Загадочная душа и сумрачный гений

– Кх-м... да уж. Красноречие барона нам хорошо известно, особливо после того памятного всем тоста про русский и германский флаги над Портсмутом и Гибралтаром. Которому кайзер аплодировал стоя, - улыбнулся Руднев, вспомнив дружеские посиделки наших и немецких офицеров под Тверью, когда к ним в вагон на шумок-огонек заглянули оба императора, - Ну-с, излагайте, любезный Владимир Евгеньевич, что тут у вас без моего участия приключилось.

– Слушаюсь! Благодарю вас за доверие, господа!
– в глазах любимого рудневского главарта плясали задорные чертики, явно подогретые бокалом шампанского, - Во первых строках, не могу не отметить, что незабываемое утро дня рождения уважаемого вице-адмирала фон Тирпица на сюрпризы задалось. Началось все с раннего подъема, благодаря стрельбе из окна салона статс-секретаря в шестом вагоне германского поезда. И хотя из первого акта действа нам досталось пронаблюдать лишь за не лишенной драматизма финальной сценой на привокзальной платформе...

– Кто-то кого-то норовит обидеть? Поиздеваться над немощным пришли?!

– Всеволод Федорович, простите, Христа ради! Было велено коротенько. Поскольку ежели бы со всеми подробностями, то... уй!
– Получив в бок локтем от Рейна, Гревениц театрально подпрыгнул, под общее хихиканье окружающих, - Дерзни я попробовать словесно передать эмоции на физиономиях наших германских друзей, оценивших мощь и ювелирную точность работы русской корабельной артиллерии...

После этих слов ржали уже все, включая Руднева.

– То пришлось бы мне одалживать таланта у самого Вильяма Шекспира, - завершил свой вступительный пассаж Гревениц.

– Наш пиит гильзы и снаряда явно в ударе сегодня. Ладно. Прощаю. А наши-то - что? На непотребство сие глядючи?

– Ну, пока до большинства только доходило, что к чему, а у барона Фредерикса усы от бровей опускались к горизонту, адмирал Дубасов нашелся, и напряжение немой сцены разрядил. Коротко и емко: "Погибаю, но не сдаюсь. Это по-русски!" Тирпиц, надо отдать ему должное, подачу принял и виртуозно перевел сие дело в шутку, так что через минуту хохотали все, включая обоих императоров.

Да тут еще Чибисов ваш жару поддал, не понял что к чему бедняга, и кинулся Вас спасать от немца. Насилу удержали, чтоб глупостей не наделал.

В итоге, повелел Государь Вас препроводить в великокняжеский вагон, и когда уже ехать собирались, тут-то неприятность с кайзером и приключилась. Ухо прострелило. Причем так сильно, что к нему сразу доктора собрались, включая Банщикова. Думали, рядили, и, в конце концов, немцами было решено, что Императору Вильгельму с растроенным здоровьем лучше такого долгого вояжа не предпринимать. И он с дочерью, генералами и частью свиты отбыл, через Питер, восвояси.

Но принц Генрих, два сына Вильгельма - наследник и Адальберт, а также адмиралы Тирпиц, Бюшель и с ними еще человек двадцать германцев, едут с нами. А потом, как и планировалось - в Циндао. Кстати, среди них три дамы, из которых две - сестры Крупп.

– Ничего себе! И что их на Дальний Восток-то тянет?

– Старшую, похоже, не что, а кто. А вот остальным крупповцам, как мы поняли, не терпится посмотреть крепости, вооружением которых им, возможно, предстоит скоро заняться. Во всяком случае, Дубасов на тему бронебашен обмолвился.

– Кто... это Вы на Луцкого намекаете? Разве он с нами?

– А Вы откуда знаете, Всеволод Федорович? Хотя, понятно - у немцев же это дельце просто на языке висит. А так... да, с нами едет - адмирал Дубасов настоял, - опередив Гревеница, протараторил Беренс.

– Слухами земля полнится, - отшутился Петрович, - извините Владимир Евгеньевич, мы Вас перебили...

