Загадочная душа и сумрачный гений

С ночи подморозило. С труб домов, мастерских, а также множества кораблей и судов, заполнивших Золотой Рог, к небесам тянулись струи белого, сизого и бурого дыма. В самом же заливе яблоку было негде упасть. Такого столпотворения на своем рейде здесь не видели никогда. Что и понятно: кроме шести черноморских броненосцев, нескольких заслуженных балтийских "пенсионеров", да отряда контр-адмирала Веницкого, ведущего во Владивосток из Вэй-Хайвея интернированные там после Шантунгской битвы корабли, тут собрался едва ли не весь остальной российский военный флот.

Возвышаясь над темно-синей водой, покрытой белыми оспинами ледяного крошева, выстроившись в три линии, гордо стояли, приковывая к себе восторженные взгляды с берега, вернувшиеся с войны корабли-победители. Их выкрашенные в темно-серый боевой цвет борта кое-где пестрели пятнами свежей краски на местах временно заделанных деревом пробоин, у ватерлиний была видна ржавчина и темно-кровавые полосы там, где льдины содрали до сурика верхний слой краски, а на расчехленных хоботах некоторых орудий еще темнел пороховой нагар. Время наведения всеобщего марафета пока не пришло. Как и самим кораблям, так и их людям, нужен был отдых...

Лениво покачивались на бочках и дополнительно заведенных якорях могучие эскадренные броненосцы с флагманскими "Потемкиным" и "Цесаревичем", которых по приказу Алексеева поставили прямо напротив Адмиральской пристани. За ними дымили четырехтрубные громады уже родных для всех владивостокцев "больших фрегатов". По поводу прибытия из Мукдена фельдмаршала Гриппенберга, "Громобоя" и "Россию" отвели от заводской стенки, где обоим до сих пор еще латали шантунгские раны, - командующий Маньчжурской армии вознамерился лично посетить самые героические корабли флота. Броненосные крейсеры стояли в компании с привлекавшими всеобщее любопытство трофеями - бывшими "чилийцами" "О'Хиггинсом" и "Эсмеральдой".

Позади них, во второй линии, расположились изящные "летучие", - бронепалубники Грамматчикова во главе с "Варягом", "Аскольдом" и "Богатырем". Чуть дальше были видны "Память Азова" и "Светлана" под великокняжескими штандартами, а за ними - герои Осаки и Сасебо: ББОшки и "Егорьевские рысаки". В третьей, самой дальней линии, затмевая всех своими размерами, многопалубной стеной возвышались огромные корпуса крейсеров-лайнеров Гвардейского конвоя, а почти у самой набережной, перед всем этим великолепием парада больших кораблей, разобравшись по отделениям, теснились стоящие кормой к берегу многочисленные миноносцы и истребители.

Лишь "Орел" и "Амур" встречали этот день "вне строя". Первый был введен в сухой док через сутки после возвращения флота, - от сотрясений при стрельбе под Урагой вновь открылась течь в носу от наскоро заделанной минной пробоины. Та же беда была и у минзага. Шторм или некачественный ремонт в Артуре повреждений от случайного камня привели к тому, что он "привез" во Владик 120 тонн воды в отсеках двойного дна. Узнав об этом, Руднев приказал немедленно приступить к починке "Амура" в плавучем доке...

И не было сегодня во Владивостоке ни одного русского человека, чья душа не пела бы и не ликовала, чей взгляд не туманили бы слезы радости, при взгляде на свою бухту. Ибо там реально, зримо и осязаемо стояла та русская сила, та мощь, которая только что доказала всему миру, что свое гордое имя их город носит по праву.

Третий флот мира, только что победоносно прошедший горнило суровой войны. Флот, чьи моряки испытали в ее сражениях и заслуженную радость побед, и горечь утрат боевых товарищей и друзей. Флот, вышедший победителем в величайшей морской баталии новейшей истории, с легкой руки германского кайзера неофициально именуемой "Тихоокеанским Трафальгаром", - в Шантунгской битве.

Флот, сполна выполнивший свою военную и, главное, - политическую миссию: последним, яростным усилием по понуждению к миру неприятеля под Токио доказавший, что и в новейшей истории Россия вполне способна осуществлять "проекцию силы" там, тогда и так, как того требуют ее геополитические интересы.

Флот, убедительно продемонстрировавший и друзьям, и недругам, что унизительный "крымский" синдром неполноценности преодолен Россией окончательно и бесповоротно.

Станет ли он со временем вторым или даже первым в мировом табеле о рангах? Или удовольствуется более скромным местом? Наступят ли тот день и час, когда в некоторых европейских столицах задумаются над тем, что называть бульвары и площади именем Севастополя в честь победы над Россией полвека назад было... несколько опрометчиво?

Теперь это во многом будет зависеть не только и не столько от геополитических раскладов или планов власть предержащих - вспомните извечное "зачем вообще России, сухопутной державе, океанский флот", - но и от тех, кто прошел эту войну на его мостиках, палубах, в башнях и казематах, в машинных отделениях и кочегарках.

***

Двое суток после возвращения моряков с войны пролетели в полном сумасшествия и радости круговороте застолий, балов, приемов, молебнов, попоек, азартных и телесных утех. И, скорее всего, многие из возвратившихся от Токио офицеров по неистребимой русской традиции, не удержавшись, вошли бы в неуправляемое пике алкогольного, игорного или развратного угара, ибо, как известно, - слаб до этих дел русский человек, когда повод совершенно очевиден, а вожжи ослаблены, но...

Как раз с ослаблением вожжей-то и было не очень: еще в день возвращения флота Алексеев на утро 3-го марта назначил общий сбор флотского и армейского офицерского состава свободного от вахт и караулов. А поскольку ни одно из зданий во Владике всех поименованных особ вместить не могло, место общего офицерского собрания было определено у арки напротив Адмиральской пристани, на том самом месте, где Руднев в свое время приветствовал экипаж "Корейца". Форма одежды - парадная. Неявка, невзирая на причины, - десять суток ареста...

За три часа до полудня у высокого помоста, или вернее - трибуны, обитой тремя полосами ситца в цвет российского триколора и украшенной флотскими флагами - большим Андреевским посредине и двумя поменьше - великокняжеским и комфлота - по краям, толпилось уже за тысячу человек народа. Цвет офицерского корпуса флота и армии сдержанно гудел и перетаптывался на легком морозце в своих перетянутых ремнями черных и серых шинелях, в кавалерийских накидках и кавказских бурках на плечах, а также в папахах, фуражках и даже треуголках на головах.

Сие общество, в большинстве своем страдающее жесточайшей болью в тех частях тел, на которые вышеозначенные фуражки, треуголки и папахи были надеты, блистало орденами, погонами, галунами, аксельбантами, темляками и всеми прочими атрибутами офицерской парадной красоты. Благоухая одеколоном, скрипя портупеями и сапогами, звякая шпорами и дыша перегаром, оно вполголоса обсуждало мировые и крепостные новости. А попутно сплетничало, травило байки и анекдоты, над чем-то посмеивалось или поругивалось, и при этом почти единодушно, со стенаниями, проклинало в голос судьбу-злодейку, да втихаря костерило бессердечное начальство. А попенять ему было за что.