Одним словом — обитель счастья и спокойствия. Мой господин приглашает вас туда.

Басофон на короткое время задумался: предложение какое-то уж очень странное. Но лицо мужчины было честным.