– Одним словом, решение эскулапов вылилось в половину дня суматохи, переноса багажа и утряски народа по новым местам. Да, кстати, Вы про Банщикова спрашивали? Так Михаила Лаврентьевича, как лечащего врача, ведущего кайзеру курс терапии, Государь отправил с ним. В Петербург отбыл и Великий князь Михаил Александрович с нашим Василием Александровичем и со всеми его морпехами, так что из "варяжских" здесь только Вы с Беренсом и Ваш Тихон.

По сведениям вполне достойным доверия, Государь на время своего дальнего вояжа возложил на брата бремя регентства. Но, как было заметно по общему восторженному состоянию Михаила Александровича на фоне того, что ему сперва дозволили сопроводить некую весьма юную и не по годам привлекательную особу императорско-королевских кровей до Варшавы, сия новая тяжкая ответственность Его Императорское Высочество совершенно не тяготила. Так что судов-пересудов на эту тему идет предостаточно...

– Но, господа, попрошу - давайте не в нашем кругу. Хорошо?

– Как прикажите. Только...

– Никаких чтоб тут мне - только. Завидовать - разрешаю. Но молча. Даст Бог - все сладится. Кому - счастье. А кому, и нам с вами в том числе, большущее государственное дело. Меньше толковищ, меньше сглазу. Поняли? Или в отношении нашего сближения с немцами у кого предубеждение есть?

– Угу. Поняли...

– Предубеждений-то нет, но вопросы некоторые имеются...

– Что-то не вижу радости и лихости, господа капитаны. Потерпите немного. Скоро всю военную бухгалтерию подобьем, вздохнем свободнее, и у вас времени побольше для личной жизни появится. Обещаю, - улыбнулся Руднев, - А по "германскому вопросу" - будь по-вашему - обсудим что, к чему и почему. Отдельно посидим, потолкуем. Я знаю, что не все на флоте с моим "германизмом" согласны. Тема эта - очень серьезная.

Все, мои хорошие, ступайте пока. А я еще отлежусь немножко...

Отпуская "молодых львов" он чувствовал себя неважно: последствия перепоя давали о себе знать. Узрев состояние подопечного, Тихон тотчас напоил его какой-то горечью, отчего мысли стали понемногу путаться, голова отяжелела, и вскоре, неожиданно для себя, Петрович провалился в крепкий, здоровый сон, начисто лишенный сновидений.

Итак, волею обстоятельств, он остается с Государем один на один. И не только с ним. Впереди его ожидали неизбежное общение с Дубасовым, Луцким, Великим князем Александром Михайловичем и продолжение их разговоров с Тирпицем.

***

После неожиданного изменения их планов и суматохи по поводу отбытия в Потсдам все-таки разболевшегося Экселенца с дочерью в сопровождении изрядной части свиты, а также лечившего Императора талантливого врача и, судя по всему, царского фаворита и друга Михаила Банщикова, последовало "великое переселение народов".

Перед расставанием с царем, Экселенц своим талантливым экспромтом обеспечил дальнейшее путешествие во Владивосток и далее в Циндао, как самому Тирпицу, так и большинству немецких адмиралов, заявив Николаю: "Дорогой мой Ники, я похищаю твоего военно-морского секретаря вместе с его восхитительными шприцами! Взамен могу предложить только своего... статс-секретаря с кучей его морских волков. Попробуй мне только возразить, что это не адекватная замена!" И это было очень правильно: им многое нужно обсудить с Дубасовым и Рудневым. Да и не увидеть Макарова - просто моветон.

Жаль, конечно, что с ними нет начальника Вильгельмсхафенской базы Феликса фон Бендемана, но ничего не поделаешь, кого-то пришлось оставить дома "на хозяйстве". Зато продолжили свой путь на Дальний Восток принц Генрих, как глава всей их делегации, Кронпринц Вильгельм и принц Адальберт. Решение Экселенца логично, - подрастающее поколение августейшего семейства нужно готовить к серьезной работе с русскими, тем более, что по реакциям юного Адальберта видно, с каким трудом он привыкает к новым реалиям. Это явно результат воспитательной работы дядюшки Генриха, готового "жрать глазами" все и вся британское. Неприятно, конечно. И с ростом его англофильского влияния на молодого принца предстоит серьезно бороться...