Загадки любви

Когда Варвару Владимировну перевели из реанимации в обычную палату, мы трое установили дневное дежурство в больнице, а ночами за ней присматривала оплаченная нами санитарка. Однажды Витя, проведя у постели бабушки день, вернулся домой особенно расстроенным. Мы поужинали с ним, сели в комнате перед телевизором с выключенным звуком. Обсуждали состояние больной, возможности дальнейшего ухода за ней. И тут Витя с горечью сказал, что если даже Варвара Владимировна и встанет на ноги, то с головой у нее так и останется совсем плохо.

– Помнишь, она в телевизионных сюжетах, в репортажах из горячих точек все Артура высматривала? Надеялась на чудо, жаждала увидеть его. А теперь и вовсе помешалась. Меня теперь Артуром называет. Сижу я сегодня в больнице у ее кровати. Поглаживаю ей руки, они у нее слабые стали, бледные, и вены почти не заметны, только синяки от уколов. Бабуля и говорит: «Артурушка, сынок, ты вернулся, радость моя. Почему, проказник, так долго не приезжал? Совсем забыл свою старенькую бабушку».

– А ты что ей ответил?

– Поначалу пытался разубедить ее, потом махнул рукой. Пусть называет как хочет!

– А что родители? Твой отец когда приедет? Ведь он у нее – единственный сын, сейчас его приезд был бы очень кстати. Мало ли как обернется.

– Я сегодня звонил им. Мама сказала, что отец с гриппом и высокой температурой свалился, сейчас совсем не транспортабелен, да при его сердце...

– Да, несчастья в одиночку не ходят. Тут – Варвара Владимировна, там – отец.

– Отец-то скоро встанет на ноги, уверен, а что с бабулей делать, не представляю. Мы с тобой оба работаем, у мамы все силы на заботу об отце уходят...

Витя окончательно сник, склонил свою крупную лысоватую голову мне на плечо – беззащитный мальчик, растерявшийся от непосильных проблем. С виноватой улыбкой попросил:

– Пожалей меня, Долечка! Оттого, что для бабули я, как Витя, уже не существую, и сам засомневался, что живу, что кому-то нужен.

Я обхватила руками голову Витюши, прижала к своей груди, поцеловала в макушку. А он, задрав подбородок, снова пытался поймать мой взгляд:

– Ты ведь любишь меня? Именно меня, Витю, а не Артура во мне?

Я почувствовала, как сердце сбилось с ритма: такой простой вопрос и такой сложный! Однако укоризненно покачала головой: мужик, мол, а распустил нюни.

– Ну кого же мне еще любить, дурачок? – убеждала я скорее себя, чем его.

Теперь уже наши губы блуждали в поисках друг друга.

Краем глаза я еще замечала безмолвный экран телевизора – вспышки яркого света озаряли темную комнату. Но когда на экране пошли новости – заполыхали зарева пожаров, замелькали искореженные в катастрофах автомобили, – я взяла пульт и выключила телевизор. Чужие беды угнетали настроение и усиливали собственные неприятности.

Теперь, когда ничто постороннее не отвлекало, когда все горести растворились во тьме, в целом мире остались двое: только я и Витя. Наши тела переплелись, дыхание становилось все более согласованным, и стоны уже не замечались нами.

Но мир напомнил о себе: за стеной неожиданно бабахнула музыка. Мы с Витей забыли, насколько тонки в нашей квартире перегородки. А Галя, видимо, заглушала проигрывателем оркестр наших вырвавшихся на волю чувств.

На следующее утро мы узнали, что Варвара Владимировна минувшей ночью умерла. Витя позвонил в Москву и сообщил печальную весть родителям. Услышал, что грипп у отца осложнился воспалением легких, что мать безотлучно находится при нем, что приехать сейчас в Питер они не смогут.

Через несколько дней состоялись скромные похороны на одном из кладбищ в пригороде Петербурга. Масштабы кладбища впечатляли: огромное поселение из тысяч захоронений, свежих и не очень, и вовсе старых, всеми забытых. Именно в старой части кладбища, где кресты покосились, надгробия покрылись мхом, а надписи об усопших почти стерлись, было отведено место для захоронения. В этом укромном уголке уже сорок с лишним лет покоился муж Варвары Владимировны, ее хоронили в могилу супруга. Хотя апрельское солнце уже заметно пригревало, кресты на могилах только-только начали высвобождаться из-под снежного одеяла. И земля была мерзлой. Тем неправдоподобнее желтела гора песка у края старой, разрытой могилы. Гроб опустили, снова закидали грунтом. Сверху положили временную бетонную плиту. Еще одна земная судьба завершилась.

Вскоре после похорон бабушки Витя снова уехал в Москву, чтобы проведать родителей и обсудить с ними наследственные дела.

А я в его отсутствие наконец приналегла на диссертацию.

2

По моим расчетам, Вите уже пора было возвращаться из Москвы, однако он задерживался. По телефону сказал нечто невнятное, сослался на возникновение непредвиденных осложнений, а голос его показался мне печальным.

– Что-то случилось, Витюша?

– Все путем, Долечка, я жив-здоров. А можно тебя спросить, если я не вернусь в Питер, тебя это очень расстроит? А если мы вообще сейчас расстанемся?

Если бы он видел мое лицо! Расстроит ли? Да меня это просто убьет! Может, напрасно мы, психологи, высмеиваем доморощенных колдунов, слыша их заклинания о венчиках безбрачия, о кармических долгах. Почему Витя решил меня бросить? Я так искренне старалась полюбить его! Сдерживая рыдания, я спросила:

– Витюша, я не знаю, чем вызваны твои слова. Ты встретил другую девушку?

– Если бы!

– Разочаровался во мне? Или заболел?

– Не пытай меня, Долька. Скоро сама все узнаешь.

– Я хочу все узнать от тебя самого, Витюша. Ты же не станешь уподобляться Киру, сбежавшему тишком? Обязательно приезжай, хотя бы попрощаться.

Витя замолчал, в трубке слышалось лишь его пыхтение и вздохи. Наконец он обреченным голосом произнес:

– Ладно, встречай меня завтра-послезавтра. Возьму билет, позвоню. Но ты обязательно должна приехать на вокзал, прямо к вагону. И лучше на машине.

– У тебя будет много вещей? А про такси ты забыл? В мою машинку ведь много не влезет. Да и в университете, как всегда в зачетную неделю, дел невпроворот.

– И все же я попрошу меня встретить.

– Хорошо, конспиратор. Целую тебя, Витюша.

Удалось договориться в универе о подмене, чтобы встретить Витю с утренним поездом. Накануне мы с Галей в четыре руки наводили порядок в квартире, запущенной в последние недели, – я слишком увлеклась работой над диссертацией, а Галя без напоминания и пол лишний раз не подметет. Однако мой призыв она поддержала.

Я возилась с пылесосом, наполнив квартиру гудением, Галя молча терла мыльной губкой окрашенную белой краской дверь комнаты – той комнаты, где совсем еще недавно жила Варвара Владимировна. Завершив уборку коридора, я выключила на минутку адскую машину, чтобы насладиться тишиной. Однако сама же и нарушила ее, спросив у подруги, продолжает ли она искать работу.